Приручить королевича (СИ) - Антонина Львовна Клименкова

— Ты ведь не завтракала? — осенило принца. — Это с тобой от голода!

Как ни странно, он попал в точку.

Они втроем зарулили в какое-то заведение общественного питания (еще не ресторан, но уже не просто харчевня), через черный ход прошли в отдельную комнатку, где для них тотчас накрыли стол. И стоило Варе через силу, проталкивая каждую ложечку через комок в горле, похлебать горячего, вкусного, наваристого супа (с лапшой, да с жирной ножкой местной курицы), как ей сразу же полегчало.

— С-спа… си-ибо… — прошелестела она, дрожащими пальцами показывая, что говорить нормально еще не может, узел нервов в горле ослаб, но мог в любой момент подкатить обратно, перехватывая дыхание.

— Пустяки, — смутился Злат. Кивнул на пажа, хрустевшего жареными в сухарях крылышками: — С ним раньше такое же бывало. Вот я и запомнил, что нужно делать.

Радмил оторвался от еды, возмущенно поднял голову:

— Со мной? Когда это?!

— Давно. Ты мелкий был, поэтому не помнишь. Орал так, что синел весь. А потом два дня ходил молчал, говорить не мог.

— Не было такого! Врешь ты всё! — стоял на своем паж, аппетит потеряв.

— Снежен приедет, у него спроси, он наверняка помнит, подтвердит, — уверенно заявил Злат. Для Вари пояснил: — Он тогда старше всех нас был в компании, он и догадался, что истерику похлебкой тушить надо.

— Зим-то старше, а ты-то был из нас самый младший! — парировал Радмил.

— Неправда! Чара на полгода меня моложе, — со смешком вспомнил Злат. Варе кивнул: — Чара-Чаруша, сестренка Милкина двоюродная. Девчонкой была шустрая! Вот она в истерики не ударялась — она мальчишек колотила по любому поводу. Снежена, правда, уважала и на него не наскакивала, зато Милонегу от нее каждый день доставалось. Хотя Нежка был не намного младше Снежена, зато выше того на голову.

— Угу, а ты — младше меня на полгода, что ты вообще мог понимать? — проворчал паж.

Злат кинул на Варю выразительный взгляд, призывая быть снисходительной к пустому брюзжанию его компаньона.

Варя молча закивала. Как же плохо не иметь возможности спрашивать, когда разговор ушел в такую интересную сторону! Выходит, двоюродные внучки Тугохвала и Лучедар в нежном детстве тесно дружили с соседским королевичем? Несмотря на разницу в возрасте, особенно ощутимую в детскую пору.

…Злат оказался отличным парнем. Он заказывал новые и новые кушанья, крошечными порциями, зато много разных — каждое лакомство вкуснее другого. После третьей кружки пенистого фруктового сидра (и похода в уборную, где не забыла ополоснуть лицо холодной водой), Варя сумела расслабиться, и узел в горле пропал. Впрочем, она продолжала помалкивать и внимательно слушать, потому что язык развязался у принца. Не похоже, что так на него подействовала слабенькая выпивка — в сидре было больше пузырей и аромата, чем алкоголя — просто он окончательно поверил, что лично для него Варя не представляет угрозы.

Он болтал и болтал, даже когда Радмил ушел в уборную, бурча ругательства в адрес подлого пойла, из-за которого он вынужден оставить своего легкомысленного принца наедине с коварной невестой. И Варя не могла не заметить, как долго паж не возвращался — наверняка сторожил под дверью, не пуская прислугу, деликатно позволяя Лучедару всласть выговориться с глаза на глаз.

Для начала Злат, потупившись, со всей серьезностью попросил прощения за свою неоправданную грубость при первом знакомстве. Варя чистосердечно заверила, что зла не держит — и намекнула, что вместо многословных извинений с удовольствием бы послушала о проклятии, из-за которого заварилась вся каша с фиктивной невестой.

Злат ее просьбу исполнил, однако ничего нового для себя Варя не узнала, в его изложении история мало отличалась от той, что рассказал Белокрас Вран. Зато принц вспомнил о случае из собственного прошлого:

— Ведь из-за этого дурацкого проклятия мы с Зимом и поссорились. Насмерть. Он — со мной. Ему было тогда лет двенадцать, кажется, а мне почти вдвое меньше. Я смотрел на него снизу вверх, как на взрослого…

Варя мигом прикинула в уме: двенадцать местных — это примерно пятнадцать земных лет. Подростковый возраст, самое время для ссор насмерть и на всю жизнь.

— …Нам кто-то рассказал о проклятии, — продолжал Злат, и по его лицу было понятно, как он скучает по той безмятежной дружбе. — И Зим очень расстроился. Мне даже показалось, что эта чушь стала для него большим потрясением, чем весть о пропаже его отца. Впрочем, когда дядя Кудеяр исчез, мне было три года, и, если честно, я плохо помню, как тогда вел себя Снежен… Зим и остальные только-только приехали сюда и едва привыкли к нашей семье, к нашему дворцу, и тут такая весть… Говорят, он до сих пор верит, что отец вернется, просто блуждает между миров и не может найти дорогу обратно… Прости, я плохой рассказчик.

Варя горячо (но коротко) заверила Злата, что его сбивчивость и перепрыгивание с события на событие нисколько ее не сбивают.

— Они у нас четыре года прожили. Я их всех считал уже родными моими братьями и сестрами! И еще бы дольше вместе оставались, если б не узнали о «наследстве» от Грозоврата. Кстати, он тогда еще был жив, древний старикашка. Снова вступил на престол и правил Синегорьем вместо пропавшего сына и малолетнего внука. Тетя Буря — Хранислава Буря, мать Зимкина — из нее государыня вышла плохая, всё-таки неблагородное происхождение сказывается, нет в ней нужной струнки. Если б не дед Путивест, она бы одна не справилась — война из горящего Вольнополья запросто перекинулась бы на их земли. А дед стиснул кулак, и в его паучьей костлявой руке мятеж захлебнулся кровью. Конечно, Кудеяр тоже успел много сделать. И дядья Яснолики и Милонега тоже себя не щадили, мстили заговорщикам за растерзанных короля и королеву, как безумные… Я-то этого всего не знал, мне потом рассказали, — добавил он с ноткой вины. — Не представляю, как Краса и Неж выдержали, ведь их родителей зачарованная толпа убила у них на глазах! Мне ничего не говорили, я в свои три года считал, что они грустные, потому что их отослали к нам учиться… Они вправду прилежно учились — у Тугохвала, он тогда и задумал создать свою академию. Зато ни я, ни Милка, как ни тужились, дар в себе пробудить не сумели. Но всё равно приходили и делали вид, что занимаемся, а сами, конечно, только мешали всем, — он рассмеялся, с теплом вспомнив былое. — Я страшно завидовал Зиму, а Милка — Чаруше. Я всё