Предательство Борна - Эрик Ластбадер

– Добро пожаловать домой, господин заместитель директора. – Улыбнувшись, агент протянул руку. – Рады приветствовать вас в «угрюмом доме». Ваша дверь вторая налево. Мистер Борн, а ваша – третья дверь направо.

Он жестом указал на лифт, установленный после того, как особняк перешел во владение ЦРУ. Поскольку лифт управлялся с внешнего пульта, кабина уже терпеливо ждала, двери были открыты. Внутри кабины, отделанной начищенной до блеска нержавеющей сталью, не было ни одной кнопки. Лифт мог доставлять пассажиров только в подвал, где их встречал похожий на средневековый застенок лабиринт бетонных коридоров, ведущих в комнаты без окон, навевающие клаустрофобию, и таинственные лаборатории, в которых трудились врачи и психологи.

Все в ЦРУ знали, что попадание в «угрюмый дом» – следствие какого-то страшного провала. Здесь побывали многие перебежчики, двойные агенты, предатели.

После чего об этих людях больше ничего не слышали и их судьба становилась предметом бесконечных мрачных пересудов.

Спустившись в подвал, Борн и Линдрос вышли в коридор, наполненный слабым запахом моющих средств. Какое-то мгновение они постояли, глядя друг на друга. Говорить больше было нечего. Пожав друг другу руки, словно гладиаторы, которым предстоит выйти на кровавую арену, они разошлись в противоположные стороны.

В комнате, расположенной за третьей дверью направо, Борн сидел на металлическом стуле с решетчатой спинкой, прикрученном болтами к бетонному полу. Длинные лампы дневного света под потолком, закрытые стальной решеткой, гудели, словно оводы на стекле. Кроме этого стула, вся обстановка состояла из металлического стола и еще одного стула, также привинченных к полу. В углу находились унитаз из нержавеющей стали, похожий на те, что имеются в тюремных камерах, и крошечный умывальник. В остальном комната была голая, если не считать большого зеркала на одной стене, через которое из соседнего помещения можно было наблюдать за тем, кто находится здесь.

В течение двух часов Борн ждал в полном одиночестве, в обществе лишь сердито жужжащих люминесцентных ламп. Внезапно дверь распахнулась. Вошел следователь и сел за стол напротив. Достав портативный диктофон, он включил запись, положил на стол папку и начал допрос.

– Расскажите мне максимально подробно все то, что произошло с вами с того момента, как вы приземлились на северном склоне Рас-Дашана, и до того, как вы вместе с объектом поднялись в воздух.

Следователь был мужчиной среднего возраста, среднего роста, с высоким покатым лбом и тонкими, редеющими волосами. Его отличали дряблый подбородок и проницательные лисьи глаза. Он ни разу не взглянул на Борна прямо, вместо этого изучая его украдкой, словно это могло позволить ему заглянуть Борну в душу или хотя бы его запугать.

– Каким было состояние объекта, когда вы его нашли?

Следователь просил Борна повторить то, что тот уже говорил. Это обычный прием, позволяющий отсеять ложь от правды. Если подследственный лжет, рано или поздно его рассказ начнет меняться.

– Он был связан, во рту был кляп. Мне он показался очень худым – таким он остается до сих пор. Похоже, похитители кормили его лишь так, чтобы он не умер с голоду.

– Полагаю, подъем к вертолету дался ему с большим трудом.

– Самым трудным было начало. Какой-то момент мне казалось, что я вынужден буду нести его на руках. У него затекли мышцы, сил практически не осталось. Я дал ему съесть два шоколадных батончика, и это помогло. Меньше чем через час он уже довольно уверенно держался на ногах.

– Какими были его первые слова? – с фальшивой мягкостью спросил следователь.

Борн знал, что чем более небрежным тоном задается вопрос, тем большее значение имеет он для следователя.

– «Я сделаю все, что нужно».

Следователь покачал головой.

– Нет, я имею в виду, когда он только вас увидел. Когда вы вытащили кляп.

– Я спросил у него, все ли с ним в порядке…

Следователь со скучающим видом уставился в потолок.

– И что именно он вам ответил?

Лицо Борна оставалось каменным.

– Ничего. Он не произнес ни слова. Только молча кивнул.

Следователь изобразил недоумение – красноречивое свидетельство того, что он пытается заманить Борна в ловушку.

– А почему? Можно предположить, что после целой недели, проведенной в плену, он должен был обязательно что-нибудь сказать.

– Это было бы небезопасно. Чем меньше мы говорили в тот момент, тем лучше. И он это прекрасно понимал.

Борн снова очутился на периферии зрения следователя.

– Итак, первыми его словами было…

– Я сказал, что нам предстоит взобраться по расщелине в скале, и он ответил: «Я сделаю все, что нужно».

Похоже, следователь продолжал сомневаться.

– Ну хорошо, оставим это. Каким, на ваш взгляд, было его сознание в тот момент?

– На мой взгляд, ясным. Он испытал облегчение. Ему хотелось как можно быстрее выбраться на свободу.

– Вам не показалось, что он потерял связь с действительностью, страдает провалами в памяти? В его словах не было ничего странного, не к месту?

– Нет, ничего подобного.

– Мистер Борн, вы говорите очень уверенно. А у вас самого разве не было проблем с памятью?

Поняв, что его пытаются посадить на крючок, Борн испытал внутреннее облегчение. К этому методу прибегают в крайнем случае, когда все остальные попытки развалить рассказ ни к чему не привели.

– Это относится только к событиям далекого прошлого. Мои воспоминания о событиях, произошедших вчера, на прошлой неделе, в прошлом месяце кристально чисты.

Не медля ни мгновения, следователь спросил:

– Подвергся ли объект «промыванию мозгов», работает ли он на противника?

– Человек, который сейчас находится в кабинете напротив, – это тот Мартин Линдрос, каким он всегда был, – ответил Борн. – В самолете по дороге домой мы говорили о том, что было известно только нам двоим.

– Будьте добры, выразитесь более конкретно.

– Линдрос подтвердил личность террориста Фади. Сделал набросок его портрета. Для нас это является огромным прорывом. До этого Фади оставался для нас тайной за семью печатями. Кроме того, Мартин назвал имя правой руки Фади: Аббуд ибн Азиз.

Следователь задал еще с десяток вопросов, многие из которых он уже задавал, но только в другой формулировке. Борн терпеливо ответил на все. Ничто не выведет его из равновесия.

Допрос оборвался так же резко, как начался. Не сказав ни слова, следователь выключил диктофон, собрал свои записи и вышел из комнаты.

Последовал новый период ожидания, который прервал другой сотрудник, помоложе, принесший поднос с едой. Он ушел, также не проронив ни слова.

И только уже после шести часов вечера, судя по часам Борна, – он провел здесь целый день, – дверь в комнату снова отворилась.

Борн, тешивший себя мыслью, что он готов ко всему, поразился, увидев входящего директора ЦРУ. Тот остановился в дверях и долго молча смотрел на Борна. Борн прочитал у него на лице борьбу противоречивых чувств. Старику стоило больших сил просто прийти сюда, и вот сейчас все то, что он собирался сказать, застряло у него костью в горле.

Наконец он произнес:

– Ты выполнил свое обещание. Вернул Мартина домой.

– Мартин мой друг. Я не мог бросить его в беде.

– Знаешь, Борн, ни для кого не секрет, что я проклинаю тот день, когда впервые тебя увидел. – Старик покачал головой. – Но, должен признать, ты та еще загадка, твою мать.

– Я и для себя самого остаюсь загадкой.

Директор ЦРУ поморгал. Затем, развернувшись на каблуках, вышел в коридор, оставив дверь открытой. Борн встал. Судя по всему, теперь он был волен идти куда угодно. Как и Мартин. И это было главное. Мартин Линдрос прошел изнурительную череду физических и психологических тестов. Они оба выходят из «угрюмого дома» живые.

Мэттью Лернер, сидевший в кресле начальника «Тифона» за письменным столом начальника «Тифона», почувствовал, что случилось что-то из ряда вон выходящее, в тот самый момент, когда услышал аплодисменты. Он оторвался от экрана компьютера, на котором разрабатывал новую систему сортировки базы данных «Тифона».

Встав, Лернер пересек кабинет начальника «Тифона» и открыл дверь. И сразу же увидел Мартина Линдроса в окружении сотрудников «Тифона», которые улыбались, смеялись и спешили пожать ему руку в перерывах между рукоплесканиями.

Лернер не мог поверить своим глазам.

«Вот идет Цезарь, – с горечью подумал он. – Но почему директор не счел нужным предупредить меня о возвращении Линдроса?» Со смешанным чувством отвращения и зависти Лернер наблюдал за тем, как возвратившийся из ссылки командующий неторопливо, торжественно продвигается ему навстречу. «Зачем ты вернулся? Ну почему ты не погиб?»

Сделав над собой усилие, он скривил лицо в улыбке и протянул руку:

– Мои поздравления вернувшемуся герою.

Ответная улыбка Линдроса была пропитана облаченной в сталь насмешкой.