Судьбы и фурии - Грофф Лорен

Антигона. ХА!

Свет возвращается к ней, и она поет новую, более нежную арию на своем языке. Поет о том, что боги забыли о ней. И что она убьет их собственными руками.

Даже Хаос лучше, чем они. Будьте прокляты, боги!

Человечество тем временем растет, как вулкан. Когда он взорвется, ничего уже не останется. Рок навис над ними, а они празднуют свое падение. Так кто же хуже – люди или боги? Антигоне уже безразлично. Антигона не знает.

[Антракт: сцену перекрывает экран, видео, на котором изображено лысоватое коричневое поле с растущим посередине одиноким оливковым деревом. Время летит с удивительной скоростью. Вначале дерево растет, потом расцветает, затем умирает. Строится дом. Начинается землетрясение, и дом рушится. Пещера Антигоны уходит под землю. Видео ускоряется все больше. Строятся города, а затем налетают армии и сравнивают их с землей. По экрану проплывают угрожающие фигуры акул в Средиземном море. Пещера Антигоны уже под Италией, и мы видим, как мир меняется после падения Римской империи, возникает канализация и агрокультура, Рим перестраивается. Из Италии – в Альпы, слышится вой волков. Пещера уже под Францией, подавленной мрачным Средневековьем. Быстрый пробег времени – земля Алиеноры Аквитанской, Париж, через пролив – в горящий Лондон тысяча шестьсот шестьдесят шестого года, где и обрывается путешествие. Далее зрители видят, как город растет и развивается вплоть до тысяча девятьсот семьдесят девятого года.]

Акт II. Демо

[Видео сужается до тонкой ленты между пещерой и субтитрами на экране. Вместо него появляется изображение пасифлоры, расцветающей в реальном времени. За сорок пять минут ей предстоит превратиться из бутона в цветок.]

Под звуки потусторонней, разлетающейся эхом атональной музыки Антигона мечется по пещере. Делает «планки» и бегает по беговой дорожке, созданной из паутины и сталагмитов. Летучие мыши с лицами младенцев ей аплодируют. Потом она медленно раздевается донага и встает под импровизированный душ – воду, капающую со сталактитов.

Внезапно она слышит что-то. Голоса за сценой становятся громче. Антигона прижимается ухом к стене пещеры, и свет выхватывает хор, переодетый шахтерами.

Их голоса сливаются в ритмичный шум, в котором можно различить звуки откалывающейся породы и отбойных молотков. Внезапно один из них, Рос, выпрямляется и решает сделать перерыв. Он молод, высок и очень хорош собой. У него красивая борода, а его одежда в стиле поздних семидесятых выглядит намного чище, чем у остальных. Он поет о торжестве подземелья и о величии человека, убившего старых богов.

Остальные подключаются к нему и поют на английском о том, что боги мертвы и что это они их убили. Настала эпоха человечества.

Антигона смеется – она счастлива наконец-то услышать чьи-то голоса, да еще так близко и ясно. Рос затягивает песню «Мы, кроты». Бездумные и слепые, измученные темнотой. Жизнь без солнца не может быть счастливой. И какой смысл быть человеком, если ты не можешь окончить жизнь лучше, чем начал?

Теперь Антигона прижимается к стене всем телом. В том, как она двигается, есть что-то эротичное.

Перерыв: сопрано за сценой издает свист, приглашающий на ланч. Песня рабочих обрывается. Они сбиваются в группу и едят, один только Рос откалывается от них и сидит в одиночестве, с книгой и сэндвичем. С противоположной стороны к стене прижимается Антигона.

Она пытается тихонько воспроизвести песню, которую он пел. Рос слышит это и горячо прижимается к стене со своей стороны. Вначале он выглядит изумленным, а затем испуганным. Однако понемногу он начинает ей подпевать. Антигона адаптирует мелодию под себя и поет, играя голосом и порождая странную дисгармонию. Изменяя ее на ходу на свой собственный язык, она придает словам новые значения. Субтитры на экране разбиваются на две части: перевод песни идет рядом с ее оригиналом. Они прижимаются к стене с двух сторон, но в одном и том же месте, Рос стоит на коленях, скорчившись.

Он представляется ей.

Она тихо отвечает, что ее зовут Го.

Остальные возвращаются к работе, а Го и Рос поют все громче и мощнее, но внезапный новый свист сопрано, возвещающий о конце рабочего дня, прерывает их дует. Рос хочет что-то сказать, но управляющий не позволяет, и они уходят. Возвращаясь, рабочие передразнивают песню Роса, поют и смеются над тем, какой он мечтатель. Тупые, как камни вокруг, бесполезно переводящие кислород люди. И Рос, настолько непохожий на них…

Го поет любовную арию, самую прекрасную из всех. Кажется, что даже пещера поет вместе с ней, и музыка, звучащая в пещере, отличается от звучавшей прежде какофонии.

Рос возвращается и безуспешно пытается пробить стену, не понимая, что этот камень проклят и его невозможно разбить. Рабочие, время от времени проходящие мимо него, символизируют бег времени. Сопрано то и дело возвещает об окончании дня, но Рос не останавливается. В движениях главных героев у стены наблюдается очевидный эротизм.

[Лео: «Даже музыка должна звучать болезненно и жадно».]

Чем больше дней проходит, тем яростнее поет Рос. Он повторяет, что не бросит свою Го, что вытащит ее оттуда. Он перестает скрывать, чем занимается, и остальные связывают его смирительной рубашкой и оттаскивают от стены. Он пытается объяснить, в чем дело, но они только зло насмехаются. Они несут его в убежище, он упирается и поет любовную песню Го. Она вторит ему в ответ. В какой-то момент один из рабочих тоже слышит ее – у него на лице проступает замешательство, но затем он пожимает плечами и дальше волочит Роса прочь вместе с остальными.

Го остается одна, но все еще продолжает петь свою любовную песню, медленно помахивая подолом своего свадебного платья.

Оно красное, как кровь.

А снаружи тем временем заканчивается строительство метро, его заполняют люди, снующие здесь каждый день. Среди них мелькают и боги, облаченные в повседневную одежду. Их легко узнать по странному яркому свету, который выделяет их среди прочих. «Мы пали, – поют они. – Теперь боги живы лишь в мифах. Бессмертные и беспомощные». По мере того как они поют, люди садятся в поезда и выходят из них. Рос возвращается к пещере, его одежда изорвана, волосы всклокочены – у него явно больше нет своего дома. С выражением отчаянного упорства на лице он прижимается щекой к стене, отделяющей его от Го, и снова поет песню о любви. Го отвечает ему, и они поют дуэтом, но ее песня меняется, становится более яростной и безумной, более пламенной. Антигона бьется о стену, пиная ее, в то время как Рос строит со своей стороны небольшую хижину, укрывает ее газетами, разворачивает спальный мешок и забирается внутрь.

«Теперь я не оставлю тебя, – поет Рос. – Ты больше никогда не будешь одинока»

[Антракт: снова пятиминутное видео. Лондон разрастается над ними, как небоскреб Мэри-Экс или Олимпийская деревня. Он растет, становится все больше и больше, пока его не охватывает огонь, мрак и разрушение…]

Акт III. Эсхат

Рос на том же месте, на котором лежал в прошлом акте, но теперь он старик. Подземная станция заброшена, изранена граффити и напоминает декорацию из кошмарного сна. Над ними бушует апокалипсис. Го ни капли не изменилась, разве что стала еще прекраснее. На ней все то же красное подвенечное платье. Летучие мыши стали еще более жуткими – теперь они выглядят, как голые младенцы с перепончатыми крыльями, висящие вниз головой. Звучит мотив Muzak[24], самой бездушной музыки на планете.

[Приношу свои извинения, Лео.]

Однако ее внезапно прерывает какой-то странный отдаленный грохот, звучащий все ближе и ближе.

Рос поет Го о проходящих мимо людях. Он выучил ее язык, и зритель понимает, что он пытается описать ей мир людей лучшим, чем он есть на самом деле, превращает его из уродливого в прекрасный.

На платформе происходит драка. Зритель видит, что один из дерущихся – бог, но его свет стал тусклым, таким же грязным, как постаревший Рос. Это Гермес. Его можно узнать по крыльям, сплетенным из пучков слабого света, растущих из его кроссовок.