Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

хуже, сделалось совершенно темно, и мы ощупью полезли вниз, беспрестанно спотыкаясь и падая. Наконец после часа подобной ходьбы мы остановились в таком узком ущелье и густых кустарниках, что едва нашли место для палатки и только после больших усилий могли развести огонь, чтобы отогреть на нем окоченевшие члены».

В этом отрывке, написанном сухо, даже как-то обыденно по сравнению с восторженными описаниями ландшафтов или повадок животных, заключена сама суть характера Пржевальского, позволившего ему стать величайшим первооткрывателем: он шел вперед, невзирая ни на что, и даже не считал это какой-то особенной своей заслугой. Заслугой он считал лишь результаты своих экспедиций и пользу, которую эти результаты приносили России и всему просвещенному человечеству.

Следующие пять дней пути прошли спокойно, и путники благополучно достигли ставки князя Мур-дзасака[57], который располагался в Тэтунг-Голе, в 12 верстах от дунганского города Юнань-чень. Этот князь, начальник монгольского хошуна, принадлежащего административно уже к Кукунору, жил в дружбе с дунганами, которые покупали у него скот и привозили на продажу свои товары. Однако благодаря письму чейбсенского донира к Мур-дзасаку, в котором он отрекомендовал Пржевальского чуть ли не родственником самого богдо-гэгэна, путники получили двух проводников до следующего тангутского стойбища, почти в самых верховьях Тэтунга. Конечно, при этом не обошлось без подарков.

Весь последующий путь был спокойным. 12 октября экспедиция вышла на равнину, к степям Кукунора, а через день путники разбили свою палатку на самом берегу озера.

«Мечта моей жизни исполнилась. Заветная цель экспедиции была достигнута. То, о чем еще недавно мечталось, теперь превратилось уже в осуществленный факт. Правда, такой успех был куплен ценой многих тяжких испытаний, но теперь все пережитые невзгоды были забыты, и в полном восторге стояли мы с товарищем на берегу великого озера, любуясь на его чудные, темно-голубые волны…»

Озеро Кукунор, называемое тангутами Цок-гумбум, а китайцами Цинхай, лежит к западу от города Синина, на высоте более трех километров над уровнем моря. Его монгольское название означает «Голубое озеро»; китайское — «Синее море». Озеро имеет овальную форму с ровными и мелкими берегами. Вода в нем соленая и непригодна для питья, но эта соленость придает поверхности озера чудесный темно-голубой цвет

«Вообще вид Куку-нора чрезвычайно красив, в особенности когда мы застали это озеро поздней осенью, и окрестные горы, уже покрытые снегом, стояли белой рамкой широких, бархатно-голубых вод, убегавших к востоку от нашей стоянки за горизонт…»

В западной части Кукунора, верстах в двадцати от его южного берега, лежал скалистый остров, где была построена небольшая кумирня, в которой проживали 10 лам. Интересно, что летом все контакты их с берегом прерывались, так как на всем Кукуноре не было ни одной лодки и никто из жителей не занимался плаванием по озеру. Только зимой к отшельникам приходили по льду богомольцы и приносили дары, а ламы выходили на берег собирать подаяние. Еще странность: рыбы на Кукуноре было много, но рыболовством занимались здесь лишь несколько десятков монголов для продажи в Донкыре китайцам. Вся рыба в Кукуноре, как оказалось, принадлежала новому, неизвестному европейской науке виду семейства карповых, который впоследствии получил название «шизопигопсис Пржевальского».

Пржевальский в своих дневниках приводит очень красивую легенду о происхождении озера, записанную со слов местных тангутов:

«Нынешнее озеро некогда находилось под землей в Тибете, там, где теперь стоит Ласса, и уже заведомо для людей перешло на свое настоящее место.

Такое событие совершилось следующим образом. Во времена очень древние, когда еще не существовало нынешней резиденции далай-ламы, один из тибетских царей вздумал построить великолепный храм в честь Будды и, выбрав для этого место, приказал начать работу. Несколько тысяч людей трудились целый год, но когда здание было почти готово, оно вдруг разрушилось само собой. Работу начали снова, и опять, лишь только довели до конца, храм рухнул от неизвестной причины; то же самое повторилось и в третий раз. Тогда удивленный и устрашенный царь обратился к одному из гыгенов для разъяснения причины подобного явления. Однако пророк не мог дать удовлетворительного ответа, но объявил своему повелителю, что в далеких странах Востока есть святой, который один из всех смертных знает желаемую тайну, и что если удастся выпытать ее у него, тогда постройка храма будет окончена благополучно.

Получив подобный ответ, тибетский царь выбрал заслуженного ламу и послал его искать вышеупомянутого святого. В течение нескольких лет посланный лама объездил почти все буддийские земли, посетил знаменитые кумирни, виделся и говорил с различными гыгенами, но нигде не мог найти человека, указанного тибетским пророком. Огорченный неудачей своей миссии, посланник решился возвратиться домой и на этом обратном пути проезжал обширные степи на границе Тибета с Китаем.

Здесь однажды у него сломалась пряжка у подпруги седла, и путник, чтобы починить ее, зашел в одинокую бедную юрту, видневшуюся невдалеке. В этой юрте он увидел слепого старика, который был занят молитвой, но приветствовал своего гостя и предложил ему взять новую пряжку от собственного седла. Затем старик пригласил ламу пить чай и стал расспрашивать, откуда он и куда ездил. Не желая без нужды разглашать цель своего путешествия, посланец отвечал, что он родом с востока и ездит теперь молиться по разным кумирням.

„Да, мы счастливы, — сказал старик, — что имеем много прекрасных храмов, каких нет в Тибете. Там напрасно принимаются строить большую кумирню; это здание никогда не устоит, потому что в том месте, где хотят его воздвигнуть, находится подземное озеро, которое колеблет почву. Только ты должен хранить этот секрет в тайне, потому что если кто-нибудь из тибетских лам его узнает, тогда воды подземного озера придут сюда и погубят нас“. Лишь только старик окончил свою речь, как путник вскочил с места, объявил, что он именно есть тибетский лама, которому нужно было узнать секрет, сел на свою лошадь и ускакал. Отчаяние и страх овладели стариком. Он начал громко звать о помощи, и когда наконец пришел один из его сыновей, пасший невдалеке стадо, то старик велел ему тотчас оседлать коня, догнать ламу и отнять у него „язык“. Под этим словом святой разумел свою тайну и, отдавая сыну приказание отнять ее, тем самым уполномочивал его убить путника. Но слово „хылэ“ по-монгольски означает язык у человека или животных и также язычок в пряжке подпруги. Поэтому, когда посланный догнал ламу и объяснил ему, что его отец требует возвратить „хылэ“, тот отстегнул взятую у старика пряжку и беспрекословно ее отдал. Получив такой „хылэ“, сын возвратился к своему отцу, и когда последний узнал, что привезена пряжка от подпруги, а сам лама уехал далее, то воскликнул:

„Такова, вероятно,