Договор с вампиром - Джинн Калогридис

Сейчас мне хотелось только одного: привалиться спиной к ближайшему стволу и унять охватившую меня дрожь. Но я вспомнил трупы трех волков, обнаруженные мною возле фамильного склепа, и решил держать револьвер наготове.

Предчувствие не обмануло меня: через считанные секунды из-за деревьев появился второй волк. Я заставил себя не торопиться, решив подпустить его поближе. Когда же зверь оказался на расстоянии, выстрелив с которого я бы точно не промахнулся, у меня затряслась правая рука, и мне пришлось поддержать ее левой. Волк прыгнул. Я нажал на курок, но ладонь моя была влажной от дождя. Револьвер дрогнул, и пуля пролетела мимо.

Я едва успел сообразить, что промахнулся и драгоценное время безвозвратно упущено. Я понял, что обречен. Волк нацелился на мое горло. Наши тела столкнулись, и я выронил револьвер. Мощные когти зацепили мои плечи, и я опрокинулся на мокрую землю. Я ждал, что зубы хищника вот-вот сомкнутся на моей шее. В ту секунду я думал не об иронии собственной судьбы и не о вероломстве Стефана, а лишь о Мери и нашем малыше.

Волк опустил ко мне морду и уставился большими бесцветными глазами. Из пасти высунулся длинный розовый язык, по обе стороны которого торчали желтоватые клыки, густо покрытые блестящей слюной. Зверь зарычал и разинул пасть еще шире, приготовившись вонзить в меня зубы. Его жаркое дыхание было направлено прямо на мое беззащитное горло. Судорожно глотая воздух, я зажмурился и приготовился к смерти.

А потом случилось нечто невероятное.

Глаза мои оставались закрытыми. Я ощутил какое-то движение, но ожидаемой острой боли все не было, а затем вместо горячего дыхания зверя моей кожи коснулся легкий свежий ветерок, и волчьи лапы перестали давить мне на плечи.

Открыв глаза, я увидел волка сидящим возле моих ног. Сейчас хищник напоминал послушного пса, терпеливо ожидавшего хозяйского внимания. Высунув язык, зверь шумно, по-собачьи, дышал.

Я приподнялся. Волк зарычал, щелкнул зубами и приготовился к новому броску, однако в последнюю секунду нехотя отступил, будто наткнувшись на невидимую преграду, не подпускавшую его ко мне.

Я не стал тратить время на раздумья о возможных причинах столь странного поведения зверя. Револьвер валялся неподалеку. Я стал медленно, дюйм за дюймом, передвигаться в ту сторону. Волк сердито рычал, но с места не трогался. Наконец я схватил оружие и в упор выстрелил в серого хищника, не делавшего никаких попыток напасть на меня. Мне стало совестно. Волк тихо заскулил, уронил морду на передние лапы и испустил дух.

Меня обступила тишина. Не было слышно ни беличьей возни, ни птичьего щебетания, только монотонный звук дождевых капель, барабанящих по листве. Некоторое время я еще держал револьвер наготове, но волки больше не появлялись. Когда утихла дрожь в теле, я попробовал измерить шагами примерную площадь засыпанной ямы. Она оказалась куда меньше, чем я ожидал, – всего лишь три квадратных фута. Этого было явно недостаточно для погребения тела. Меня вдруг обуяло мрачное веселье, которое в любую секунду могло смениться истерикой. Я засмеялся: получалось, все эти легенды о мороях – не выдумка. Быть может, призрак Стефана привел меня туда, где зарыт клад с драгоценными камнями или золотыми монетами. Одержимый этой мыслью, я принялся голыми руками раскапывать землю.

В первые же минуты работы меня прошиб пот. Мокрая земля плохо поддавалась моим усилиям, но я остервенело продолжал копать. Прошел час, а может, и два Я взмок от пота, вся одежда была заляпана грязью. У меня ломило спину. К этому времени дождь припустил еще сильнее. Я стал всерьез подумывать, не бросить ли свою безумную затею, как вдруг рука наткнулась в коричнево-бурой жиже на что-то мягкое.

Кажется, то был кусок ткани, свернутый в несколько слоев. Я лихорадочно вцепился в неведомую добычу, стараясь поддеть ее и вытащить на поверхность. Наконец мне удалось подсунуть кончики пальцев под дно какого-то твердого предмета, в длину не превышавшего двенадцати дюймов. На ощупь моя находка была похожа на завернутую в тряпку металлическую или деревянную шкатулку.

Я опустился на колени и сразу же провалился в зыбкое месиво. Я еще глубже подсунул пальцы под шкатулку и стал извлекать ее из глинистого плена. Земля словно не хотела расставаться с зарытым в нее кладом. Прошло несколько минут, пока я сумел найти удачное положение для рук. Подавшись вперед, я что есть силы дернул шкатулку на себя. С громким чавканьем она покинула место своего заточения.

Я присел на корточки и начал разглядывать свое сокровище. Моя находка, как я и предполагал, была завернута в несколько слоев тонкого черного шелка. Он успел промокнуть и запачкаться, однако не вызывало сомнений, что ткань пролежала в земле совсем недолго, самое большее – сутки. Я торопливо развернул шелк. Под ним оказалась не шкатулка, а простой деревянный ящичек из неструганых сосновых досок. Крышку удерживала грубо сработанная медная щеколда.

Я выбрал место посуше, поставил туда ящик и, едва взявшись за щеколду, тут же порезал большой палец об ее острую кромку. Но я был настолько возбужден, что даже не обратил на это внимания. Крышка разбухла от воды и не желала открываться. Перочинного ножа у меня с собой не было. Впившись в зазор крышки ногтями, я старался его расширить. Не сразу, но крышка шевельнулась и широко распахнулась.

На меня смотрели остекленевшие, безжизненные глаза Джеффриса.

Я вскрикнул, вскочил на ноги и нечаянно перевернул ящик. Голова Джеффриса с глухим стуком запрыгала по мокрой листве и остановилась у самого края своей могилы лицом вверх. Из открытого рта что-то вывалилось (рот был перекошен, совсем как в моем кошмарном сне). Я протянул руку и выловил из глинистой жижи... головку чеснока.

Осмотрев голову несчастного англичанина, я увидел, что ее отделили от тела таким же варварским способом, как и голову моего отца, – с помощью пилы. В рот Джеффрису плотно натолкали едко пахнущих цветков чеснока. Лицо журналиста было невообразимо бледным (я даже не предполагал, что человеческая кожа может быть такого жуткого цвета). Клочья слипшихся волос торчали в разные стороны.

Я тупо глядел на отпиленную голову. Прогремел гром. Порыв ветра качнул деревья, и скопившаяся на ветвях вода хлынула на меня, смывая грязь с брюк и рукавов. Дождь хлестал по широко открытым, невидящим глазам Джеффриса, прибивал намокшие волосы ко лбу. Струйки дочиста отмыли кожу, унеся с нее хвоинки, комочки грязи и одинокий ольховый листик, приставший к мраморно-белой щеке.

Мне вдруг показалось, что меня сейчас вытошнит, но произошло совсем другое.

Я стал смеяться. Вначале тихо, потом все громче и визгливее, пока смех мой не превратился в истеричный хохот. Я запрокинул голову и смеялся, заливаясь слезами, которые тут же смешивались с дождем. Капли дождя били мне в глаза, так же как и в глаза англичанина, и вся разница заключалась в том, что я это видел, а вот он – уже нет. Мой рот, перекошенный истеричным хохотом, тоже наполнялся водой, пока я не наклонился и меня все-таки не вырвало. Но и тогда дьявольское ликование не оставляло меня.