Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья - Нина Дмитриевна Агишева

И никто никогда не узнает о том, что я пережила. Как было больно. А вот сейчас — нет. Я вырвалась на свободу, я сама принимаю решение — и оно не под силу тебе, Мэри, хотя в тебе и нет «рабского начала». Хочу ли я отомстить им? Нет, упаси боже. Я просто больше не вижу смысла. И нет сил. И ни одного человека рядом, которому до меня есть дело. А они?.. Пусть живут и будут благополучны.

Я сняла шляпку и ротонду, не торопясь разместила их в шкафу и села к столу. Бумага и чернила были на месте — мне повезло, гостиница оказалась хорошей.

Я давно уже решила для себя, что лучшее, что я могу сделать, — это положить конец существованию той, чье рождение было неудачным и чья жизнь принесла много неприятностей тем, кто в ущерб собственному благополучию заботился о ней. Возможно, известие о моей смерти причинит вам боль, но скоро вы счастливо забудете о том, что подобное создание вообще жило на земле.

Post scriptum

На следующее утро служанка, не достучавшись до постоялицы, робко заглянула в комнату. Дверь была не заперта. Молодая девушка лежала на кровати полностью и весьма нарядно, как показалось служанке, одетой: пышная юбка в белую и голубую полоску, белый корсаж и ожерелье с крупными темными бусинами на шее. Свечи были почти целые, повсюду идеальный порядок. На столе лежали изящные дамские золотые часы и записка.

— Прошу прощения, мисс, вы спите? Уже полдень, пора завтракать.

Присмотревшись повнимательнее, служанка закричала и опрометью бросилась вниз по лестнице. Уже через час в комнату входил срочно вызванный хозяином гостиницы коронер Джон Чарльз Коллинз.

Начиналась последняя — едва ли не самая трагическая — глава пребывания Фанни Имлей, вернее теперь уже ее тела, на этой земле. Кстати говоря, в тот же день, 10 октября к вечеру, хозяин гостиницы настоял, чтобы оно было удалено из его заведения и перенесено в работный дом, располагавшийся в неповрежденной части того самого старинного замка, о котором вспоминала Фанни.

Опросив свидетелей и не обнаружив следов насилия, коронеру с присяжными предстояло вынести вердикт: суицид, умопомешательство или несчастный случай. Самоубийство в Англии того времени влекло за собой тяжелые юридические и прочие последствия. И вот коронер, несмотря на пузырек с лауданумом в руках умершей и ее записку, делает более чем лаконичное и вполне приемлемое для родственников заключение: просто «dead» («мертва»).

11 октября в Суонси приезжает Шелли. Напомним, что он и Мэри получили два письма от Фанни: первое 8 октября, когда она, как и они, была в Бате, второе — на следующий, роковой для Фанни день 9 октября вечером. Фанни отправила его из Бристоля перед тем, как уехать в Суонси. Если первое письмо, на которое чета Шелли ответила отказом, ничуть не взволновало их (сохранились записи в дневнике Мэри о том, что в этот день она брала урок рисования и читала книгу об истории английской революции), то второе встревожило не на шутку: Шелли сразу помчался в Бристоль и уже там узнал о Суонси. Оба этих письма не сохранились или были уничтожены — история умалчивает.

Теперь Шелли стоял перед выбором: признать, что покончившая с собой была сестрой Мэри Годвин и падчерицей Уильяма Годвина, и достойно похоронить ее или отказаться от этого и дать упокоиться дочери Мэри Уолстонкрафт безымянной, в общей могиле с нищими и преступниками. Мы не знаем, долго ли он колебался, но точно знаем, что он выбрал второе. В тот момент Шелли улаживал свои финансовые дела, пытался получить опеку над детьми от Гарриет, Клер была на шестом месяце — скандал был не нужен никому. Самое поразительное, что впервые с момента побега дочери Годвин полностью поддержал своего незаконного зятя, он писал ему: «Мой совет — и даже мольба, — чтобы вы сумели избежать всего, что может привести к огласке и публичности».

Деньги, снова деньги играют свою зловещую роль в уже посмертной судьбе Фанни. Шелли платит коронеру и репортеру местной газеты, уже написавшей о самоубийстве в гостинице, а те в свою очередь обещают нигде не упоминать имя Фанни. На следующий день газета сообщает, что фрагмент предсмертной записки — как раз тот, где стояло имя, — был поврежден пламенем свечи! Даже друзья Шелли не исключали того, что он просто оторвал его и сжег. Золотые часы и вышитые на чулках буквы «ФГ» («Фанни Годвин») никого не могли насторожить, так что теперь замять дело было легко.

Осенью 1816 года суд Суонси упоминал о четырнадцати неопознанных телах, большинство из которых были утопленниками. Одна запись датирована 10 октября и гласит: «Body at Mackworth Arms». Нет сомнения, что это Фанни. Их всех похоронили в общей могиле по самому бедному обряду на городском кладбище, за счет прихода. По счастью, Фанни об этом уже не узнала.

И только поэзия не терпит лжи и ничего не забывает. Через год Шелли написал стихотворение — «О Фанни Годвин, которая кончила свою жизнь самоубийством»:

Дрожал ее голос, когда мы прощались,

Но я не видел, что это — душа

Дрожит в ней и меркнет, и так мы расстались,

И я простился, небрежно, спеша.

Горе! Ты плачешь, плачешь — губя.

Мир этот слишком велик для тебя.

(Пер. с англ. К. Бальмонта)

Гарриет Уэстбрук-Шелли

Девочка, или Семь писем подруге

Письмо первое

15 января 1811

Лондон — Дублин

Моя дорогая Кэти! Прости мне мое долгое молчание. Ведь я не писала тебе с того самого момента, как в августе ты с семьей уехала в Ирландию, а в сентябре возобновились мои занятия в школе миссис Феннинг в Клапем Коммон. Но что мне было тебе писать о школе? Все то же: бесконечная зубрежка из Священного Писания, английской литературы и географии, ну еще французский. В голове все перепутано, потому что в этом году нас спрашивают на одном и том же уроке и о победах Наполеона, и о каких-нибудь планетах — такая новая метода. Впрочем, мне все это нетрудно, я запоминаю быстро и даже помогаю подруге — Хелен Шелли, ей двенадцать, она младше нас. Здесь же учатся ее сестры Элизабет и Мэри, они постарше. Папа разузнал, что их отец — член парламента мистер Тимоти Шелли, а дед — настоящий баронет! Они сказочно богаты, и