Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Дети не поверили, что их вдруг будут кормить настоящей солдатской кашей, которую давно не ели и настоящие солдаты. На призыв: «Налетай к солдатским котлам!» — никто не двинулся с места, хотя глаз не сводили с исходившего паром и столь манящим запахом котла. Пионервожатые построили ребят и гуськом повели к котлам. У них оказалась и посуда: то кастрюлька, то миска, то чашка или консервная банка. Не у всех были ложки, черпали сухарями, собирались группками на одну кастрюлю и на одну ложку. Когда ребята уплетали кашу, красноармейцы и командиры стали собираться вокруг них, и надо было видеть просветлевшие лица взрослых людей — будто бы кормили собственных детей.

Возможно, каждый в это время вспоминал своего ребенка, братика или сестричку и представил их на месте этих детей. Судьба и вид исстрадавшихся детей больно пронзили сердца этих взрослых, мужественных людей, только что переживших смерть. У многих выступили слезы на глазах. Это были и слезы отчаяния, и слезы гнева, и слезы клятвы: отстоять нашу землю, нашу Родину любой ценой.

Над Сталинградом полыхало зарево пожарищ, и все отчетливее слышны были глухие взрывы авиабомб. Мы двигались туда, в это пекло, ибо должны были выйти на переправу в назначенный нам срок.

После полудня колонна наша вышла в район Купоросное, где был большой привал. Штаб и все подразделения бригады ушли дальше на север и расположились где-то на южной окраине Сталинграда. Взяли с собой столько машин, чтобы разместить оставшийся личный состав и ограниченное количество продовольствия, снаряжения, горючего. Все остальные исправные и неисправные машины, летучки, склады с остатками продовольствия и вещевого имущества оставили при нас — роте технического обеспечения. Предстояло все перетасовать и разместить на минимальное количество машин. Шел спор за ограничение на погрузку ремонтного имущества, многое оставляли. Так и наступила ночь. Рассосались по машинам и подремывали где кто сидел. Еще до рассвета последовала команда: «Заводи!», и колонна двинулась в темноту.

Рано утром наша колонна прибыла на южную окраину Сталинграда, где сосредоточились остатки бригады. Двигались по горевшим улицам, среди развалин, сквозь дым, гарь. Город горел. Остановились в каком-то районе с одно- и двухэтажными домиками с садами и ягодниками. Воинских частей было вокруг много. Рядом стояли зенитные установки, возле них мелькали женщины в военной форме. Техника стояла во дворах, на улице. Нашим ремонтникам работа находилась — приводили в порядок транспорт наш и других подразделений бригады.

Мне передали, что в медсанвзводе бригадный врач Раппопорт собирает на совещание всех медицинских работников. Я направился туда. По дороге местами встречались участки улиц с уцелевшими домиками, фруктовыми садами, с палисадниками, цветниками, огороженными заборчиками. Но в подавляющем большинстве шел мимо еще дымившихся развалин. На некоторых участках улиц лежали опрокинутые деревья, столбы электропередач, преграждая путь. Единичные большие воронки от взрыва бомб. Разрушенные догоравшие домики. Стоял запах гари, пепла. Северо-восточнее нас город был окутан сплошным колпаком черного дыма. Местами, особенно сверху, — клубами белого дыма. Эта масса периодически вздрагивала от раздававшихся взрывов, как живое существо. Между домами и деревьями виднелась водная гладь Волги.

Медсанвзвод разместился в добротном большом деревянном доме с цветником у крыльца и фруктовым садом во дворе. Там же была и детская площадка: качели, карусели, игрушечные домики, зверюшки из глины, которых опоясывали рядом выкопанные траншеи. В доме развешаны рисунки зверей, реки, лодок, детишек, солнца. Рисовали, видно, дети. В шкафах — игрушки. По всей вероятности, здесь размещался детский сад. Детей и гражданского населения не было видно поблизости.

Все были в сборе, я пришел последним — возможно, меня и ждали. Здесь собрались все те, кто был и в Костырево в момент сформирования. Бригврач открыл совещание в доме, в одной из больших комнат. Вначале выразил искреннее удовлетворение и радость, что видит всех медработников живыми в полном здравии. Военфельдшер 1-го танкового батальона получил легкое ранение и надеется, что вскоре вступит в строй. Познакомил нас с обстановкой. Далее сказал, что командирам подразделений приказано представить особо отличившихся к правительственным наградам. Считает, что все медицинские работники достойны наград. Затем объявил, что приступает к краткому разбору работы медсанвзвода и отдельных медицинских работников и поставит задачи на ближайшие дни. Более подробный разбор сделает за Волгой уже с новым пополнением. Его выступление внезапно прервало несколько сильных, хлестких взрывов. Посыпалось оконное стекло, штукатурка, тряхнуло здание. Очередная бомбежка.

Он скомандовал: «Всем в траншеи!» — и побежал во двор. Раздавался гул пролетавших самолетов, стучали зенитки. Я с санинструктором медсанвзвода Ивановым остались в комнате, где проходило совещание. Вдруг очередной сильный взрыв потряс дом: как-то в один миг сильно хлестнуло, обсыпало нас осколками оставшегося в окнах стекла, запорошило штукатуркой и отбросило нас к стене. Мы инстинктивно вжались в угол.

Все стихло, затем послышались крики во дворе. Вскочили, стряхнули с себя осколки стекла, глину, мел и выскочили во двор. Увидели развороченную траншею и наповал убитого бригврача. Рука вместе с лопаткой была выворочена из туловища. Зияла в грудной клетке сзади большая, глубокая рана с видневшейся легочной тканью. Рядом нашли небольшой сапог с частью нижней конечности и клочья обмундирования в крови и песке. Это все, что осталось от санитарного инструктора медсанвзвода Люды. Надо было так случиться — прямое попадание сравнительно небольшой бомбы в то место траншеи, куда вскочил бригврач Раппопорт и санинструктор Люда. Остальные были присыпаны землей, ранений не получили. Мы все оцепенели. Не укладывалось и не хотелось верить, что такое вдруг случилось, хотя навидались и пережили многое.

Метался по двору санинструктор Иванов — разыскивал останки Люды. Продолжались взрывы бомб в городе севернее нас, где полыхало зарево огромного пожарища. Не прекращался гул самолетов, рядом раздавалась стрельба зениток. Все это будто никого не касалось, настолько поразила случившаяся на наших глазах гибель наших коллег. Иванов ничего не нашел. Положил возле себя сапог с остатком ноги Люды. Сел возле крыльца, зажал голову руками и застыл в такой позе. Майя стояла в траншее, руки в кулачках прижаты к груди и уставилась в рядом лежащее искореженное тело Раппопорта. И мы все остальные застыли от ужаса, горя утраты, беспощадности и жестокости войны. Откуда-то вышел доктор Гасан-Заде с плащ-палаткой, халатами в руках. Подошел к телу погибшего и без слов кивком головы позвал остальных. Подошли я, Модзелевский, Шепшелев. Расстелили рядом плащ-палатку, положили тело Раппопорта, остатки одежды Люды и ее ногу, накрыли халатами. «Всем ехать к себе», — тихо сказал Гасан-Заде. Стали расходиться. Я был без машины. Решил добраться до штаба бригады, а оттуда попутными к себе. В городе продолжались взрывы бомб и снарядов.