Разбой - Петр Воробьев

– Может, и проспится, пять часов ещё, – ответил Йоло хореограф. – Даже если и не проспится, пару часов Кромбьёрн ей, поди, простит. Умница, сиротка, руки золотые, растяжке только позавидовать, и прирождённое чувство ритма. Был бы я сам по женской части, восемь из Четырнадцати мне в помощь, втрескался бы. Пришли.

Рука Йоло, поддерживавшая правое плечо К#варе, куда-то делась. Щёлкнул язычок замка. – Стащи с неё сапоги, и пусть отсыпается, – заключил хореограф.

Его вторая рука тоже куда-то пропала, но под головой, плечами, и спиной оказалось что-то приятно-мягкое.

– Где бы Меттхильд присмотреть такие сапожки? Змеиная кожа, нет? – Самбор возился с правым сапогом.

«Шкура диатримы», – хотела объяснить К#варе, но язык не слушался.

Схоласт снял правый сапог, поставил его на рундук в ногах койки, и принялся за левый, продолжая приговаривать:

– Кайсане, конечно, потрясающий народ. В одиночку с копьём на саблезубого кота, огненными муравьями похлёбку приправляют, неделю без воды пешком по пустыне, третье поколение против работорговцев не сдаются, но чамбу пить…

– Не умеют, – хором сказали Йоло и Самбор.

Глава без одного дюжина. Безымянный остров

Форштевень атомолёта, даже неподвижного, продолжал рассекать холодный воздух с несомой ветерком взвесью мельчайшей пароси[183], и капельки пресной воды бежали по титановому носовому украшению, изображавшему деву в развевающемся плаще, с простёртым вперёд раздвоенным посохом. В посохе заодно помещались датчики давления и термокрасии, а электрически нагревавшаяся проволока анемометра между рогами его навершия измеряла скорость – не вполне ясным Мировиду лётчику образом (не иначе, этот день школы он прогулял). Взгляд титановой девы был устремлён к еле различимому в серости воды и неба окоёму, её точёные черты лица – сосредоточенны и строги, как и подобало предводительнице древнего энгульсейского племени и волшебнице, жившей вскоре после Фимбулвинтера. Когда доподлинно, тоже было загадкой (надо было полагать, что соответствующую часть истории преподавали в тот же прогулянный Мировидом день, когда дидакт-филофизик рассказывал про искусство анемометрии).

Сидя в левом по ходу кресле перед штурвалом синхроптера[184], покачивавшегося на поплавках со сложенными лопастями, так что открытые люки было вровень с грузовым портом в борту «Хранительницы Меркланда», Мировид задумался – почему говорят «точёные черты лица»? Выточить на токарном станке лицо никак нельзя. Можно ось, вал, или ножку для стула. Что там лицо, даже ногу, как у девы, и то не выточишь. Кстати, о ногах…

– Как ты думаешь, – обратился лётчик к сидевшему рядом с ним в ожидании Ингви, штурману в учении. – Почему Кьело вечно ходит в этих длинных юбках? Может, у неё с ногами что-то не то?

– В смысле? – Ингви оживился. – Коленки назад, шерсть, и копыта? То есть она на самом деле не квенка, а квенский дух лесной? Здорово! Ты бы духу лесному втюхтил? Я бы – да!

– С таким лицом и станом, как у Кьело? Какой разговор, конечно б втюхтил. Только предохраняться надо, а то выбегут потом из леса всякие мелкие с рогами и с копытами, да станут вокруг прыгать и батюшкой звать… Да нет, копыта вряд ли, скорей, просто ножки, как у кошки после атомной бомбёжки.

– Обидно, раз так, – решил Ингви.

– А что ж обидно-то? Ты б ей и с копытами втюхтил? Обратно ж, не беда, что кривенькие, если их раздвинуть, вообще какая разница?

У рампы вверх с грузовой палубы лязгнуло, цепи подъёмника пришли в движение.

– Что за смрад кальный извергаешь? – сказала взявшаяся откуда ни возьмись Венешка пулемётчица, опасно стоя на кранце. – Смертный – суть носитель свободной воли, в нём душа должна быть прекрасна…

– Раз душа, то лицо и ноги тоже! – оправившись от неожиданности, возразил Мировид.

– Особенно левая, – с ухмылкой добавил Ингви.

– Поколе левая? – удивилась было Венешка, впихиваясь в люк. – Паки ты меня праздным словоблудием в сомненье вверг, речивец ямталандский. Что там товарищ твой рёк про атомную бомбёжку… Воистину ль такое возможно?

День в школе, когда объясняли это, Мировид тоже прогулял, но штурман в учении нашёлся с ответом:

– Вестимо возможно, чем Фейнодоксо с этлавагрской дружиной Аскольдову гору на куски и разметали!

– Ежели разметали, что ж тогда противусолонь по небесам летает? – не без усилия протиснувшись между лётчиком и будущим штурманом, пулемётчица заняла своё место в носовой полусфере, так и не убедившись в правоте Ингви.

– А ей бы вдул? – шепнул Мировид.

– Чисто теоретически – да, – также шёпотом ответил Ингви.

– Почему теоретически? Толстенькая?

Ученик штурмана отрицательно покачал головой:

– У неё наречённый!

– Подумаешь!

– Подумаешь? Стал бы ты к винландской смугляночке, что замужем за гутанским охотником за головами, клеиться?

– К ней-то как раз и стал!

– Как стал, так и перестал?

– Как не перестать – с Вамбой шутки плохи, на меня пару раз глянул… С таким прищуром, как через оптический прицел! Но он-то не наречённый, а муж! Да и кто Венешкин наречённый, не ещё один же гутанский убийца в сажень ростом и весь в чёрном?

– Да Венешкин ладо похлеще любого гутанского охотника за головами – поединщик кавского братства рыбаков! И сажень ростом, и сажень в плечах! – О чём шепчетесь столь злоехидно? – справилась Венешка.

– Отнюдь не ехидно – доброхоботно! – нарочито возмутился Ингви. – Правду ли говорят, твой Овсяник ещё поединок выиграл?

– Правду! – радостно отозвалась дева. – Харкен, угольщик заморский, поставил завод на Туай-реке, отходы непотребные прямо в воду велел слить, и рыбы погубил немерянно. Белды староста ему тухлой рыбиной прямо на вече в морду ткнул, а Харкен всё виру платить отказывался, мол, не моя работа, воля богов! Овсяничек волю богов там же на вече и явил – его поединщику шуйцу[185] отсёк, вместе со щитом!

– Ну, ты понял, – прошептал Ингви.

Площадка подъёмника внушительно клацнула, поравнявшись с палубой. Двое покатили к синхроптеру тележку с электронным приспособлением, явно собранным наспех – низ от одного, верх от другого, проволочные спирали, торчащие провода, тканевая лента… Тем не менее, электрики (Лодмунд и Самбор) только что не лопались от гордости своей работой. Более того, их провожал сам Кромбьёрн шкипер.

Насколько было понятно Мировиду, причиной внезапной смены курса атомолёта с последующим приводнением с подветренной стороны от безымянного необитаемого острова стало отправленное с Драйгена сокровище, вернувшееся из космоса не совсем удачно – вместо Янтарного моря, оно шмякнулось где-то в кольце проглядывавших сквозь сизую дымку к югу от «Хранительницы» скал. На рассветном сходе ватаги и путешественников, шкипер сказал только о чести, да что о помощи с возвращением груза просили два мистериона и один торговый союз. По последнему, можно было догадаться о возможной награде, хотя и без неё, Мировид уже был благодарен случаю наконец утереть носы Бакуне и иже с ним. Да, синхроптер (и нечего называть его вертолётом!) не мог с диким рёвом сорваться с лётной палубы, разогнаться до трёх четвертей скорости звука, таранить аэронаосы, шарашить во все стороны ракетами, а потом на двух гроссах узлов повеситься на крюк под покрытым четырёхвершковой бронёй брюхом атомолёта. Зато хримтурса с два бы один из задавак-«Хранителей» посадил свой турболёт в этом безумном нагромождении чёрных каменных игл. Честь вернуть драгоценный груз предстояло разделить, но и это было в основном даже приятно. Венешка – лучшая пулемётчица, и колошенской владычицы не строит, Ингви – без пяти диалептов штурман, а нос не дерёт, Лодмунд – свой парень, тоже из себя не изображает, Самбор… Самбор как раз не особенно нравился Мировиду, и не только обыкновением везде лезть (лётчик, схоласт, поединщик, даже с искателем для драйгенского груза встрял) или навыком сбивать винтокрылые машины (хоть и разбойничьи) из лука. Девы практически вешались на рослого поморянина – вплоть до того, что недоступная красотка-турбомеханик, совершенно неубедительно притворявшаяся жительницей Синей Земли, накануне покинула прогулочную палубу, дословно вися у Самбора с Йоло на руках. Мировид сглотнул слюни, пытаясь представить, что затем вытворяли эти трое, и в каких сочетаниях. От этих мыслей его отвлёк голос шкипера:

– Ингви, выведешь примерно на место, а дальше по искателю, и без подвигов напрасных краном зацепите. Венешка, Мировидко, удачи! Электрики, призвал бы вам в помощь богов, да не знаю, каких!

– Помяни Хармер, у неё чертог из янтаря! – посоветовал Лодмунд, спиной вперёд ступая на сходни, ведшие в подвешенную под хвостовой стрелой люльку грузового отсека.