Штормовое предупреждение - Чжу Шаньпо

дома. Они толпами проходили через наш двор и даже прыгали под моим окном. Приближался шторм, они хотели сбежать со своего луга, чтобы укрыться от грядущего наводнения, взбудораженной толпой собирались они в городе, широким фронтом прыгали по улицам и переулкам. Большие, маленькие, толстые и худые – все хлынули наружу одновременно, прискакали в каждый дом и в каждый двор.

Некоторые говорили, что эти лягушки пришли знакомиться с родственниками, чей был ребенок – к тому и приходили, чтобы с ними нянчились.

Когда заговорили о таком, народ испугался. Некоторые смутно угадывали черты своих детей в лягушачьих глазах или ртах, но боялись, что те узнают их и будут донимать до бесконечности, поэтому закрывали двери и окна и заделывали все щели в стенах, чтобы лягушки не пробрались в дом. Но убивать их не смели, а только осторожно отгоняли от своих дверей:

– Это не твой дом. Поищи в другом месте.

Лягушки, казалось, понимали, что им говорят, и разворачивались, чтобы броситься к другому дому. Но семья за семьей не пускала их на порог, им больше некуда было идти, и они скитались по городским закоулкам.

Жун Дунтянь – опытный ловец лягушек. Он держал в руке удочку и насаживал на крючок дождевых червей, чтобы приманить лягушек и заставить их следовать за собой всю дорогу до дома. Не увидишь своими глазами, так и не поверишь, что может быть такое в величественное зрелище: лягушки с большой помпой пересекают проспект. Конечно, вечером на улице мало людей и никто не мешал шествию Жун Дунтяня и его лягушек. Жун Дунтянь сказал мне, что понимает их язык и знает, о чем они думают. Я не верила, что у него есть такая способность. Но однажды он мне показал: он что-то тихонько сказал стайке лягушек, и те послушно последовали за ним.

– Они и правда дети, – сказал Жун Дунтянь. – Они готовы меня слушать.

– Да что ты им сказал-то такое?

– «Пойдем, я отведу вас к маме».

Жун Дунтянь привел лягушек к боковому входу в наш двор, велел им по очереди пролезть под железной дверью, протиснуться через щели в железных воротах, а потом загнал в огород. Очень скоро на огороде яблоку негде было упасть, им и самим было не протолкнуться. Под палящим солнцем лягушки пытались спрятаться под листьями овощей и в траве, ползая в тенистом месте, поэтому они в несколько слоев отчаянно прижимались друг к другу, и некоторых затаптывали насмерть. А иные сбегали и запрыгивали в дом. Под обеденным столом, под кроватями, у очага, в шкафах, в ящиках, в зимней обуви… лягушки были повсюду. Жун Чуньтянь, Жун Сятянь и Жун Цютянь поначалу страшно пугались, потом бесились, потом хватали метлу и отчаянно прогоняли или прихлопывали лягушек, а те врассыпную упрыгивали на все четыре стороны… Братья снова и снова всерьез предупреждали Жун Дунтяня и даже свирепо угрожали ему.

Проблема была быстро решена. Жун Дунтянь пообещал после наводнения выплатить каждому определенную сумму в качестве компенсации, и они закрыли глаза на лягушек – до тех пор, пока те не залезали к ним в штаны, братья больше не мешали Жун Дунтяню. Что до меня, то никакой компенсации для меня Жун Дунтянь не планировал. Однажды лягушка запрыгнула ко мне на кровать и, пользуясь тем, что глубокой ночью я сладко спала, забралась в промежность. Хоть она и была приятно прохладной, но едва лишь лягушка вторглась в мое сознание, я инстинктивно закричала, подскочила и в гневе отправилась урезонивать Жун Дунтяня. Его комната находится рядом с огородом, и дверь в нее всегда стояла полуоткрытой, что облегчало лягушкам вход и выход. Я распахнула дверь его комнаты и посветила на него фонариком. Я уж совсем собралась его допросить, как увидела, что его кровать полна лягушек. Лягушки разбили лагерь у него на животе, на лице и даже в ноздрях, и эти их глаза, светящиеся темно-синим, все разом уставились прямо на меня. Глазные яблоки Жун Дунтяня были круглые и выпуклые, а шея крепкая и толстая, что делало его самого похожим на лягушку. Мое негодование улеглось, и я прониклась состраданием. Я нисколько не сомневалась, что в прошлой жизни Жун Дунтянь был лягушкой – «человегушкой», родившейся у семьи танка. А какие у меня причины препираться с лягушкой?

Но Жун Дунтянь торопился убить этих лягушек до того, как разразится буря. Потому что как только придет буря, все лягушки разом пропадут.

Это было самое хлопотное время для Жун Дунтяня. В одну руку он брал острую бритву, а другой хватал лягушку за тонкую талию, так что живот ее от сжатия раздувался. Достаточно было нанести легкий надрез, чтобы внутренние органы и не успевшие перевариться кузнечики вышли наружу. Обходилось почти бескровно. Лягушка не пищала от боли, просто несколько раз дрыгала ногами и вскоре лишалась сил, после чего ее протыкали железной проволокой через рот, так чтобы она вышла из задницы. Все это Жун Дунтянь проделывал на одном дыхании, рука у него была набита даже лучше, чем у раздельщика рыбы Лао Яна с овощного рынка. Лягушек, плотно нанизанных на железную проволоку одну за другой, развешивали между двумя мушмуловыми деревьями на огороде, и они быстро высыхали на солнце. Их обязательно нужно было высушить до прихода бури, или, по крайней мере, удалить всю влагу из их внутренностей. Как только шторм проходил, по принесенному наводнением илу, который еще не успевали убрать, притопывали торговцы из Гаочжоу, притаскивая за собой грязь и воду, они набивались в наш двор и торговались с Жун Дунтянем о покупке его сушеных лягушек. В это время Жун Дунтянь, как опытный и искушенный торговец, стоял на высоченном пороге, сверху вниз глядя на продавцов, которые в одной руке держали матерчатые мешки, а в другой весы. Как бы они ни заискивали, Жун Дунтянь всегда мог по их в высшей степени одинаковым лицам отличить честность от лукавства и хорошее от плохого.

Эти коварные торговцы из Гаочжоу никогда не говорили нам о конечном назначении сушеных лягушек. Мы начали подозревать, что из них готовят яства на кантонские столы или варят в свежем супе. Уже потом от торговцев из Чаочжоу мы узнали, что из сушеных лягушек в конечном итоге получается знаменитое и дорогое лягушачье масло.

Лягушки похожи на людей, их никогда не истребят полностью. Они прячутся в любом уголке и без передышки производят на свет потомство, даже во время шторма. В этом году десять тысяч лягушек стали сушеными, а в следующем году еще десять тысяч придут к нам во двор, чтобы разделить постель