Меченосцы - Генрик Сенкевич

Тут он даже остановил коня и с еще большей важностью стал поучать:

— Кто намерен жениться, то есть взять себе uxorem {Супругу (лат.).}, тот должен смотреть, чтобы она была богобоязненна, знала приличия, умела вести хозяйство и не любила грязи, что помимо Отцов Церкви говорит еще и некий языческий философ по имени Сенека. А как же узнаешь, что сделал удачный выбор, если не знаешь гнезда, из которого берешь подругу до самой смерти? Ибо другой мудрец, но уже христианский, говорит: "Pomus non cadit absque arbore" (яблочко от яблони недалеко падает). Из чего поучайся, грешный человек, искать жену не в отдалении, а поблизости, ибо если получишь злую и непокорную, то вдоволь из-за нее наплачешься, как плакал некий философ, когда сварливая жена в гневе вылила ему на голову aquam sordidam {Помои (лат.).}.

— In secula seculorum, amen {Вовеки веков, аминь! (лат.).}! — в один голос грянули клирики, которые, отвечая так аббату, не очень следили за тем, впопад ли они отвечают.

Все с великим вниманием слушали слова аббата, дивясь его речи и знанию Писания, он же, говоря собственно Збышке, часто поворачивался к Зыху и Ягенке, как бы желая особенно убедить их. Однако Ягенка, по-видимому, поняла, в чем тут дело, и зорко посматривала из-под длинных ресниц своих на юношу, который нахмурил брови и опустил голову, как бы глубоко обдумывая то, что слышал.

Вскоре шествие двинулось дальше, но в молчании; только когда показалась Кшесня, аббат ощупал свой пояс, повернув его так, чтобы легко было схватить рукоять кинжала, и сказал:

— А старый Вильк из Бжозовой, должно быть, с большой свитой приедет.

— Должно быть, — согласился Зых, — да слуги что-то болтали, будто он захворал.

— А один мой клирик слыхал, что он собирается на нас напасть у постоялого двора, после обедни.

— Он бы не сделал этого без предупреждения, а особенно после обедни.

— Дай ему Бог опомниться! Я войны ни с кем не ищу и обиды переношу терпеливо.

Тут он оглянулся на своих "шпильманов" и сказал:

— Не обнажать мечей и помнить, что вы слуги духовного лица, и только если те нападут первые, тогда бейте их.

Збышко, едучи рядом с Ягенкой, с своей стороны расспрашивал ее о деле, которое его больше всех занимало.

— Чтана и молодого Вилька мы обязательно встретим в Кшесне, — говорил он. — Ты мне покажешь их издали, чтобы я знал, которые.

— Хорошо, Збышко, — отвечала Ягенка.

— Они, должно быть, подходят к тебе перед обедней и после обедни? Что же они тогда делают?

— Оказывают мне услуги, насколько могут.

— Сегодня они не будут этого делать, понимаешь? Она чуть ли не смиренно ответила:

— Хорошо, Збышко.

Дальнейший их разговор прервал стук деревянных колотушек, потому что в Кшесне еще не было колоколов. Вскоре они приехали. Из толпы, ожидающей перед костелом обедни, тотчас же вышли молодой Вильк и Чтан из Рогова, но Збышко предупредил их, соскочив с коня, прежде чем они успели подбежать и, обхватив Ягенку, снял ее с седла, а потом взял за руку и, вызывающе поглядывая на них, повел к костелу.

В притворе костела ждало их новое разочарование: оба поспешили к чаше со святой водой и оба, погрузив в нее руки, протянули их девушке. Но то же самое сделал и Збышко, а она прикоснулась к его пальцам, потом перекрестилась и вместе с ним вошла в костел. Тогда не только молодой Вильк, но и Чтан из Рогова, хоть он был умом слабоват, догадались, что все это было сделано нарочно, и обоих охватил такой дикий гнев, что у них даже волосы зашевелились под сетками. Насилу сохранили они настолько ясного сознания, что в гневе, боясь наказания Божьего, не захотели войти в костел; вместо этого Вильк выскочил из притвора и как шальной помчался между деревьями кладбища, сам не зная куда. Чтан бросился за ним, тоже не зная, зачем он это делает.

Остановились они только в углу, возле ограды, где лежали большие камни, приготовленные для фундамента колокольни, которую собирались строить в Кшесне. Там Вильк, чтобы на чем-нибудь сорвать злобу, которая его душила, ухватился за один из камней и стал толкать его изо всех сил; видя это, Чтан тоже ухватился за этот камень, и через минуту они с яростью покатили его через все кладбище, к самым дверям костела.

Люди смотрели на них с удивлением, думая, что они дали какой-то обет и хотят, таким образом, участвовать в постройке колокольни. Но их эти усилия значительно облегчили, так что оба они пришли в себя и только стояли бледные от напряжения, сопя и глядя друг на друга бессмысленными глазами.

Первым прервал молчание Чтан из Рогова.

— Ну что же? — спросил он.

— А что? — отвечал Вильк.

— Мы сейчас на него нападем?

— Не в костеле, а после обедни.

— Он с Зыхом и аббатом. Да еще забыл ты, что говорил Зых: если случится драка — он обоих из Згожелиц выгонит. Если бы не это, я бы тебе давно ребра переломал.

— Либо я тебе, — сказал Чтан, сжимая кулаки.

И глаза у них зловеще засверкали, но оба сейчас же сообразили, что теперь им мир нужнее, чем когда-либо. Не раз уже они дрались друг с другом, но всегда после драки мирились, потому что хотя любовь к Ягенке и разделяла их, но все же они не могли жить один без другого, и всегда друг по другу скучали. Теперь же у них был общий враг, и оба чувствовали, что это враг опасный до ужаса.

Поэтому Чтан спросил, помолчав:

— Что делать? Не послать ли ему вызов в Богданец?

Вильк, который был умнее, не знал, однако, сначала, что делать. К счастью, на помощь к нему пришли колотушки, которые застучали снова в знак того, что обедня начинается. И Вильк сказал:

— Что делать? Идти к обедне, а там что бог даст.

Чтан из Рогова обрадовался этому разумному совету.

— Может быть, Господь Бог нас наставит, — сказал он.

— И благословит, — прибавил Вильк.

— И это будет справедливо.

Они пошли в костел и, внимательно прослушав обедню, набрались храбрости. Они не потеряли головы даже тогда, когда Ягенка после обедни снова приняла в сенях святую воду с руки Збышки. На кладбище у ворот они поклонились до земли Зыху, Ягенке и даже аббату, хотя он был враг старика Вилька из Бжозовой. Правда, на Збышку смотрели они исподлобья, но ни один не заворчал, хотя сердца их выли от боли, гнева и ревности, потому что Ягенка никогда еще не была так прекрасна и так похожа на королеву. Только когда блестящая кавалькада тронулась в обратный путь и когда издали донеслась до них веселая песня клириков, Чтан стал вытирать пот со своих косматых щек и фыркать, как лошадь, а Вильк произнес, скрежеща зубами:

— На постоялый двор. На постоялый двор. Горе мне…

Потом, помня, что в первый раз им от этого стало легче, они снова схватили камень и с яростью покатили его на прежнее место.

А Збышко ехал рядом с Ягенкой, слушая пение аббатовых шпильманов, но, проехав с версту, внезапно остановил коня и сказал:

— Батюшки! Я собирался дать денег на обедню за здоровье дяди — и забыл. Я вернусь.

— Не возвращайся! — воскликнула Ягенка. — Пошлем из Згожелиц.

— Нет, я вернусь, а вы меня не ждите. С Богом!

— С Богом! — сказал аббат. — Поезжай.

И лицо у него повеселело, а когда Збышко скрылся у них из глаз, он незаметно подтолкнул Зыха и сказал:

— Понимаете?

— Что мне понимать?

— Как Бог свят, подерется он в Кшесне с Вильком и Чтаном, но этого-то я и хотел и к этому вел все дело.

— Парни они здоровые, того и гляди его ранят, а что толку?

— Как что толку? Если он из-за Ягенки подерется, то как же ему потом думать о дочери Юранда? С этих пор его дамой будет Ягенка, а не та; а этого я хочу, потому что он мне родня и понравился мне.

— Да, а клятва?

— Немного спустя я его освобожу от нее. Разве вы не слыхали, что я уже обещал это?

— Вы все умеете сделать, — отвечал Зых.

Аббат обрадовался похвале, а потом подвинулся ближе к Ягенке и спросил:

— Ты что такая печальная?

Она наклонилась в седле и, схватив руку аббата, прижала ее к губам:

— Крестный, может быть, вы бы послали парочку "шпильманов" в Кшесню?

— Зачем? Напьются на постоялом дворе, и больше ничего.

— Но, может быть, они как-нибудь помешают ссоре? Аббат быстро взглянул ей в глаза и вдруг резко сказал:

— Да хоть бы его там убили!

— Так пусть и меня убьют! — вскричала Ягенка.

И горечь, скопившаяся в ее груди со времени разговора со Збышкой, разрешилась теперь потоком слез. Видя это, аббат обнял девушку, так что почти накрыл ее огромным своим рукавом, и заговорил:

— Не бойся, дочурка, ничего. Ссора случиться может, но ведь и те тоже шляхтичи и вместе на него не нападут, а по рыцарскому обычаю вызовут на поединок, а уж там он с ними справится, хотя бы ему пришлось драться с обоими сразу. Что же касается дочери Юранда, про которую ты слыхала, так я тебе только то скажу, что свадьбе этой не бывать.