Республика воров - Скотт Линч

– Добросердечных? Не смешите меня, – сказала Терпение. – И тем не менее глупо не верить в то, что мы весьма серьезно обдумали и взвесили всевозможные моральные аспекты нашего уникального положения. Между прочим, об этом неоспоримо свидетельствует и то, что вы оба целы и невредимы.

– И тем не менее вы охотно оказываете услуги любому, кто не скрывает своих смертоносных намерений, не гнушаетесь ни убийствами, ни крушением империй.

– Верно, – кивнула Терпение. – К сожалению, у людей память коротка. Им необходимо напоминать, что имеются веские причины для благоговейного ужаса перед нами. Именно поэтому мы и соглашаемся на так называемые черные договоры – разумеется, после тщательного рассмотрения их условий.

– Вот о тщательном рассмотрении хотелось бы услышать подробнее, – попросил Локк.

– Любая просьба об убийстве или о похищении подвергается всестороннему изучению, – объяснила Терпение. – Мало того что большинство членов совета должны принять условия подобного договора, необходимо еще и согласие исполнителя. – В полусогнутой левой ладони архидонны засверкал серебристый свет. – Странные вы оба… Вы можете выведать у меня знания, ради которых тысячи людей жизни не пожалели, а вас интересует лишь то, как мы платим по счетам.

– Нет-нет, мы от вас так просто не отвяжемся, – ухмыльнулся Локк. – А что это вы делаете?

– Вспоминаю… – Серебристое сияние померкло, и в пальцах Терпения возникла тонкая игла грезостали. – Да, вопросы вы задаете смело, а вот хватит ли у вас смелости выслушать ответы?

– В зависимости от того, что вы предлагаете, – пробормотал Локк, рассеянно грызя сухарь.

– Путешествие по моим воспоминаниям. Хотите увидеть все моими глазами? Я покажу вам нечто весьма любопытное, если, конечно, у вас хватит сил его осознать.

– Это путешествие будет под стать предыдущему ритуалу? – спросил Локк, едва не поперхнувшись.

– Магия – занятие не для пугливых. Второй раз я предлагать не намерена.

– И что я должен сделать?

– Склонитесь ко мне поближе.

Как только Локк придвинулся к Терпению, она поднесла серебристую иглу к его лицу; игла вытянулась и, извернувшись, впилась в левый глаз Локка.

Он ахнул, просыпав сухари на палубу. Грезосталь растеклась по глазу, превратив его в зыбкое зеркало. Через миг серебристые капли появились в правом глазу, заполнили глазницу зеркальной лужицей.

– Что это? – встревоженно воскликнул Жан; он едва не бросился на помощь другу, но вовремя вспомнил о строгом предупреждении Терпения не вмешиваться в ее колдовство.

– Жан… погоди… – прошептал Локк.

Серебристые нити протянулись от руки Терпения к зеркально блестящим глазам Локка. С четверть минуты он стоял не двигаясь, словно завороженный, а потом грезосталь вернулась в ладонь Терпения. Локк пошатнулся и, ухватившись за леер гакаборта, отчаянно заморгал.

– Ни фига себе… – вздохнул он. – Ощущение не из приятных.

– Что случилось? – спросил Жан.

– Она… Ох, не знаю, как и объяснить. Лучше ты сам посмотри.

Терпение, обернувшись к Жану, вытянула ладонь с серебристой иглой. Жан наклонился над рукой и едва не зажмурился, когда тончайшее острие приблизилось к лицу. Глаз словно бы обдала волна холодного воздуха, и мир изменился.

Гулкие шаги по мраморным плитам. Еле слышный шепот на неизвестном языке. Нет, не шепот. Тишина. Чужие мысли, трепеща, будто крылышки мотылька, робко задевают его сознание – весьма пугающее ощущение; Жан и не подозревал, что на это способен. Он хочет остановиться, но обнаруживает, что тело, словно превратившись в облако, не повинуется его приказам.

«Это не ваши воспоминания, – звучит в голове голос Терпения. – Вы – мой спутник. Не волнуйтесь, расслабьтесь, скоро привыкнете».

– А почему я невесом? – говорит Жан, но звуки слетают с губ слабейшим выдохом, будто вместо легких – неподъемные валуны.

«Вы в моем теле, – мысленно отвечает Терпение. – По большей части его ощущения скрыты, чтобы вас не смущать, – в конце концов, вы не анатомию изучать сюда пришли».

Откуда-то сверху струится теплый свет, согревает щеки. Мысли словно бы подпирает снизу какой-то неведомой силой, облаком неразборчивых шепотков, смысл которых ускользает, и Жан плывет по нему утлой лодчонкой в океане.

«Это мой ум. Мои глубинные воспоминания, разбираться в которых вам ни к чему. Сосредоточьтесь. Я раскрою перед вами мысли, непосредственно относящиеся к тому, что вы сейчас увидите».

Жан неимоверным усилием избавляется от напряжения, раскрывает свое сознание, и в него потоком устремляются впечатления, целая груда сбивающих с толку сведений – имена, места, описания, мысли и сигиллы других магов.

Исла-Схоластика, остров Премудрости– Архидонна, не в ваших правилах опаздывать –(крепость картенских магов)– потому что –…чувство сдержанной досады…– Сокольник –(проклятый вопрос, очевидный и неизбежный)…звук шагов на гладких мраморных плитах…– мы понимаем –«Моя задержка вызвана отнюдь не его присутствием»– то же самое на вашем месте –«Он не помешает мне исполнить свой долг»(О всевышние боги, пять колец робким не достаются)

Перед Жаном – простая деревянная дверь, дверь в Небесный чертог, где заседает, если так можно выразиться, правительство картенских магов. Обычным прикосновением ее не откроешь. Дверная ручка – на самом видном месте, но неодаренный человек ни ухватить, ни повернуть ее не сможет. Жан чувствует еле заметный всплеск колдовских чар: он/Терпение, возвещая о своем приближении, посылает его/свою сигиллу тем, кто находится в чертоге. Волшебство распахивает дверь.

– простите невольную задержку –…теплый воздух Небесного чертога пропитан…«Я не намерена огораживаться стеной от собственного сына»– досадовать незачем, я просто –…вот он сидит, выжидает(следит зорко, как его проклятая птица)

Небесный чертог – зал, сотворенный магией, при виде которого искусники Тал-Веррара с ума сошли бы от зависти. Никогда прежде Жан не видел реальных воплощений волшебства. Сознание Терпения смутно подсказывает Жану, что круглый зал диаметром пятьдесят ярдов под стеклянным куполом на самом деле находится в двадцати футах под землей, однако же за стеклом, как будто на ожившей картине, виднеется закатное небо, солнце скрыто золотистыми облаками.

По окружности зала ярусами установлены кресла с высокими спинками, как в Палате Владык давно исчезнувшей Теринской империи, превращенной в пепел теми, кто сейчас восседает в этих креслах. Маги одеты в одинаковые рясы – багряные, цвета затененных алых роз; лица присутствующих скрыты капюшонами. Это церемониальные одеяния. Безусловно, серые или бурые рясы были бы менее вызывающими, но родоначальники ордена магов не желали, чтобы их наследники предавались умиротворяющим размышлениям.

В первом ряду, напротив двери, которая беззвучно закрывается за спиной Жана/Терпения, сидит человек с неподвижным, будто изваяние, соколом на сгибе локтя. Жан мгновенно узнает птицу – ему хорошо знаком ее холодный, мертвенный взгляд, такой же, как у ее хозяина.

(следит зорко, как его проклятая птица)

Со всех сторон накатывает волна вопросов, приветствий и сигилл, постепенно отступает. Раздается безмолвный призыв к тишине, воцаряется относительное молчание. Жан с облегчением переводит дух.

«Здравствуйте, матушка».

Приветствие звучит с задержкой на мгновение, в нем нет ни следа сыновней почтительности. Оно слышится ясно и четко, как все мысли кровных родственников, на фоне приглушенной виртуозной фиоритуры: ширь ясного неба, ощущение стремительного полета и ветра, бьющего в лицо. Свобода – и поднебесная высота.

Сигилла Сокольника.

«Здравствуйте, оратор», – отвечает она/Жан.

«А почему так церемонно, матушка?»

«Мы на официальной церемонии»

«Мысленно мы наедине».

«Наедине мы никогда не бываем».

«И заодно мы тоже никогда не бываем. Странно, правда? Слова вроде бы разные, а означают одно и то же…»

«Давайте обойдемся без словесных игр. Сейчас не время».

«Мы с вами в одни и те же игры играем…»

«НЕ СМЕЙТЕ МЕНЯ ПРЕРЫВАТЬ».

Молодому магу не устоять перед силой последней мысли. Подобное поведение в мысленном разговоре равносильно грубости, однако Сокольник наконец-то понимает намек, чуть склоняет голову, и Вестриса, его скорпионий сокол, повторяет его жест.

Посреди Небесного чертога зеркалом застыло озерцо грезостали. Вокруг стоят четыре кресла, три из них заняты. Владыки неодаренных взирают на своих подданных с возвышения, но маги считают этот обычай нелепым и смехотворным: символическое обозначение верховной власти утрачивает всякий смысл, коль скоро все важные дела вершатся в уме.