Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных - Люси Кук

среди близкородственных видов дает уникальную возможность изучить нейронную сеть, контролирующую родительскую заботу, и выяснить, одинакова ли она у разных полов.

«Кажется, люди считают лягушек существами с совершенно другим мозгом или сомневаются, есть ли он у них вообще, – сказала мне О’Коннелл по скайпу. – И это правда! На самом деле их мозг довольно древний; одни и те же фрагменты прослеживаются у всех животных. Сложность заключается только в том, что, вне зависимости от размера, это все-таки одни и те же фрагменты».

У пятнистого древолаза (Dendrobates tinctorius) самки никогда не подкармливают головастиков в дикой природе, этим всегда занимается самец. Но в лаборатории, когда О’Коннелл убирала самцов от потомства, она видела, что самки часто (если не всегда) вмешивались и брали на себя их роль. Когда она заглянула внутрь мозга лягушек, то обнаружила, что такое поведение связано с активацией определенного типа нейронов в гипоталамусе, которые экспрессируют нейропептид под названием галанин, независимо от их пола.

«Схема, способствующая родительскому поведению, одинакова у самцов и самок», – сказала мне О’Коннелл.

Так что дело не в том, что один пол запрограммирован инстинктивно помогать «ближнему своему», а в том, что один из них должен это делать. При этом оба пола сохраняют строение мозга, чтобы управлять инстинктом заботы. Это является ударом для идеи уникального материнского инстинкта, по крайней мере у лягушек. Но что насчет млекопитающих, где львиная доля родительской заботы часто обеспечивается самкой, а самцы могут быть, скажем, несколько менее склонны к выращиванию потомства?

В мире мышей, например, девственные самцы агрессивны и склонны к детоубийству, регулярно раня или убивая новорожденных. Недавнее новаторское исследование, проведенное Кэтрин Дюлак, профессором молекулярной и клеточной биологии Хиггинса в Гарвардском университете, показало, что этих кровожадных самцов мышей можно превратить в любящих отцов, стимулируя те же самые галаниновые нейроны в их гипоталамусе.

«Это как переключатель на воспитание детей», – сказала мне Дюлак. Используя передовые методы оптогенетики, она смогла активировать клетки галанина у девственных самцов, настроенных на убийство детенышей. Их трансформация была мгновенной: самцы начали строить гнезда и осторожно помещать в них детенышей, за которыми они потом ухаживали и которых защищали.

«Самцы мышей стали “матереподобными” – заботились о детенышах точно так же, как это делала бы мать, с той лишь разницей, что они не могли кормить грудью. Это потрясающе». Дюлак обнаружила, что существуют две группы нейронов: одна управляет родительским поведением (нейроны галанина), а другая – детоубийственным поведением (нейроны урокортина), – и они проецируются непосредственно друг на друга. Стимулирование одного подавляет другое, поэтому поведение является взаимоисключающим – животное не может быть одновременно заботливым родителем и детоубийцей.

Эта нейронная схема одинакова у самцов и самок. Когда Дюлак использовала те же методы для стимуляции нейронов урокортина у самок мышей, они переключились с заботы на нападение по отношению к детенышам. «Действительно потрясающе. Вы нажимаете одну кнопку, и у вас проявляются родительские инстинкты. Нажимаете другую, и у вас появляются инстинкты детоубийцы», – объяснила она.

Дюлак наткнулась на нейронный контроль самого фундаментального родительского инстинкта: не пожирай потомство, а заботься о нем.

Для таких когнитивных видов, как мы, может показаться очевидным, что поедание своего потомства – не самый удачный первый шаг для успешного родительства. Но только не в том случае, если вы лягушка. Если вы поместите случайную икру перед амфибией, она просто съест ее: в конце концов, яйца – вкусная бесплатная белковая еда. Таким образом, логично, что нейронная схема выращивания потомства отключает основной инстинкт поедания. Этот импульс особенно полезен для тех, кто инкубирует икру во рту – лягушек и рыб, которые высиживают и защищают своих детенышей, помещая их в ротовую полость. Очевидно, инстинкт заботиться о потомстве вместо того, чтобы поедать его, тут бы пригодился – как эквивалент сосания жевательной резинки неделями подряд вместо того, чтобы жевать ее.[34]

По словам Дюлак, детоубийство также распространено среди млекопитающих – оно было зарегистрировано примерно у 60 % видов. Мыши-самцы обычно убивают чужих детенышей, но своих не трогают. Матери, с другой стороны, жертвуют своими детенышами, если оказываются в сильном стрессе – из-за хищников или голода.

Дюлак считает логичным, что принуждение к родительству должно быть запрограммировано в равной степени у родителей обоих полов. Животные в основном озабочены своим собственным выживанием, и это правильно. Их мир – это мир жизни и смерти, в котором борьба за то, чтобы есть или не быть съеденным, является ежедневной реальностью. «Зачем самке мыши заботиться о маленьком розовом существе, которое внезапно появляется, требует к себе внимания и много кричит? Необходимость выхаживать его и идти на жертвы чрезвычайно опасна, – говорит она. – Вот тут-то и срабатывает родительский инстинкт. Он говорит животному, что у него нет другого выбора, кроме как заботиться о своем потомстве».

По мнению Дюлак, обе стратегии необходимы для выживания вида. «Сегодня мы с вами живы, потому что некоторые из наших предков использовали свои клетки галанина для воспитания своих потомков, а еще из-за клеток урокортина, которые позволяли матери решать, подходящее ли это время для рождения детей или нет. Без них она могла бы умереть, – сказала мне Дюлак. – Думаю, об этом важно помнить».

Большой вопрос заключается в том, что вызывает этот переход к включению родительского инстинкта. Дюлак еще предстоит это выяснить, но ее догадка заключается в том, что этот процесс включает в себя ряд глубоких изменений, вызванных чередой внутренних и внешних стимулов. Нейроны галанина действуют как своего рода командный центр для воспитания потомства, координируя входные и выходные данные со всего мозга, чтобы создать спектр заботливого поведения, который выходит далеко за рамки «предустановленной» универсальной врожденной реакции и приводит к огромному количеству вариаций в индивидуальном стиле воспитания и способности к этому, независимо от пола.

«Мы очень упрощенно рассматриваем вещи, свойственные самцам, и вещи, свойственные самкам, – рассказывала мне Дюлак. – Если вы посмотрите вокруг, на людей или на животных, то заметите, что не все ведут себя одинаково. Не все самцы одинаково агрессивны. Не все самки одинаково настроены ухаживать за потомством. Существует огромная вариабельность». Мало того, что эта нейронная схема одинакова у самцов и самок мышей, Дюлак подозревает, что она присуща всем позвоночным, включая людей. Гипоталамус – древняя область мозга, центр множества запрограммированных форм поведения, таких как сон, прием пищи и спаривание. Каждый раз, когда нейроны, контролирующие это поведение, обнаруживаются у животных, их эквивалент обнаруживается и у людей. По словам Дюлак, если этот командный центр существует у лягушек и мышей, то есть все основания предполагать, что аналогичная схема воспитания существует