Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - Александр Фурман

Каждый из врачей за время игры производил по нескольку серьезнейших операций, не говоря уже об ампутации конечностей и прочих мелочах. Однако некоторые исполнители упорно отказывались от роли оперируемых или же выставляли какие-то свои условия, грозившие испортить всю игру, и для них приходилось специально выдумывать второстепенные роли вроде ночных сиделок или легкораненых солдат. Конечно, их тоже можно было понять: ведь оперируемые должны были для пущего правдоподобия задирать платья и завертывать майки до самого подбородка, обнажая перед хирургом свои бледненькие плоско-пузатые тельца… Военные врачи резали прямо по живому, и ледяные прикосновения их рук были ужасно щекотными, так что пациенты очень натурально корчились под ножом. Вместо наркоза им, учитывая военные условия, выдавали как будто стакан водки. Любовные сцены у героев дома или в ночном госпитале тоже были едва ли вполне приличны – а что же делать? Не хочешь – не играй…

Как-то после занятия и общей игры у Фурмана осталась еще чуть-чуть подольше Людка Капралова, только что исполнившая роль его жены. Не зная, чем им теперь заняться, Фурман вдруг спросил, помнит ли Людка, как они, когда были еще маленькие, влюблялись друг в друга и целовались в детском саду на прогулке. Она задумчиво кивнула, и они, повспоминав еще то время, решили поцеловаться, как тогда, – в последний раз. Перейдя в детскую и неторопливо потыкавшись сухими губами, они оба как-то мутно и молчаливо растрогались. Переполняемые чувствами, они присели на жесткий фурмановский топчан без спинки, и вскоре Людка все так же задумчиво легла на спину. Фурман тихо попросил ее поднять платье и майку, как во время игры в госпиталь, а сам на всякий случай плотно прикрыл дверь в родительскую комнату. Вернувшись, он забрался с ногами на топчан и положил голову на теплый, медленно дышащий Людкин живот. Им было так неожиданно хорошо, ласково и печально в наступающих сумерках, что они стали задремывать. Фурман, в какой-то момент очнувшись и забеспокоившись, шепотом попросил, чтобы Людка сняла свои теплые шерстяные рейтузы, но она с непонятной ему твердостью сказала «нет», и он не стал настаивать, не желая разрушать этот молчаливый тайный покой…

Внезапно дверь с силой распахнулась. В детской было уже почти темно, а в той комнате горел торшер, и мамин силуэт четко выделялся в золотистом прямоугольнике дверного проема. Как же это он не услышал, что она пришла?.. Мама, всматриваясь, остановилась на пороге. Людка резко оттолкнула Фурмана, так что он чуть не свалился с топчана, и задергалась, поправляя платье. В ту секунду, когда в комнате зажегся свет, Фурман выкрикнул: «Все! Я тебя победил!..» – и соскочил на пол. Мама, не скрывая изумленного раздражения, спросила, чем это они здесь занимаются в темноте. Теперь он мог объяснить, что они поспорили, кто из них сильнее, стали бороться, и он победил, причем уложив Людку на обе лопатки! Людка, вся красная и растрепанная – что, по мнению Фурмана, вполне могло объясняться ее поражением, – молча приводила себя в порядок. Мама была крайне недовольна такими играми и категорически потребовала, чтобы это было в последний раз. Фурман с деланым смехом стал возражать, и мама, холодно заметив, что Люде, наверное, тоже давно уже пора браться за уроки, ушла на кухню. Пока Людка, по-прежнему не говоря ни слова, одевалась, Фурман тщетно пытался как-нибудь поднять ей настроение, но она на него даже не смотрела. Так и ушла.

На английский она ходить перестала, а фурмановская бабушка теперь старалась, чтобы после занятий у них никто не задерживался. Фурман пробовал возмущаться, но бабушка ссылалась на мамин запрет, и он, хоть и продолжал вести себя с вызовом, догадывался, что если и дальше будет добиваться своего, то рискует нарваться на неприятную правду от вспыльчивой мамы… Так что больше после английского у них никто не оставался.

Идея с разыгрыванием фильмов была одобрена и Пашкой, и Иркой, но обсуждение возможных вариантов сценария заняло довольно много времени. В конце концов остановились на двух: «индейском», по мотивам многочисленных историй о Чингачгуке Большом Змее, и все том же «военном». Последний теперь обогатился несколькими многосерийными телефильмами про разведчиков: слегка занудным польским «Капитаном Клоссом», берущим за душу «Вызываем огонь на себя» и недавно прошедшим «Майором Вихрем», главным героем которого был мрачно-задумчивый интеллигентный красавец разведчик – вся его партизанская группа в конце фильма гибла, предотвращая запланированный фашистами взрыв польского города Кракова.

Начать решили с более простой «индейской» истории. Сюжет развивался с некоторой натугой: все еще немного стеснялись, и в самых важных моментах Ирка вдруг начинала истерически смеяться, заражая пытавшихся сдерживаться Пашку с Фурманом. С таким трудом освоенное место действия сразу «расколдовывалось», и густая крона дерева, например, в которой только что скрывался молодой индейский воин, снова превращалась в кровать и одеяло. Кроме того, Ирка то и дело путалась во множестве ролей, которые приходилось брать на себя Пашке с Фурманом. Самой-то ей было проще: кроме загадочной краснокожей невесты Чингачгука, она изображала еще белую девушку, дочь одного старого нехорошего мужика, с которого потом снимали скальп, – эта процедура оказалась для Пашки чрезвычайно болезненной…

Несмотря на эти естественные затруднения, игра была доведена до определенного конца, и в целом они остались ею довольны – можно было считать, что начало положено. В классе они теперь посматривали друг на друга с насмешливо-заговорщическим видом.

Вторая игра, «фашистско-партизанская», сразу пошла очень бойко. Прекрасные подробности и острейшие повороты сюжета рождались прямо на ходу, а Ирка притащила из дому кучу какой-то подходящей одежды, и они стали наряжаться, как в настоящем театре. Все это оказалось таким увлекательным, что время расходиться наступило слишком быстро.

В перерыве голова у всех продолжала работать в заданном направлении, и через три дня они продолжили прямо с того места, где остановились. Привычно входя в образы фашистских офицеров, Пашка с Фурманом утонченно грубели, даже как бы соревнуясь в этом друг с другом, но немногочисленное население, тайно помогавшее партизанам, вынуждено было молча и без возражений выполнять все их требования.

Сбор секретной информации происходил главным образом в гостинице, в которой отдыхали и веселились захватчики. Партизанские командиры одну за другой посылали красивых девушек-разведчиц в город – соблазнять врагов, попутно выведывая у них, пьяных, расписание поездов с оружием и пополнением, идущих в сторону фронта. Первые из этих девушек еще не умели как следует притворяться и не показывать свою ненависть к оккупантам – поэтому они быстро попадали в гестапо и гибли под пытками, не выдавая никого из наших.

Наиболее успешно добывала информацию девушка, устроившаяся официанткой в офицерскую столовую и подрабатывавшая уборщицей в немецком штабе. Ей приходилось довольно тяжело, так как проклятые фрицы наперебой ухаживали за «руссиш красавица» и готовы были выбалтывать свои секреты ночи напролет. Девушке ничего не оставалось, как только соглашаться с их все возрастающими наглыми требованиями. Впрочем, и среди немецких офицеров были один-два более или менее порядочных человека, искренне влюбившихся в нашу тихую и скромную девушку и постепенно созревавших для перехода на сторону противника.

Получая из города ценнейшие сообщения, суровый партизанский «батька» тяжело вздыхал – проклятая война, что она заставляет нас делать!.. При редких встречах он, не зная уж, что и сказать, по-отечески обнимал свою самоотверженную помощницу и приказывал накормить ее как следует, а по радио передали, что командование наградило ее боевым орденом. Но сердце девушки тоже было не каменное, и однажды в отряде прямо в лесу сыграли настоящую партизанскую свадьбу: юная разведчица давно уже полюбила немолодого комиссара – да вот, все времени не было… Теперь девушке было уже ничего не страшно.

Роль «батьки-командира» была коронным Пашкиным номером, но и немцы в его исполнении получались неожиданными и разными. Ирке, помимо девушек-разведчиц, особенно удалась роль белокурой стервы-эсэсовки, изощренно пытавшей наших пленных. Откуда она только брала все эти подлые ухватки, интонации и приемчики?! У побывавших в гестаповском застенке просто глаза на лоб лезли!..

После этого немецкие офицеры, чуя, видно, свое скорое поражение, окончательно обнаглели и стали вести себя просто как самые обыкновенные грязные развратники. Разведчице даже пришлось взывать к их офицерской чести, а потом искать защиты у более интеллигентных фашистов, которых зловредное начальство тут же отправило на фронт. Одному подонку-гестаповцу, почувствовавшему какие-то смутные подозрения по поводу нашей девушки, удалось раздеть ее до коротенькой, лимонного цвета шелковой комбинашки – так ей пришлось доказывать, что она не выдает себя за проститутку, а действительно ею является. Но зато после этой тревожной ночи сразу несколько вражеских эшелонов взлетели на воздух, к ликованию слаженной группы наших партизан-подрывников, а гад-гестаповец вместе с той бабой-палачкой был вскоре уничтожен лично комиссаром.