Звезды Эгера - Геза Гардони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как лунатик побрел он по коридору. На повороте столкнулся с каким-то пузатым человеком.
— Прошу прощенья!
Он прижался к стене, уступая дорогу другому господину, который шел с кем-то, важно закинув голову.
И как раз в эту минуту Гергей прочел на противоположных дверях фамилию Мекчеи.
Он вошел в комнату. Там не было никого. На столе горела свеча.
Гергей бросился на постель, и слезы хлынули у него из глаз, будто он хрену понюхал. Почему он плакал? Он и сам не знал. В кармане полно денег. С этого часа он вольный человек и сам себе господин. И все же юноша чувствовал себя покинутым сиротой.
Сколько оскорблений, сколько презрения пришлось ему вынести!
«Окаянный старик! Да что ж, у тебя и сердце деревянное?»
Веселые звуки рога огласили дворец — гостей приглашали к ужину.
В коридорах отворялись и захлопывались двери, по мраморным плитам застучали дамские, каблучки, зазвенели шпоры. Послышались слова приветствий.
— Ба, и ты здесь?
— Здравствуй, рад видеть тебя!
Деревянный, как у попугая, пронзительный женский голос крикнул: «Амалия!»
Потом наступила тишина, и дверь в комнату отворилась.
— Мекчеи… — тихо прозвучал нежный голосок.
Гергей вскочил.
Перед ним стояла Эва в розовом шелковом платье.
Изумление, тихий вскрик, и юноша с девушкой упали друг другу в объятия.
— Эва! Эвица моя!
— Гергей!
— Ты пойдешь со мной, Эва?
— Хоть на край света, Гергей!
За пышным столом, накрытым для ужина, под люстрой величиной с колесо телеги, при свете ста свечей сидело семьдесят человек; половина из них — придворные, остальные — родственники жениха.
Королева с сыном восседала во главе стола. Оба были в зеленых бархатных одеждах. На стене за их спиной висели венки, сплетенные в виде короны. По левую руку от королевы сидел монах Дердь, а рядом с маленьким королем — невеста и ее мать, напротив невесты — жених.
В начале ужина стояла тишина. Гости переговаривались шепотом. После третьего блюда монах Дердь поднялся и произнес тост в честь обрученных. В своей речи он назвал королеву счастливой звездой нареченных, невесту — белоснежной лилией, жениха — избранником счастья. И каждому из гостей он кинул словесный цветок — даже враги слушали его с удовольствием.
Беседа завязалась лишь тогда, когда на стол поставили лучшие вина. Разговаривали, конечно, тихо — каждый со своим соседом.
— Почему этот вечер называют «плачем»? — улыбаясь, спросила молодая особа с лукавыми глазками.
— Потому что невеста оплакивает свою девичью жизнь.
— Да ведь она же не плачет. Смотрите, какая веселая, словно радуется тому, что кончается девичья пора.
— Удивляюсь, как ее королева отпускает.
— Она и не отпускает. До сих пор Эва была придворной девицей — теперь будет придворной дамой.
Сперва решили было обойтись в этот вечер без музыки, но так как для свадьбы раздобыли где-то итальянского певца, королева согласилась, чтобы он и сегодня блеснул своим искусством.
Вошел итальянец — неуклюжий смуглый человек с короткой шеей, в сине-желтом итальянском костюме и с гитарой в руке.
Голос у него был хороший, только пел он слишком громко:
Годо орфанелла е жендо и фиори.[35]
Во время пения невеста тихо и мечтательно сказала матери:
— Матушка, а что, если бы я сегодня умерла?
Ошеломленная мать испуганно взглянула на нее. Девушка улыбалась, а мать ответила ей с укоризной:
— Доченька, да что же это ты мелешь?
— А все-таки…
— Полно, полно тебе!
— А вы плакали бы обо мне?
— Мы с отцом померли бы вслед за тобой.
— А если б я воскресла через месяц, через два и пришла бы в ваш будайский домик?
Мать с удивлением уставилась на дочку.
Эва продолжала, улыбаясь:
— Тогда вы в могилке пожалели бы, что поторопились умереть.
Она поднялась. Стала за креслом королевы. Наклонилась и шепнула ей что-то на ухо. Королева улыбнулась и кивнула головой. Девушка поспешно вышла из комнаты.
Гости слушали певца. Его красивый баритон звучал все чище и на верхнем регистре даже звенел. Пение всем понравилось. Гости захлопали.
— Еще, еще, — сказала королева.
Певец чуть не час развлекал гостей.
Исчезновение Эвы заметила только ее мать, с беспокойством размышлявшая над словами дочери.
Когда итальянец кончил наконец свои песни, придверник крикнул:
— Новый певец! Безымянный!
Все обернулись к дверям и увидели тоненького юношу лет пятнадцати.
Он был в атласном костюме цвета черешни. Короткий кунтуш перехвачен был поясом, на котором висела маленькая сабля с позолоченной рукоятью.
Мальчик вошел, опустив голову. Длинные волосы закрывали ему лицо.
Он преклонил колена перед королевой, потом поднялся и откинул кудри с лица.
Гости так и ахнули от удивления: певцом оказалась сама невеста.
Один из пажей королевы нес за нею позолоченную арфу и передал ее Эве посреди зала. Девушка привычными пальцами пробежала по струнам и запела.
В честь королевы она начала с польской песни, которой та сама ее выучила. Зазвенел чудесный, серебристый голос. Слушатели затаили дыхание.
Потом она пела вперемежку венгерские, грустные румынские, итальянские, французские, хорватские и сербские песни.
После каждой песни гости восторженно рукоплескали. Аплодировал и итальянец.
— Ну и бесенок! — промолвил сосед Мекчеи — седоусый вельможа-придворный. — Вот поглядишь, братец, она еще и станцует нам.
— Она всегда такая веселая? — спросил Мекчеи.
— Всегда. Королева давно померла бы с тоски, если б при ней не было Эвы Цецеи.
— Повезло же этому… Фюрьешу.
Мекчеи хотел сказать: «этому рыжему».
Собеседник пожал плечами.
— Да, он неженка, маменькин сынок. Вот увидишь, Эва даже на войну пойдет вместо него. Она ведь и с оружием умеет обращаться.
— Не может быть!
— Летом итальянских фехтовальщиков побеждала. А как стреляет, как скачет верхом! Семерых мужчин за пояс заткнет!
Невеста, которую так расхваливал старик, запела венгерскую песню с таким припевом:
Понукай, дружок, коня,Ждут тебя, зовут тебя:Скорей, скорей!
Гости знали эту песню, но знакомый припев в устах Эвы прозвучал иначе:
Понукай, дружок, коня,Ждут тебя! Зовут тебя,Гергей, Гергей!
И взгляд певицы, скользнув по рядам гостей, остановился на Мекчеи.
Гости засмеялись — всякий думал, что Эва просто шутит.
Но Мекчеи вздрогнул. Когда же девушка еще раз взглянула на него в конце второго куплета, он залпом осушил чашу и выскользнул за дверь. Сбежал вниз по лестнице и крикнул в конюшню:
— Мати! Мати Балог!
Ответа не было. Пришлось искать пропавшего Мати на заднем дворе среди слуг. Там при свете двух больших смоляных факелов пили из деревянных жбанов, глиняных кувшинов, сапог, колпаков и рогов.
Мекчеи с трудом нашел в толпе своего Мати. Но, боже, что с ним сталось! Покуда Мати сидел за столом, он еще кое-как держался; когда же поднялся на ноги, его вконец разобрал хмель.
Десять пьянчуг валялись под столом и возле стены. Лежавших под столом не трогали, а тех, кто свалился за скамейку, сбрасывали в кучу у стены.
Узнав хозяина, Мати встал, вернее — попытался встать, но тут же рухнул на скамью, боясь, что вот-вот свалится и упадет к стене.
— Мати! — заорал на него Мекчеи. — Чтоб тебя черти драли! Где мой конь?
Мати снова попытался встать, но тщетно — он только оперся руками о стол.
— Конь на месте, ваша милость… на своем месте…
— Да где же он?
— Среди коней. — И, с трудом приподнимая отяжелевшие веки, Мати заключил: — Коню место среди коней.
Мекчеи схватил его за ворот.
— Говори толком, не то я душу вытряхну из тебя!.
А хоть бы и вытряхнул: душа его тоже была пьяна!
Мекчеи толкнул Мати к остальным гулякам и торопливо пошел в конюшню разыскивать коня.
Конюший был тоже пьян. При желании Мекчеи мог бы увести всех коней.
Он прошел по темной конюшне и громко крикнул:
— Муста!
Из одного стойла послышалось ржанье. Там уплетал овес гнедой конь Мекчеи, а рядом с ним — серая лошадка Мати. С помощью какого-то полупьяного слуги Мекчеи оседлал обеих лошадей и уехал. Никто даже не спросил его, почему он уезжает так рано, задолго до конца ужина.
Гергей уже ждал во дворе. Его оседланный конь стоял возле забора и рыл копытами землю.
Ночь была прохладная и тихая. Облака, казалось, застыли в небе. Луна, точно осколок серебряной тарелки, медленно плыла от тучи к туче, заливая землю бледным сиянием.
— Это ты, Гергей? Я приехал. Правильно я понял невесту?
— Правильно! — весело ответил Гергей. — Ночью мы бежим.
Не прошло и получаса, как перед домом скользнула проворная тень, быстро распахнула дверь и вошла.