В ожидании - Джон Голсуорси

После чая они двинулись обратно. Флёр снова вела машину, верх которой пришлось поднять.

— Должна признаться, никогда не видела большей глуши, чем Кондафорд, — объявила её безжалостная молодая родственница. — Я бы здесь просто умерла. После него даже Липпингхолл не кажется деревней.

— Потому что здесь все так ветхо и запущено, да?

— Знаете, я всегда твержу Майклу, что ваша ветвь семьи — одна из наименее колоритных и наиболее интересных древностей, ещё уцелевших в Англии. Вы совершенно незаметны, держитесь в самой глубине сцены.

Даже для писателей вы слишком несенсационны. Тем не менее вы существуете и будете существовать, хоть я и не понимаю — как. Против вас все начиная от налога на наследство и кончая граммофонами. Но вы всё-таки упорно влачите свои дни в разных концах страны, занимаясь тем, чего никто не знает и до чего никому нет дела. У большинства таких, как вы, нет даже Кондафорда, куда можно вернуться умирать, и всё же вы сохраняете корни и чувство долга. Вот у меня нет ни того, ни другого, — я наполовину француженка. У семьи моего отца, у Форсайтов, были корни, но отсутствовало чувство долга — по крайней мере в том виде, как у вас. Я хочу сказать — в смысле служения чему-то. Я восхищаюсь им, Динни, но оно нагоняет на меня смертную скуку. Это оно заставляет вас убивать молодость на историю с Ферзом. Чувство долга — это недуг, Динни, прекрасный недуг.

— Как же, по-вашему, я должна с ним бороться?

— Дать волю своим инстинктам. Трудно представить себе, что ещё старит человека быстрее, чем то, что вы делаете сейчас. Диана — из той же породы: у Монтжоев в Дамфришире есть нечто вроде своего Кондафорда. Я восхищаюсь её терпением, но считаю это безумием с её стороны. Всё равно — конец один, и чем дольше его оттягивать, тем будет тяжелее.

— Я понимаю, что она поступает так во вред себе, но, надеюсь, и сама сделала бы то же.

— А я так не поступила бы, — весело призналась Флёр.

— Я не верю, что человек знает, как он поступит, пока дело не дошло до самого главного.

— Вся соль в том, чтобы до него не дошло.

В голосе Флёр зазвенел металл, складка губ стала жёсткой. Динни всегда находила, что Флёр обаятельна именно своей таинственностью.

— Вы не видели Ферза, — сказала девушка, — а не увидев его, нельзя понять жалость, которую он вызывает.

— Всё это сантименты, дорогая, а я бесчувственна.

— Я уверена, Флёр, — прошлое есть и у вас, а тот, у кого оно есть, не бывает бесчувственным.

Флёр быстро взглянула на неё, прибавила газ и бросила:

— Время включить фары.

Остальную дорогу она болтала об искусстве, литературе и прочих ничего не значащих предметах. Было около восьми, когда она высадила Динни на Оукли-стрит.

Диана была дома. Она уже переоделась к обеду.

— Динни, — сказала она. — Он ушёл.

XXV

Простые и зловещие слова!

— Утром, когда вы уехали, он был очень возбуждён. Видимо, вообразил, что мы сговорились все от него скрывать.

— Так оно и было, — прошептала Динни.

— Отъезд мадемуазель его ещё больше расстроил. Вскоре после этого я услыхала, как хлопнула входная дверь. С тех пор его нет. Что будет, если он не вернётся?

— Ох, Диана, я так этого хочу!

— Но куда же он ушёл? Зачем? К кому? О господи, как это ужасно!

Динни с отчаянием смотрела на неё и молчала.

— Простите, Динни! Вы, должно быть, устали и голодны. Поедим, не дожидаясь обеда.

Тревожна была их трапеза в «берлоге» Ферза — этой комнате с панелями, отделанной в очаровательных зеленовато-золотистых тонах. Затенённый свет мягко ложился на обнажённые плечи и руки двух женщин, на фрукты, цветы, серебро. Разговор касался лишь самых нейтральных тем. Наконец горничная вышла.

— Есть у него ключ? — спросила Динни.

— Да.

— Позвонить дяде Эдриену?

— Чем он поможет? Если Роналд вернётся и застанет его здесь, будет ещё опаснее.

— Ален Тесбери обещал мне приехать в любой момент, если понадобится.

— Нет, сегодня уж справимся как-нибудь сами, а завтра посмотрим.

Динни кивнула. Ей было страшно, но мысль, что Диана может это заметить, страшила девушку ещё больше: она здесь для того, чтобы поддержать Диану своей твёрдостью и спокойствием.

— Пойдёмте наверх. Вы мне споёте, — предложила она наконец.

В гостиной Диана поочерёдно спела «Долину», «Хижину в Юрте», «Косьбу ячменя», «Ветку тимьяна», «Дроморский замок», и прелесть комнаты, песен и певицы сняла с Динни тягостное ощущение кошмара. Она погрузилась в мечтательную дремоту, как вдруг Диана остановилась.

— Дверь хлопнула!

Динни вскочила и встала подле клавикордов:

— Пойте, пойте! Ни слова ему не говорите и не подавайте вида.

Диана снова заиграла и запела ирландскую песню «Долго ль мне плакать, тебе распевать?» Дверь распахнулась, и в зеркале, стоявшем на другом конце комнаты, Динни увидела Ферза, который стоял и слушал.

— Пойте, — шепнула она.

Долго ль мне плакать, тебе распевать?Долго ль ещё мне по милой страдать?Ах, почему не могу я забытьТу, что не хочет меня полюбить?

Ферз по-прежнему стоял и слушал. Вид у него был такой, словно он до предела разбит усталостью или мертвецки пьян: волосы растрёпаны, рот растянут, зубы оскалены. Наконец он шагнул вперёд, явно стараясь не шуметь. Прошёл в дальний угол к кушетке и опустился на неё. Диана умолкла. Динни, рука которой обвивала её плечи, почувствовала, как дрожит Диана, стараясь совладать со своим голосом.

— Ты обедал, Роналд?

Ферз не ответил. Он смотрел на противоположную стену со странной и жуткой усмешкой.

— Играйте, — шепнула Динни.

Диана заиграла «Красный сарафан». Она вновь и вновь повторяла эту простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру мужа. Наконец она остановилась. Наступило трагическое молчание. Нервы Динни не выдержали, и она отрывисто спросила:

— На улице дождь, капитан Ферз?

Ферз провёл рукой по брюкам и кивнул.

— Ты бы пошёл переоделся, Роналд.

Он упёрся локтями в колени и опустил голову на руки.

— Ты, наверно, устал, милый. Не пора ли тебе лечь? Принести тебе есть?

Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная лошадь валится наземь между оглоблями перегруженной телеги.

— Закройте инструмент, — шёпотом бросила Динни. — Идёмте ко мне.

Диана бесшумно опустила крышку и встала. Они немного подождали, держась за руки. Ферз не шевелился.

— Он в самом деле заснул? — чуть слышно спросила Динни.

Ферз вскочил:

— Где уж там заснуть! Начинается! Опять начинается! И я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!

На мгновение гнев преобразил его. Но тут же он увидел, как они отшатнулись, и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Диана шагнула к нему.

Ферз поднял голову. Взгляд у него был дикий.

— Не подходи! — зарычал он. — Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!

У дверей Диана обернулась и спросила:

— Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдёт.

Ферз опять вскочил:

— Никого мне не надо. Убирайтесь!

Женщины выскочили из гостиной, взбежали наверх, в комнату Динни, и остановились, обнявшись и дрожа.

— Горничные уже легли?

— Они всегда ложатся рано, если только одна из них не уходит в город.

— Диана, я спущусь вниз и позвоню по телефону.

— Нет, Динни, пойду я. А кому звонить?

Весь вопрос заключался в этом. Они зашептались. Диана считала, что нужно звонить прямо её врачу, Динни предлагала попросить Эдриена или Майкла заехать за ним.

— Тогда, перед катастрофой, он был в таком же состоянии?

— Нет. Тогда он не знал, что впереди. Динни, я чувствую, что он может покончить с собой.

— У него есть оружие?

— Я отдала его служебный револьвер на сохранение Эдриену.

— Бритва?

— Только безопасная. Яда в доме нет.

Динни направилась к двери:

— Я должна пойти позвонить.

— Динни, я не допущу, чтобы вы…

— Меня он не тронет. Это вы в опасности. Заприте дверь, пока я хожу.

И, прежде чем Диана успела остановить её, Динни выскользнула из комнаты. Свет ещё горел. Девушка на мгновение задержалась. Спальня Дианы и комната Ферза — ниже, на одном этаже с гостиной. Придётся пройти мимо них — иначе не попасть в холл и маленький кабинет, где находится телефон. Внизу все тихо. Диана отперла дверь и встала на пороге. В любой момент она может проскочить мимо Динни и спуститься. При этой мысли девушка кинулась вперёд и побежала по лестнице. Ступеньки заскрипели, она остановилась и сняла туфли. Держа их в руке, на цыпочках прокралась мимо гостиной. Там — ни звука. Динни поспешила в холл, по дороге заметила пальто и шляпу Ферза, брошенные им на стул, вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и перевела дух. Затем включила свет, взяла телефонную книгу, отыскала номер Эдриена и уже протянула руку к трубке, как вдруг чьи-то пальцы сдавили ей запястье. Она охнула и повернула голову. Перед ней стоял Ферз. Он рывком заставил её обернуться и пальцем указал на туфли, которые девушка всё ещё держала в руке.