Страх и наваждения - Елена Семеновна Чижова

Сидя за столиком – я в ротанговом кресле, он в обыкновенном, пластмассовом, – мы смотрели друг на друга через голову войны.

Официант подал кофе с булочками. Отпустив его небрежным кивком, мой любезный визави щелкнул зажигалкой, закурил и положил пачку на столешницу с тем расчетом, что, пожелай я последовать его примеру, сигареты «Винстон» в моем распоряжении. Когда он заговорил, его лицо вытянулось – на мгновение мне даже показалось, будто он побледнел.

Бегло сообщив кой-какие сведения о своих родителях: отец англичанин, материнские корни – в Индии; сам он родился в предместье Лондона, где и закончил среднюю школу, после чего, успешно сдав вступительные экзамены, заделался студентом и, распрощавшись с изумленными родителями – явно не ожидавшими от своего шалопая-первенца эдакой прыти, – переехал в Оксфорд. Легкий флер иронии, с которой он все это выкладывал, был призван слегка замаскировать такое откровенное хвастовство – впрочем, я подумала, вполне простительное, с учетом того, как порой непросто складываются судьбы выходцев из бывших колоний, чьи родители (в его случае – мать) перебрались в метрополию, где коренные жители (кто тайно, а кто и явно) исповедуют принципы этнического неравенства.

Сочтя, что для мимолетного знакомства этих сведений более чем достаточно, мой Адвокат немного помолчал и продолжил.

В Индии он оказался впервые в жизни – по просьбе матери прибыл на похороны ее родного брата; слегка замявшись, он признался, что здешние похоронные обряды произвели на него самое тяжкое впечатление; сказать по правде, за эти несколько дней он не раз пожалел о том, что согласился погрузиться в седую древность с ее погребальными кострами, в которых сгорает человеческая плоть.

– К счастью, до сати дело не дошло.

– Простите?

– Самосожжение, – слегка подавшись вперед, он пояснил шепотом, – которое должна совершить вдова, взойдя на костер следом за мужем. В древности такая смерть рассматривалась как кульминационное завершение таинства брака. В наши дни это запрещено, но в некоторых общинах – его темные глаза вспыхнули, – я слышал, практикуется. Испугавшись, что само упоминание этого безумного обряда привлечет внимание тетки-войны, я опасливо оглянулась. И действительно: война мелькала на заднем плане – то скрываясь в кустах живой изгороди, то прячась за стволами растущих вдоль ограды деревьев.

Ее спугнула рачительная американская пара. Покончив со сложными расчетами, супруги вышли во двор и направились к такси. За ними следовал служащий с тележкой, уставленной объемистыми кожаными чемоданами. Они погрузились в машину и уехали. Если не считать стайки подростков, регулирующих движение, мы с Адвокатом остались одни.

Вчера – мой визави нервно постучал пальцами по столешнице – он должен был вылететь в Лондон прямым рейсом из Нью-Дели, но случилось непредвиденное. Пассажиры успели зарегистрироваться и даже прошли предполетный досмотр, когда выяснилось, что рейс откладывается на неопределенное время. По причине того, что у самолета загорелся двигатель; к счастью, не в воздухе, а на летном поле. В чем он мог убедиться, глядя сквозь стекло. Двигатель с грехом пополам потушили, но ни о каком вылете на этом воздушном судне речи, разумеется, не шло. Представитель авиакомпании твердо обещал, что не пройдет и двух часов, как самолет заменят. Через четыре часа он повторил то же самое. Только ближе к вечеру стало понятно, что все твердые обещания – чистейшее вранье, к которому прибегло руководство авиакомпании, чтобы не затруднять себя поиском стыковочных рейсов, на чем настаивали бы пассажиры, для кого даже получасовая задержка означает слом делового графика, что уж говорить о полусуточной. Сам-то он – Адвокат придвинул ко мне тарелку с булочками – не из их числа.

Единственное, что его беспокоило, – сигареты.

– Что поделаешь, дурная привычка, – принужденно улыбнувшись, Адвокат развел руками.

Прежде чем сесть в автобус, он выкурил последнюю и выбросил пустую пачку. Водитель, к которому он обратился с вопросом, уверил его, что в отеле, куда их доставят, можно воспользоваться автоматом, торгующим предметами первой необходимости. Оказалось, что автомат не работает.

Делать нечего. Заручившись обещанием администратора разбудить его за час до отъезда в аэропорт, он поднялся к себе в номер, лег, но не мог заснуть. Только сейчас, когда история с загоревшимся двигателем осталась позади, он осознал, какой подверг себя опасности, согласившись – то ли по беспечности, то ли из ложно понятого сыновнего чувства – посетить свою историческую родину. То, что, по рассказам матери, представлялось древней, но так и не изжившей себя традицией, – погребальный костер на берегу Ганга, для него могло обернуться катастрофой. Лежа на свежих простынях в номере случайного отеля, он видел пылающие обломки самолета и свое обугленное тело, уносимое течением Ганга. Никогда ему не было так страшно.

– Вряд ли вы меня поймете, – Адвокат сложил на груди смуглые руки, – если я скажу, что наше прошлое – омут, не успеешь глазом моргнуть, как тебя в него затянет.

И опять я не сказала ни да, ни нет, предоставив ему самому оценить степень моего понимания.

– Дальнейшее вам известно. Я встал и вышел во двор. Не знаю, осознавали ли вы, какую оказываете мне услугу, угостив сигаретой.

– Думаю, вы преувеличиваете.

Мы разговаривали доверительно, как урожденные европейцы, волею судеб оказавшиеся в азиатском плену.

– Нисколько. Скорее, преуменьшаю. – Словно спохватившись, он добавил: – Надеюсь, вам передали вашу пачку?

Я кивнула. Меньше всего мне хотелось вдаваться в подробности неподобающего поведения моего ночного собеседника.

– Я бы сделал это сам, но не знал, в котором часу прибудет автобус. – Адвокат обернулся к воротам, где, покрикивая на водителей, крутились подростки, регулировали движение. – Как видите, автобуса нет до сих пор. Не удивлюсь, если окажется, что мой билет аннулировали.

– И что тогда?

Он пожал плечами.

– Придется покупать новый. Честно говоря, я согласен заплатить любые деньги, лишь бы… – Адвокат замялся.

– Вернуться в настоящее? – Я была не прочь ему подыграть.

– О, вы меня поняли! – Его смуглое лицо полукровки вспыхнуло, но уже в следующее мгновение приняло отстраненное выражение: казалось, его британская половина стремится сгладить интонацию, которой было пронизано это восклицание. Махнув рукой ожидавшему на почтительном отдалении официанту, он достал из внутреннего кармана бумажник.

Его манипуляции с банковской картой напомнили мне о неудаче, которую я потерпела со своей, когда – лишь бы укрыться от глаз изумленных попутчиков – сделала вид, будто желаю выпить кофе. По понятной ассоциации – что ни говори, а первопричиной той странной истории был ее отец – мои мысли обратились к дочери, которой я так и не позвонила. Я подумала: позвоню, когда доберусь до места. Незачем зря ее волновать.