Фауст - Иоганн Гёте

(Пажу.)

Оставьте молодых и их причуды.Для пожилых вы — лакомое блюдо.

К Мефистофелю протискиваются другие.

Все новые! Как разредить затор?Начать им правду говорить в упор?О Матери! Задавят! ПомогитеИ Фауста скорее нам верните!

(Осматриваясь кругом.)

Тускнеют свечи. Государь и дворПроследовали через коридор,Наполнив пестрым множеством народаУглы и сводчатые переходы.В собранье рыцарей вошли потом,Набив большую комнату битком.Оружье в нишах блещет, и на стеныНавешаны ковры и гобелены.Здесь, обходясь без вызова волхвов,Выходят духи сами из углов.

Рыцарский зал

После входа императора и двора. Слабое освещение.

Я снова выступаю толмачом,Но что разыгрывается на сцене,Не объясню сегодня нипочем,Настолько духи спутали явленья.Вот зрители расположились в зале,И император впереди рядовОсматривает занавесей штофС картинами прославленных баталий.Все в сборе: государь, и двор, и знать,И скамьи сдвинуты на заднем плане,Где парочки, пугаясь заклинаний,Впотьмах друг другу руки будут жать.Смолкает разговор мужчин и дам.Все духов ждут, рассевшись по местам.

Трубы.

Наш государь, молчавший до поры,Велит скорее обратиться к драме.Стена, раздвинься! Врозь ползут ковры,Как будто бы их скатывает пламя.Оборотясь изнанкою, драприИзображают сцены углубленье.Мерцает свет таинственный внутри,И я уже стою на авансцене.

Мое призванье — шепот, подговор.Черт — прирожденный, записной суфлер.

(Астрологу.)

Ты, знающий планет пути и сроки,Уловишь на лету мои намеки.

Магическою силой древний храмНа сцене в глубине показан нам.И как Атлант, подперший небо шеей,Легко несут постройку пропилеи.Колонн под ней неисчислимый лес,Хотя и двух хватило бы в обрез.

Вот в чем античность? Мне она тогдаСвоей тяжеловесностью чужда.В противность этой грубости, невольноНа ум приходит свод остроугольный.При виде сети стрельчатых оконДушой я как бы к небу вознесен.

Да будет превознесена звезда,Которою нам этот час дарован.Да будет заклинаньем разум скованИ не теснит фантазии узда.Старайтесь увидать, что вам приятно.Что невозможно, то и вероятно.

Фауст поднимается на сцену с другой стороны.

А вот искатель счастия упрямыйВ венке и одеянии жреца.Он доведет, что начал, до конца.Земля разверзлась, жертвенник из ямыПоднялся кверху в дыме фимиама,Пора священнодействие начать.По-видимому, можно счастья ждать.

Вы, Матери, царицы на престоле,Живущие в своей глухой юдолиОсобняком, но не наедине.Над вашей головою в вышинеПорхают жизни реющие тени,Всегда без жизни, и всегда в движенье.Все, что прошло, стекается сюда.Все бывшее желает быть всегда.Вы эти семена задатков голыхРазбрасываете по сторонамВо все концы пространств, всем временам,Под своды дня, под ночи темный полог.Одни вбирает жизнь в свою струю,Другие маг выводит к бытиюИ, верой заражая, заставляетУвидеть каждого, что тот желает.

Ключом треножник тронул он, и гарьКлубами мглы окутала алтарь.Но это только видимая мгла,На деле это — духи без числа.У них способность есть за пядью пядьВ земле шагами музыку рождать.Их поступь — песнь, симфония, псалом, —Не описать ни словом, ни пером.Следы их приближенья ощутив,Поют колонны, стены, свод, триглиф.Вдруг юноша неписаной красыВыходит из туманной полосы.Внимательней смотрите на кулисы:Вы видите прекрасного Париса.

Появляется Парис.

В каком расцвете юношеских сил!

Как персик свеж и несказанно мил!

Красивый рот с надутой верхней губкой.

Ты пить не прочь бы из такого кубка?

Хорош, хорош, хотя немного хмур.

Да и неповоротлив чересчур.

Не царский сын, а пастушок топорный,[139]Без признаков учтивости придворной.

Полунагой, пожалуй он — по мне.А вот каков-то будет он в броне?

Он сел. Какие гибкие движенья!

Вас так к нему и тянет на колени?

Рукой прелестно голову подпер.

Разлечься так при всех! Какой позор!

Мужчина рад к чему-нибудь придраться.

Пред государем на полу валяться!

Он вправе полагать, что он один.

Для грубостей не вижу я причин.

Он хочет спать и засыпает сладко.

И даже всхрапывает для порядка.

Но что за примесь в ладан введена?Я веяньем ее освежена.

И у меня забилось сердце чаще.Я думаю, так дышит мальчик спящий.

Пред нами — распустившийся цветок,Душистый, как амброзии глоток.

Появляется Елена.

Так вот она какая! Я бесстрастноЛюбуюсь ей. Она мне не опасна.

Владей я словом огненных поэм,Я б все равно пред ней остался нем.Она вошла, и мелко все на свете,Что ей во славу создали столетья.Кто взглянет на нее, спален дотла.Блажен счастливец, чьей она была.

Я не ослеп еще? И дышит грудь?Какой в меня поток сиянья хлынул!Недаром я прошел ужасный путь.Какую жизнь пустую я покинул!С тех пор как я тебе алтарь воздвиг,Как мир мне дорог, как впервые полон,Влекущ, доподлинен, неизглаголан!Пусть перестану я дышать в тот миг,Как я тебя забуду и погрязнуВ обыденности прежней безобразной!Как бледен был когда-то твой двойник,Явившийся мне в зеркале колдуньи!Он был мне подготовкой накануне,Преддверьем встречи, прелести родник!Дарю тебе все напряженье воли,Все, чем владею я и чем горю,И чту твой образ и боготворю,Всю жизнь, и страсть, и бред, и меру боли.

Владей собой, не выходи из роли.

Стройна, крупна. А голова — мала.[140]

Нога несоразмерно тяжела.

Княгинь я знал. Наружность — мой конек.Она прекрасна с головы до ног.

К заснувшему подходит шаловливо.

В сравненье с ним она так некрасива!

Он ею, как лучами, озарен.

Она — луна, а он — Эндимион.[141]

Действительно, богиня, как в романе,К нему нагнулась, пьет его дыханье.Целует! — С завистью смотрю туда.

При всех? Особа эта без стыда.

К мальчишке благосклонность!

Тише, брат!Пусть делают виденья, что хотят.

Проснулся он, и прочь она идет.

С оглядкой! Я ведь знала наперед.

Он видит чудо и смущен немало.

Ей это не в диковинку: видала.

Вот повернулась и идет к нему.

Теперь научит, бедного, уму.Наверно, первым, как и все мужчины,Себя считает дурачок невинный.

Как царственно строга и как стройна!

Какая вольность! Как искушена!

О, быть бы этим юношею там!

Кто б не хотел попасть в ее тенета?

Сокровище ходило по рукам.С нее порядком стерлась позолота.

Гуляла, видимо, лет с десяти.

Пусть так, но я готов с большой охотойПрекрасные останки унести.

Судить нельзя, увидев рост, осанку,Елена это или самозванка.Недостоверна видимость натурыВ сравненье с данными литературы.Но в древней Трое, говорит рассказ,Она старейшим по душе пришлась.Итак, есть доводы со всех сторон,Что это настоящая Елена.К тому же совпаденье несомненно:Не молод я и тоже восхищен.

Не мальчик больше он. Шагнул вперед.Она напрасно рвется из объятий,Приподнял на руки и, слов не тратя,Унесть намерен.

Дерзкий сумасброд!Остановись! Ни с места, одержимый!

Ты сам ведь ставишь эту пантомиму!

Я понял наконец. Названье сцены,Как видно, «Похищение Елены».[142]

Как «похищенье»? Разве я не в счет?Я разве не сжимаю ключ чудесный,С которым совершил я переходЧрез ужасы пустыни неизвестнойИ ненадежность области другой?Здесь мир действительности без притворства.Здесь сам я стану твердою ногойИ с духами вступлю в единоборство.Здесь собственный мой дух сплотит теснейДвоякий мир видений и вещей.Спасти ее! Не дать ей скрыться с глаз!Счастливый случай вновь не повторится,Ее не вызвать в следующий раз.О Матери, зову на помощь вас!Узнав ее, нельзя с ней разлучиться.

Стой, Фауст, стой! Не помнит ни о чем!Схватил ее, и расплылась фигура.Он юноши касается ключом.О Фауст! Ты нас всех погубишь сдуру!

Взрыв. Фауст падает наземь. Духи обращаются в пар.[143]