Золото. Назад в СССР 1 - Адам Хлебов

Я присел на одно колено и помог юноше.

— Слушай, Муса. Не нервничай. Ты просто больше не выбрасывай продукты. Хорошо — волк был. Так и медведь может прийти по следу. Нас много мы его выстрелами отгоним, но тут могут другие люди ходить. Давай, что там у тебе есть тяжелого, переложить к нам?

— Оставьте! — потребовал Ямазов, — я сам возьму.

Ямазов развернулся и снова отругал на своем языке Мусу. Мне показалось, что он просто не хочет, чтобы мы увидели содержимое их рюкзаков.

— Уверены? — спросил Степан.

Но Ямазов не ответил и смерил племянника испепеляющим взглядом и поднял один из рюкзаков себе на плечи.

Но племянник встал сдернул одну из лямок и попытался отобрать рюкзак у дядьки обратно. И из-за внезапности ему это почти удалось.

Теперь лицо Ямазова полностью изменилось. Он улыбался, потому что посчитал это проявлением мужества. Он не позволил забрать поклажу и легонько похлопал парня по плечу.

Я был уверен, что где-то в глубине души, каждый выходящий впервые в поход с тяжелой поклажей, сталкивается с предательской мыслью о том, что лучше всё бросить и вернуться в городской уют.

Соблазн настолько велик, что далеко не каждый взрослый мужчина в состоянии с ним справиться. Те кто не справляется покидают Зону навсегда и больше никогда сюда не возвращаются. Север не для слабаков. Это правда.

В сознании вспыхнула еще одна вспышка воспоминания.

У меня такое было в одной из первых экспедиций. Я шел один на небольшом перегоне между приисками и нес пробы, вместе со своей поклажей. Тогда я безумно устал и был обезвожен.

Щеки и глаза у меня ввалились, тело, а особенно ноги были налиты свинцовой тяжестью. Я больше себя чувствовал не человеком, а вьючным животным.

Последний километр, который нужно
 было преодолеть с грузом, не был еще пройден, а уж моя дикая злость сменилась слезами. Это были слезы бессилия
 и отвращения к самому себе.

Мне казалось, что никогда еще ни один человек не чувствовал себя до такой степени побежденным.

Когда последний километр был уже на исходе, я, собрав
 остаток сил, кое-как дотащился до места стоянки и упал
 вперед ничком с рюкзаком на спине.

Это не убило меня, но я очень долго не мог встать, при том, что я примерно полчаса пролежал неподвижно, не в силах пошевелиться, не в силах расстегнуть ремни и снять с себя тяжелый рюкзак.

А такие случаи не часто, но бывали. Старожилы рассказывали, что некоторые гибли от крайнего истощения прямо в экспедициях

Старатели в это время ушли на реку и в лагере никого не было.

Единственное, что заставило меня вылезти из под рюкзака это мысль о том, что если другие могут выживать в этих местах, работать и приносить пользу стране и другим людям значит и я могу.

Я подбадривал себя мыслью о том, что у меня не все так плохо, в войну у людей было хуже. И это реально помогало.

Именно эта мысль не дала мне все бросить и уехать.

А хуже всего было то, что я отправился в поход в новых неразношенных сапогах.

Пятки и пальцы были покрылись мозолями. После этой экспедиции я больше никогда не совершал эту ошибку.

В дальнейшем я тщательно следил а тем, чтобы ноги и все тело у меня всегда были в порядке.

Привык я и к ссадинам на плечах
 и на груди, которые натирались ремнями рюкзака.

Сразу после этого тяжелого дня у меня наступили и радостные времена.

На следующее утро я нашел свой первый в своей жизни золотой самородок. Он был небольшой, но я ему радовался как ребенок, всю мою боль сняло, как рукой.

С него началась моя карьера геолога-«любимчика». Я уже говорил, что по местному преданию золото любит «своих».

Но никто не может сказать, как долго продлиться эта «любовь».

Старатели подшучивали надо мной и предлагали прикладывать найденный самородок к больным местам: ногам, натертым плечам.

Я не очень-то верил во всю эту ерунду, но их приводило в неописуемый восторг то, что я шел у них на поводу, и все же пару раз приложил к мозолям самородок плоской стороной.

Они убеждали в том, что заживление так пройдет быстрее, а я делал вид что верю. Хотя, может это правда, потому что через пару дней я был уже в полном порядке.

Я вернулся из воспоминаний в реальность, подумав о том, что эти воспоминания и вообще события сегодняшнего дня надо обязательно записать.

Муса и Султыг Ямазовы шли впереди. Самых медленных всегда нужно ставить вперед. Тогда группа не растягивается, ведь слабый последний может сильно отстать от первого.

К тому же, те кто идет медленно в самом начале группы стараются, понимая, что идущие сзади напирают.

— Сейчас обойдем склон Аргаста, — впереди виднелась низкая конусообразная как вьетнамская шапка гора, — и сделаем привал.

Сам Аргаст, напоминал больше холм чем гору и считался у местных священным.

Выглядел он примерно так же, как я себе представлял по рассказам.

Говорили, что в тридцатые годы, сюда приходили геологи и нашли на склонах реку с богатыми золотоносными берегами, но потом бесследно исчезли.

Местные старейшины неоднократно просили не вести на горе поиски золота, и в конце концов ее внесли в карты, как местность бедную полезными ископаемыми.

Через два часа мы продвинулись километра на три. Гунько остановил группу и осмотрелся. Было решено сделать привал и обедом.

Все проголодались, так как только завтракали с утра.

Выбрав подходящее место для стоянки я со спасателями занялся поиском топлива.

Гунько просто присел отдохнуть. Ямазовы же шокировали других участников группы.

Они достали из рюкзаков небольшие коврики. Султыг достал компас, определил Восток. Сделал непонятный жест рукой, после чего Муса разложил коврики на землею. Оба, запахнув куртки, стали на них коленями.

Старший сел справа от