Тоска по окраинам - Сопикова Анастасия Сергеевна

Фильм оказался страшным и мрачным – про маяк, зимовку, выпивку, чаек, поедающих внутренности. «М-да», – в унисон проговорили она и Светлана, выходя на серую улицу. Было поздно, нужно было двигаться к метро – и странно было теперь ехать в сторону мрачного ледяного залива, после этого дурацкого фильма про морячков.

– Знаешь, – начала подружка, – всё собиралась тебе сказать. Я ведь съезжаю в конце марта…

– Это я знаю, – кивнула Анастасия.

– Да, но ты не знаешь ведь, что я насовсем уезжаю. В Минск.

– В Минск?

Она знала, что подружка едет на родину по делам: повидать своего ясноглазого мальчика, разобраться с документами и визами, вывезти кое-какие вещи… Но – навсегда?..

– Ты знаешь, ведь Сережа давно меня уговаривал. – Светлана стащила толстую варежку и раскрыла сумочку, нашаривая проездной. Метро обдавало душным теплом, зеленел барельеф Маяковского. – Вот и договорился. Я подумала: что я теряю? Не узнаешь, пока не попробуешь, правда? – Она улыбнулась, протискиваясь через турникет.

«Вот и всё, – подумала Анастасия. – Теперь я осталась одна».

– Но я буду приезжать, – продолжала щебетать подружка. – У меня же здесь осталась половина работы, типографии, выставки… Опять же, вещи я за один раз не увезу. Да и вообще всё может не получиться.

Анастасия внутренне желала, чтобы не получилось. Она начала припоминать разговоры всех этих недель – пока она упоенно жаловалась на почти-бывшего-мужа, его обидные слова, возвращения под утро и швыряния мебелью, подружка деликатно молчала про свое новое счастье в лице ясноглазого Сереженьки. Иногда она все-таки вворачивала фразы про то, как Сережа не любит серый Петербург, как он уговаривает ее приехать и работать вместе, – но эти картины повисали над их кухонькой, как куски выцветшего диафильма, улетали в форточку, не успевая обрести плоть и кровь. А теперь обрели. И Анастасия понимала, что это уже не остановить, ничем, никогда – можно только приготовиться к ядерной зиме одиночества. Скрепить все силы. Выстрадать до конца.

Или поехать в Тбилиси.

Закрылся их уютный, милый, теплый лекторий, куда Анастасия с коллегами ходила слушать заезжих докторов и писателей. Теперь, разводили руками организаторы, в городе запрещены любые сборища свыше пятидесяти человек, простите.

Закрылись большие кафе-залы, где можно было пробовать по очереди все кухни мира, обходя зал с гребешками, пельменями, вареной брокколи, жирными сашими, булками и цитрусовым кофе на сливках, оливками и хумусом, пастрами и беляшами. Закрылись галереи и музеи – мечта об А.М., склоняющем голову к Аполлону, растаяла. Закрылись даже театры – и ей пришлось срочно сдавать билеты на водевиль в честь стареющей красотки-актрисы, за которой, говорили, ухаживал сам Гагарин. Всё смешалось, предвещая массовую паническую атаку; вдруг в магазинах пропала мерзкая гречка и рулоны дешевой туалетной бумаги, старухи тащили домой соль, масло, спички и дешевые макароны.

Она была уверена, что всё это ненадолго, и опасная волна до них не докатится. Вслед за Италией и Францией закрылись Германия, Англия, Штаты… С другой стороны, запретный Китай открыли – и чехольчики с сумочками вновь стали возможны. Да и что такое этот вирус? По отрывкам новостей было ясно, что он не страшнее обычной простуды, а значит, нет причин бояться. Были осложнения на легкие, были случаи пневмонии, – но они бывают и при обычном гриппе и им, молодым, совсем не страшны.

Однако на работе стало тише обычного – прежний завал исчез, партнеры, кажется, в страхе расселись по домам. Не в силах больше скучать за компьютером, тупо пялясь в таблицы, Анастасия отпросилась в магазин – пора было обновить и прохудившиеся джинсы, и застиранный свитер. В голове мелькали смутные мысли про то, что теперь надо экономить – либо ехать в катышках в Тбилиси, либо щеголять новыми джинсами здесь. «Как-нибудь разберусь», – сердито отмахивалась она.

С порога торгового центра на нее накинулся красный кожаный плащ – блестящий, виниловый. Эта вещь была ее — по длине, по цвету, по фактуре, по яркости, которая была ее прерогативой, ее, а не каких-то там носатых хуеглоток. Она повертелась в нем перед зеркалом – недоставало ярких очков и дерзкой укладки. Кр-р-расота. В голове вдруг совместилось всё: как она будет в этом плаще стоять у бара с сигаретой, приобнимая А.М., – а мимо плетется почти-бывший-муж, униженный своей некрасивостью; как она прилетает в Тбилиси, проходит «кишку» и паспортный контроль, устало снимая темные очки, и наконец выкатывает чемодан в зал ожидания, где ее встречает А.М., встречает как звезду – собственно, звездой она и выглядит в этой коже. «Надо будет одолжить у почти-бывшего маленький чемодан», – ехидно подумала она, расплачиваясь на кассе.

Мысль о поездке обретала плоть и кровь, как когда-то, почти месяц назад, ее обрело воспоминание, один лишь призрак А.М. Анастасия прошерстила сайты приличных хостелов – лучше бы, конечно, снять квартиру, но и без того выходит слишком дорого. Плюс надо что-то есть – не будет же А.М. таскать ее по гостям и ресторанам. Как вообще у них будет всё устроено? Какого рода это приглашение?

Она было собиралась написать: привет, dear, look, что будет, если я приеду, скажем, вот в этих числах? Действительно, вдруг у него планы? Но она тут же отказалась от этой идеи – так А.М. поймет, что она едет только из-за него, и роль роковой соблазнительницы, которая просто проезжала мимо и ненароком влюбила в себя навечно южного принца, окажется безнадежно испорченной, невозможной с самого начала.

И к концу недели, взвешивая все «за» и «против», припоминая смутные посты почти-бывшего-мужа в соцсетях – посты, в которых явно намекалось, что он проводит время со своим цирком уродок, – она все-таки решилась купить билет и написать заявление на отпуск. Она выбрала две даты, между которыми было ровно пять дней, – идеальное расстояние, – ввела свои данные, еще до конца не понимая, что делает, оплатила билеты и даже багаж. От винилового плаща, правда, пришлось отказаться: прогноз погоды обещал температуру не ниже плюс двадцати, бесконечное солнце и теплый бриз. «Господи, – подумала она, – неужели я наконец почувствую солнце?»

А.М. она решила ничего не говорить – скажет, когда всё решится с жильем и работой. Сам он, впрочем, тоже молчал уже неделю. Конечно, у него завал со сдачей этого квартала в Батуми, – но мог бы кинуть хоть весточку, хоть картинку… Впрочем, и ладно, и так скоро увидимся нос к носу. Нечего надоедать.

Перед выходными позвонила мама, и она удивилась – мама звонила от силы в полгода раз. Ничего страшного, однако, не произошло. Мама, как и многие в ее родном городке, впала в вирусную панику – долго-долго рассказывала, как у них скупают туалетную бумагу, как по ночам приезжает вертолет и распыляет какой-то антисептик прямо на улицы (Анастасия, не удержавшись, фыркнула в трубку), как тетя Лена не может найти работу, и приходится таскать им еду, а папа ездит на дачу и накрывает там целлофаном какие-то растения.

– Если вам будет нужно, – встревоженно продолжила мама, – я могу выслать каких-нибудь круп и овощей.

Ужасно хотелось признаться наконец, что никаких «нас» давно нет, что сейчас она говорит из холодной комнаты у чёрта на куличках, что почти-бывший-муж – лжец и предатель… Но нет, ничего не сказала; мирно попрощалась и поплелась ставить чайник. Соседняя дверь была приоткрыта: почти-бывшая-соседка громыхала коробками у себя в комнате. Анастасия увидела ее бедлам, разобранный письменный стол и краешек заваленной одеждой кровати, увидела – и внутренне сжалась от страха.

Автобус в Минск отбывал двадцать седьмого числа. Очистить обе комнаты взбесившаяся квартирная хозяйка приказала не позже тридцать первого – и на Анастасии осталось несправедливое мытье кухни, сортира и крохотной ванной.

Пятого числа вылетал ее самолет в Тбилиси. В зазор между первым и пятым надо было пожить или у почти-бывшего-мужа, или у приятельницы в страшном Купчино. Поразмыслив, Анастасия выбрала почти-бывшего – их старая квартира была в самом центре, в двух шагах от работы, рядом со всеми нужными адресами. «Сэкономлю деньги на проезде», – уговорила она себя, не желая признаваться в том, что хотела немного побыть с почти-бывшим, хотела с ним поговорить или даже поссориться. Хотела даже, быть может, чтобы он отговорил ее от поездки в Тбилиси – отнял билет, раскаялся, перевез обратно ее вещи, и жизнь повернулась бы как-то по-новому, совсем иначе…