Плохой мальчик - Денис Драгунский

– Не надо, спасибо, – сказал он.

– Не за что, – грустно улыбнулась она.

СЛОЖНОЕ ПРЕДВКУШЕНИЕ

– Разменяйте один доллар, пожалуйста!

Мужчина с неприятным лицом поднял глаза от газеты.

Перед ним стоял мальчик лет семи, протягивал долларовую бумажку. Мужчина огляделся. В проходе автобуса стояла изможденная домохозяйка, мама мальчика, судя по всему. Мужчина достал кошелек, отсчитал монетки, ссыпал их в ладонь мальчика.

– Спасибо! – сказал тот, отдал монетки маме, а она расплатилась с кондуктором.

Мужчина сунул доллар в кошелек, снова опустил глаза в газету.

Приехав на службу, он вошел в кабинет, сел за стол. Вытащил из кошелька этот самый доллар. Зажег настольную лампу.

Зазвонил телефон.

– Да, шеф, – сказал он. – Да, сейчас.

Прикрыл доллар тяжелым пресс-папье, вышел из кабинета.

Через полчаса вернулся. Поднял пресс-папье, взял доллар, обвел карандашом первые четыре цифры на номере купюры. Открыл сейф. Вытащил блокнот. Долго водил пальцем по рядам цифр. Хмыкнул. Снова запер блокнот в сейф. Призадумался.

– Мне тяжело это сделать, Бенни, – сказал Диксон. – Мы работаем с ней восемь лет, это не шутка, ты должен понять.

– Я понимаю, – сказал Бенни. – Ты ее любишь?

– Нет, – сказал Диксон. – То есть не важно. В смысле да.

– Ладно, – сказал Бенни, поднимаясь из-за стола. – Я пошел. Пока, дружище!

Выхватив пистолет, он выстрелил Диксону в голову, три раза. Тот повалился на бок, опрокидывая шкаф с посудой. В комнату вбежала красивая африканка и тут же наткнулась на пулю.

– Хорошая пара, – сморщился Бенни, глядя на трупы своих бывших агентов.

Бенни ликвидировали назавтра. Вместе с пилотом вертолета, который доставил его в Хараре. Поэтому подготовленный в глубокой тайне десант повстанцев был встречен огнем правительственного спецназа, а покушение на Мбеки опять провалилось. В Претории вроде бы случайно взяли Тинди Вьет. После небольшого дипломатического скандала ее отпустили, но операцию Хани-Мун пришлось отложить.

Мужчина с неприятным лицом стоял навытяжку перед столом шефа.

– Что происходит, Мэтт? – говорил шеф. – Какой-то обвал! Кто вам велел убирать людей в Хараре?

– Я получил сигнал, – сказал тот. – Я обязан реагировать на сигналы.

– Мы проверим сигнальщика, Мэтт, – сказал шеф. – Идите.

– Что ты делал в моей комнате шестнадцатого сентября, утром?

– Я? Пылесосил ковер!

– Вот твои пальцы на ручке моего пресс-папье, – сказал Мэтт и взмахнул листком бумаги перед носом уборщика. – Отвечай, подонок.

– Я постучал в дверь, вас не было, – сказал уборщик. – Я затащил пылесос и стал пылесосить. Из-под пресс-папье торчал доллар. Сэр, я каюсь, я схватил его и сунул в карман! Тут я услышал шаги в коридоре! Я вытащил доллар из кармана и сунул его на место. И продолжал пылесосить. Я вернул ваш доллар, сэр!

– Ты уверен, что это тот самый доллар? – прошептал Мэтт.

– Да, конечно! То есть не знаю… У меня было много долларов. Пять. Или даже восемь. Некоторые начальники дают на чай после уборки, сэр… А какая разница, сэр?

– Разменяйте один доллар, пожалуйста. Мэтт поднял голову. Перед ним стоял мальчик.

За ним, в проходе автобуса, стояла изможденная домохозяйка.

– У меня больше нет мелочи! – сказал Мэтт.

ЮСТАС – АЛЕКСУ

Один журналист рассказывал.

Довольно давно он писал очерк о нашей разведке. Вот ему разрешили посмотреть некоторые частично рассекреченные донесения старых лет.

Он пришел на Лубянку, там его провели в специальную комнату типа бункер, без окон. Посадили за большой стол, зажгли лампу.

Сидит, ждет.

Дверь открывается, входит служащий, вносит папку. Кладет перед ним, сам садится напротив.

Обыкновенная папка, со шнурками. Какие-то цифры и буквы. Развязывает шнурки – там другая, потоньше. Тоже со шнурками. На ней написано: совершенно секретно. Он ее развязывает. Там уже картон без шнурков. Тот же строгий гриф.

Раскрывает. Там машинописный листок.

Читает.

Такого-то года, месяца и числа агент такой-то передает: по сообщению газеты «Нью-Йорк Таймс»…

Нет, конечно, все понятно. Нормальным манером газета дошла бы до Москвы в хорошем случае через двое суток. Или даже через неделю. А информация важная.

Но все равно почему-то смешно.

Еще раньше мне рассказывал работник Международного отдела ЦК, что подобным манером действовали отдельные наши ребята в Англии. Те, что работали под дипломатическим прикрытием. Присылали в Москву обзоры тамошних газет под видом собственноручно накопанной секретной информации. То есть, в отличие от ранее описанного честного разведчика, не ссылались на источник. Их очень ценили в Центре. Одного перевели в Бельгию, поближе к НАТО. Он там быстро сориентировался: нанял девушку, которая ему переводила местные газеты. На английский, чтоб соблюсти конспирацию.

Правда, разведсводки стали чуть менее актуальными. Некоторые оценки и наблюдения слегка запаздывали. Но он объяснял это тем, что заново создает сеть информаторов. Практически на голом месте.

НА ЗЕМЛЕ ВЕСЬ РОД ЛЮДСКОЙ

Упомянутый в предыдущем рассказе сотрудник Международного отдела ЦК КПСС рассказал одну презанимательную для теории информации, в некотором роде целую поэму.

В шестидесятые годы он работал во Всемирном совете мира. Была такая организация, полностью спонсируемая СССР. Но все выглядело красиво: в президиуме разные Жолио-Кюри и Джоны Берналы, Паблы Неруды и Хьюлетты Джонсоны. Всякие миролюбивые инициативы и воззвания.

Не в том дело.

А дело в том, что штаб-квартира ВСМ с 1950-х годов была в городе Вене. И оставалась до осени 1968 года, когда переехала в Хельсинки. Вернее, была попрошена переехать из-за странной реакции этого главного ареопага миролюбивых сил планеты на события в Чехословакии. Тогда даже самым голубоглазым демократам Европы стало ясно, на чьи средства живет данная контора и чей заказ выполняет.

Но я опять же не о том.

Две или три недели, предшествующие переезду, штаб-квартира ВСМ была отключена от всех каналов связи. Не было ни телефона, ни телеграфа, ни телекса. Даже почту не доставляли и не принимали к отправке. Таково было жесткое решение австрийских властей. Разумеется, принятое под давлением заокеанских хозяев.

Но я все никак не доберусь до сути.

Вот она.

Работники ВСМ, в том числе и мой знакомый, простодушно обрадовались. Подумали, что у них будет форс-мажорный отпуск. Что им разрешат не приходить на работу. Ну, или на работу приходить велят, но работы никакой не будет. Будут они гулять по кабинетам и пить в буфете венский кофе с венскими же булочками. Потому что в Вене любой кофе – венский, даже если его варят в просоветском ВСМ. Не говоря уже о булочках, которые закупают в соседней, уже безусловно венской, булочной.

Но фигу вам, сачки и филоны!

Несмотря на полную отрезанность от московского руководства, от национальных и региональных отделений, от парламентов и правительств, от прессы, вообще от всей мировой общественности – несмотря на информационную блокаду, работа кипела. Во всех кабинетах составлялись письма и отношения, адресованные в соседние кабинеты. Управление планирования запрашивало отдел информации. На основе полученных данных составлялся план. Его отправляли на следующий этаж. Там его корректировали. На более высоком этаже его утверждали и спускали (физически, посредством секретарши) в отдел информации. Там его расписывали на карточки и при ответе на следующий запрос (скажем, из отдела Африки или сектора по работе с профсоюзами) учитывали эти новые сведения. Каковые опять шли вверх, а потом вниз, и снова, и снова, и снова, и отдел информации за эти недели так обогатился новыми данными, что выхлопотал себе лишнюю штатную единицу и стол с пишущей машинкой, что и было выделено из наличных ресурсов и решение о чем было принято и тоже занесено на карточку.

Сотрудники даже не заметили переезда. Работа как кипела, так и продолжала кипеть до 1991 года, когда советские деньги кончились. Но тогда многое кончилось, и краха ВСМ никто особо не заметил.

ДВЕ АЗИИ

Жили-были живописец Герасимов и скульптор Меркуров.

Оба – столпы социалистического реализма. Меркуров – создатель циклопических статуй Сталина, а Герасимов – автор бессмертного полотна «Два вождя после дождя».

Во время войны их вызвали куда надо и сказали, что им доверено изобразить нашего главного монгольского друга, маршала Чойбалсана. С натуры. Создать, соответственно, портрет на холсте и бюст в мраморе. И спросили, какой гонорар они бы сочли справедливым.

Деловитый Герасимов сказал:

– Пятьдесят тысяч рублей, как обычно.

А патетичный Меркуров всплеснул руками:

– Да что вы! О чем вы? Какие деньги? Для меня большая честь!

Когда портрет и бюст были закончены, Герасимову передали его гонорар.