Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

также немало затруднений. Не успевали мы, бывало, сорвать какую-нибудь травку, как уже нас окружала целая толпа спутников с неизменными вопросами… Если же случалось убивать птичку, то без преувеличения все наличные люди каравана подъезжали, каждый с одними и теми же вопросами: какая это птица? хорошо ли ее мясо? как я убил? и т. д. Волей-неволей на всю подобную назойливость нужно было смотреть сквозь пальцы, но такое притворство становилось по временам чересчур тяжело».

Миновав пески Тынгери, караван направился вдоль их южной окраины по глинистой бесплодной равнине, покрытой исключительно двумя видами солончаковых растений, и вскоре путники увидели впереди величественную цепь гор Ганьсу.

Пустыня кончилась резко. На расстоянии всего двух верст от голых песков, которые потянулись далеко к западу, расстилались обработанные поля, пестрели цветами луга и густо рассыпались китайские фанзы.

«Культура и пустыня, жизнь и смерть граничили здесь так близко между собой, что удивленный путник едва верил собственным глазам.

Столь резкая физическая граница, кладущая, с одной стороны, предел кочевой жизни номада, а с другой — не пропускающая за себя культуру оседлого племени, обозначается той самой Великой стеной, с которой мы познакомились возле Калгана и Гу-бей-коу.

От этих мест описываемая стена тянется к западу по горам, окаймляющим Монгольское нагорье, обходит с юга весь Ордос и примыкает к Алашаньскому хребту, составляющему естественную преграду к стороне пустыни. Далее, от южной оконечности Алашаньских гор, Великая стена идет по северной границе провинции Ганьсу, мимо городов Лан-чжеу, Гань-чжеу и Су-чжеу до крепости Цзя-юй-гуань.

Однако там, где мы теперь проходили Великую стену (если только можно употребить здесь это название), она вовсе не походит на ту гигантскую постройку, которая воздвигнута в местностях, ближайших к Пекину. Вместо каменной громады мы увидели на границе Ганьсу только глиняный вал, сильно разрушенный временем. По северную сторону этого вала (но не в нем самом) расположены на расстоянии 5 верст одна от другой сторожевые глиняные башни, каждая сажени три вышиной и столько же в квадрате у основания. Теперь эти башни совершенно заброшены, но прежде в каждой из них жило по 10 человек, обязанность которых состояла в том, чтобы передавать сигналами весть о вторжении неприятеля».

В двух верстах за Великой стеной лежал небольшой город Даджин, уцелевший от дунганского разорения. Во время прохода экспедиции здесь стояло 1000 китайских солдат, представителей народности солонов, пришедших из Маньчжурии, с берегов Амура. Все они хорошо знали русских, некоторые даже говорили кое-как по-русски и, к крайнему удивлению путников, приветствовали их словами: «Здаластуй, како живешь?»

Утром 20 июня караван оставил Даджин и в тот же день поднялся в горы Ганьсу, где климат и природа опять резко изменились из-за подъема на высоту и влаги, задерживаемой горами. Богатейшая травянистая растительность покрыла плодородные степи и долины, а густые леса росли по склонам гор, и всюду бурлила жизнь.

В долине реки Чагрын-гол ламы увидели нескольких человек, поспешно убегавших в горы. Решив, что это дунганы, они начали стрелять и поймали одного китайца. Дунган он или нет, понять было трудно, но было решено предать пленника казни. Здесь Пржевальский с удивлением описывает, как ламы-воины в присутствии пленника спокойно обсуждали его казнь, а затем напоили его чаем, который китаец принялся жадно пить, в то время как ламы продолжили свое обсуждение. Пржевальского поразил невозмутимый фатализм как лам, так и пленника. Не в силах смотреть на это, члены экспедиции решили уйти, однако по возвращении с облегчением узнали, что пленник был помилован.

Перейдя речку Чагрын-Гол, которая течет на юго-запад к городу Джунлин, караван снова вступил в горы. Перейдя через перевал, который имеет весьма пологий подъем и только несколько более крутой спуск, путники остановились ночевать в горах. Там тоже прятались какие-то люди, то ли дунгане, то ли нет, но завязалась перестрелка и ночь прошла неспокойно.

Спустясь наутро в долину реки Тэтунг-Гол, путешественники посетили кумирню Чертынтон, настоятель которой, гэгэн, принял их радушно и даже, оказавшись художником, изобразил их первую встречу. У кумирни караван пробыл пять дней, так как по словам караванщиков, на верблюдах переход был невозможен и следовало для дальнейшей дороги закупить ослов и мулов.

Невольная пятидневная остановка возле Тэтунг-Гола оказалась для исследователей как нельзя более кстати, так как можно было заняться сбором образцов. Разнообразие флоры и фауны впоследствии повлияет на решение Пржевальского вернуться сюда и провести здесь целое лето для более подробного изучения этих гор.

«По приходе в Чейбсен мы были встречены своими дорожными приятелями донирами и поместились в большой пустой фанзе, которая служила складом продовольствия и идолов, получивших почему-то отставку. В этом просторном помещении мы могли разложить и просушить собранные дорогой коллекции, сильно пострадавшие от страшной сырости, какая встречается везде на нагорье Ганьсу. Как обыкновенно, с первого же дня не было отбоя от любопытных, приходивших смотреть на невиданных людей и надоедавших невыносимо с раннего утра до поздней ночи. Едва мы выходили из своей фанзы, как являлась густая толпа, не отстававшая даже и в том случае, если кому-либо из нас приходилось отправиться за необходимым делом. Наши коллекции всего более возбуждали удивления и догадок. Некоторые начали подозревать, что собираемые растения, шкуры птиц и прочее все очень ценные вещи, но только местные жители не знают в них толку. Впрочем, моя репутация, как доктора, собирающего лекарства, несколько рассеяла подобные подозрения».

Неделю экспедиция оставалась в Чейбсене, занимаясь снаряжением в горы на остальную часть лета. Прежде всего они купили четырех мулов и наняли к себе в услужение монгола, знавшего тангутский язык. Оставив всю лишнюю кладь в Чейбсене, путники завьючили необходимые вещи на купленных мулов, а также на двух своих лошадей, и 10 июля отправились обратно в горы, лежащие по среднему течению Тэтунга, вблизи кумирни Чертынтон.

1 сентября экспедиция вернулась в Чейбсен с собранными образцами. За это время нападения дунган усилились. Пешие, почти безоружные защитники кумирни, пусть их и было до 2000 человек, не могли противостоять конным повстанцам. А дунганы, прослышав про проявление русских, подъезжали к стенам и кричали: «Где же ваши защитники русские со своими хорошими ружьями? Мы пришли драться с ними!»

Распорядители кумирни, как нетрудно догадаться, очень ждали возвращения экспедиции и даже посылали к Пржевальскому в горы гонцов с просьбой возвращаться скорее.

«Тем не менее положение наше было очень опасное, так как мы не могли поместиться теперь со своими верблюдами в кумирне, битком набитой народом, но должны были разбить палатку в одной версте отсюда на открытой луговой равнине. Здесь мы прежде всего организовали защиту на случай нападения. Все ящики с коллекциями, сумы с различными пожитками и