Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

города Дэнху, выяснив (это было одной из целей исследования), что разветвлений Хуанхэ при северном ее изгибе не существует в том виде, как их обычно изображали на картах того времени.

Пржевальский описывал местность, как всегда, живописно: «Неприятное, подавляющее впечатление производят эти оголенные желтые холмы, когда заберешься в их середину, откуда не видно ничего, кроме неба и песка, где нет ни растения, ни животного, за исключением лишь желто-серых ящериц, которые, бродя по рыхлой почве, изукрасили ее различными узорами своих следов. Тяжело становится человеку в этом, в полном смысле, песчаном море, лишенном всякой жизни: не слышно здесь никаких звуков, ни даже трещания кузнечика кругом тишина могильная… Недаром же местные монголы сложили несколько легенд про эти ужасные пески. Они говорят, что здесь было главное место подвигов двух героев Гэсэр-хана и Чингисхана, что, сражаясь с китайцами, эти богатыри убили множество людей, трупы которых по воле божьей засыпаны были песком, принесенным ветром из пустыни. До сих пор еще, говорили нам с суеверным страхом монголы, в песках Кузупчи даже днем можно слышать стоны, крики и тому подобные звуки, которые производят души покойников. До сих пор еще ветер, сдувающий песок, иногда оголяет различные драгоценные вещи, как, например, серебряные сосуды, которые стоят совершенно наружу, но взять их невозможно, так как подобного смельчака тотчас же постигнет смерть…»

На реке Хурай-Хунды путешественники пробыли три дня, посвятив все это время охоте за чернохвостыми антилопами, которые встретились Пржевальскому в первый раз. Чернохвостая антилопа или, как ее называют монголы, «хара-сульта», по своей величине и виду сильно походит на дзерена, но отличается от него небольшим черным хвостом, который обыкновенно держит кверху и часто им помахивает. Эта антилопа обитает в Ордосе и Гобийской пустыне. Хара-сульты оказались умными и пугливыми животными, так что даже опытным охотникам, какими были Пржевальский с товарищами, удалось добыть первого зверя только на третий день.

Минуя дабасуннорскую дорогу, экспедиция направилась по долине Хуанхэ и через день пути встретили разоренную дунганами буддийскую кумирню, по имени Шара-дзу. В этой кумирне, одной из обширнейших во всем Ордосе, некогда жило до 2000 лам и два или три гэгэна[49], но теперь не было ни души. Только стада каменных голубей, клушиц и ласточек гнездились в опустошенных храмах и фанзах. Главный храм был сожжен; глиняные статуи богов разбиты или разрублены на куски и валялись на земле; огромная статуя Будды, находившаяся в главном храме, стояла с пробитой грудью — в ней дунгане искали сокровища. Листы священной книги Ганчжур были разметаны по полу вместе с другими обломками, покрытыми толстым слоем пыли…

От кумирни далее вверх по южной стороне Хуанхэ путешественники уже не встречали населения, и только раза два-три попадались небольшие стойбища монголов, занимавшихся добыванием лакричного корня. Причиной такого опустения было все то же восстание дунган, которому Ордос подвергся за два года до посещения этих мест Пржевальским. Везде теперь встречался одичавший скот — и раньше полудикие, стада после дунганского разорения окончательно одичали. Убив двух таких одичавших быков, Пржевальский обеспечил себя и своих спутников несколькими пудами мяса, которое путешественники впрок вялили на солнце.

19 августа экспедиция снова двинулась в путь. Пески Кузупчи по-прежнему протянулись слева, а справа дорога определялась течением Хуанхэ. Летняя жара страшно утомляла в пути. Хотя путники и вставали с рассветом, но питье чая, укладка вещей и вьюченье верблюдов, отнимали время, и солнце уже поднималось довольно высоко.

«Порядок наших вьючных хождений всегда был один и тот же. Мы с товарищем ехали впереди своего каравана, делали съемку, собирали растения или стреляли попадавшихся птиц; вьючные же верблюды, привязанные за бурундуки один к другому, управлялись казаками. Один из них ехал впереди и вел в поводу первого верблюда, а другой казак вместе с проводником-монголом, если таковой был у нас, замыкали шествие. Так идешь, бывало, часа два, три по утренней прохладе; наконец солнце поднимается высоко и начинает жечь невыносимо. Раскаленная почва пустыни дышит жаром, как из печи. Становится очень тяжело: голова болит и кружится, пот ручьем льет с лица и со всего тела; чувствуешь полное расслабление и сильную усталость. Животные страдают не менее нас. Верблюды идут, разинув рты и облитые потом, словно водой; даже наш неутомимый Фауст бредет шагом, понурив голову и опустив хвост. Казаки, которые обыкновенно поют песни, теперь смолкли, и весь караван тащится молча, шаг за шагом, словно не решаясь передавать друг другу и без того тяжелые впечатления.

Если на счастье попадется дорогой монгольская юрта или китайская фанза, то спешишь туда со всех ног, намочишь голову и фуражку, напьешься воды, а также напоишь лошадей и собаку; разгоряченным же верблюдам воды давать нельзя. Однако такая отрада продолжается недолго: через полчаса или менее все сухо по-прежнему, и опять жжет тебя палящий зной.

Наконец приближается полдень надо подумать об остановке. „Далеко ли до воды?“ — спрашиваешь у встречного монгола и с досадой услышишь, что нужно пройти еще 5–6 верст.

Добравшись наконец до колодца и выбрав место для палатки, мы начинаем класть и развьючивать верблюдов. Привычные животные уже знают в чем дело и сами поскорее ложатся на землю. Затем ставится палатка и стаскиваются в нее необходимые вещи, которые раскладываются по бокам; в середине же расстилается войлок, служащий нам постелью. Далее собирается аргал и варится кирпичный чай, который летом и зимой был нашим обычным питьем, в особенности там, где вода оказывалась плохого качества. После чая, в ожидании обеда, мы с товарищем укладываем собранные дорогой растения, делаем чучела птиц, или, улучив удобную минуту, я переношу на план сделанную сегодня съемку.

Такая работа в жилых местах обыкновенно прерывается несколько раз по случаю прихода монголов из ближайших юрт; эти гости, как обыкновенно, лезут со всевозможными расспросами или просьбами и в конце концов так надоедают, что мы их прогоняем вон.

Между тем пустой желудок сильно напоминает, что время обеда уже наступило, но, несмотря на это, нужно ждать, пока сварится суп из зайцев или куропаток, убитых дорогой, или из барана, купленного у монголов. Впрочем, последнее кушанье мы имели редко, так как часто вовсе нельзя было купить барана или нужно было платить очень дорого; поэтому охота составляла главный источник нашего продовольствия. Часа через два по приходе на место обед готов, и мы принимаемся за еду с волчьим аппетитом. Сервировка у нас самая простая, вполне гармонирующая с прочей обстановкой: крышка с котла, где варится суп, служит блюдом, деревянные чашки, из которых пьем чай, тарелками, а собственные пальцы заменяют вилки;