Договор с вампиром - Джинн Калогридис

А ночью мне снились глаза Влада, и я чувствовала, что все это – не выдумки и не галлюцинации. Ночью гораздо труднее объяснить себе, почему вдруг у Жужанны начала распрямляться спина.

Сегодня я снова приму участие в Дуниных "отвращающих" действиях и помогу ей развесить гирлянду из чеснока вокруг окна спальни (но только на ночь, а утром мы предусмотрительно убрали эту гирлянду, зная, что Аркадий придет проведать сестру). Пусть это крестьянские предрассудки, но чеснок не принесет Жужанне вреда (после захода солнца я начинаю думать, что от него будет немалая польза). Главное, мы постараемся, чтобы Брут на ночь остался в спальне.

Однако сейчас меня волнует не столько Жужанна, сколько Аркадий. Я начала записи с Жужанны, надеясь немного успокоиться. Но нет, только я подумала о нем, как к горлу подступили слезы... Сегодня мы с ним впервые поссорились.

Я сама виновата. С моей стороны было весьма глупо пытаться заговорить с ним об отношениях между Владом и Жужанной. Тоже, выбрала время! После смерти Петру прошла всего неделя, и Аркадий не успел оправиться от горя. Вполне понятное состояние сына, горячо любившего своего отца. И все же...

И все же я не могу отрицать очевидный факт: с тех пор как мы приехали в Трансильванию, Аркадий стал мрачным и скрытным. Он почти ничего мне не рассказывает, хотя в Англии мы с ним говорили часами. Он постоянно советовался со мной, повторяя: "Ты, Мери, обладаешь холодной логикой, а мне ее недостает". Да, Аркадий и в Англии оставался эмоциональным, но в хорошем, положительном смысле. Мне так нравились его кипучая энергия, его страстность.

Здесь он стал молчаливым, погруженным в себя, его голова постоянно занята какими-то неведомыми мне мыслями. Вечером, вернувшись из замка, он не торопится в постель, чтобы побеседовать со мной, а засиживается допоздна со своим дневником. Я чувствую, его что-то гложет. Между ним и Владом наверняка что-то произошло, и это не дает Аркадию покоя.

Утром, когда я встаю, он еще спит. Я смотрю на его волосы, разметавшиеся по подушке, на сомкнутые веки, скрывающие большие глаза, на дерзко изогнутые черные брови, на узкий прямой нос с горбинкой. С каждым днем лицо мужа становится все бледнее. Под глазами появились темные круги и паутинка морщин. За эту неделю он постарел на целых десять лет. Мне не отделаться от мысли, что Аркадий и Жужанна страдают одним и тем же недугом – эмоциональной зависимостью от Влада, который морально иссушает их обоих.

Я чувствую себя одинокой. Муж, к которому я привыкла, превращается в незнакомого мне человека; отстраненного и меланхоличного. Я боюсь, как бы Аркадий не застрял в этом состоянии, как бы он не остался в нем и когда боль утраты постепенно начнет ослабевать.

Сегодня он встал почти перед самым ленчем. Мы сели есть и за все время перекинулись лишь парой незначительных фраз. Аркадий выглядел изможденным, но не столько телесно, сколько душевно. Он, как и прежде, был ласков со мной, однако его мысли блуждали где-то далеко. Что-то не давало ему покоя. За ленчем я не решилась тревожить мужа, но затем была вынуждена начать разговор. Жужанна серьезно больна, и я не имею права скрывать это от него, ведь рано или поздно он непременно узнает все и сам (хотя сейчас он настолько погружен в свои раздумья, что даже не спрашивает, почему сестра не появляется за столом). Будучи ее родным братом, Аркадий имеет право знать.

Стол, рассчитанный на большую семью, выглядел печально пустым, когда за ним сидели всего двое.

– Дорогой, – начала я, – мне не хотелось бы добавлять тебе страданий, но я должна сказать, что у Жужанны проблемы со здоровьем. Твоя сестра очень больна. Вчера мы посылали в Бистриц за доктором.

Аркадий уже вставал из-за стола. Услышав о Жужанне, он застыл и, казалось, ценой изрядных усилий вернулся к реальности из неведомых мне далей. Взгляд его светло-карих глаз еще какое-то время был отсутствующим, затем прояснился, и я поняла, что мои слова наконец-то дошли до мужа. Он наморщил лоб.

– Жужанна больна?

– Да, – ответила я и добавила предельно бодрым тоном: – Думаю, доктор сумел ей помочь. Сегодня Жужанне несколько лучше.

Аркадий рассеянно скользнул взглядом по мне, неубранному столу, стенам столовой, и наконец его взор остановился на прямоугольнике солнечного света, позолотившего пол возле дальнего окна.

– Надо же... Я рад, что ей лучше. Пожалуй, нужно к ней заглянуть.

– Сходи прямо сейчас. Она будет рада.

Я ободряюще улыбнулась. Знал бы он, какие "украшения" были развешаны ночью в спальне его сестры! Но чесночную гирлянду давно уже сняли и убрали в шкаф. Поди догадайся, что примерная, благоразумная жена помогала горничной в ее суеверных затеях!

– Пожалуй, и я схожу с тобой. Не возражаешь? – спросила я и, не дав ему времени на ответ, обняла его за талию.

Здесь у меня тоже был свой расчет. Мне хотелось убедиться, что Жужанна ничем не огорчит Аркадия. (Вдруг она обнаружила чеснок? Или вдруг на нее найдет раскаяние и она со слезами на глазах начнет рассказывать брату о своих отношениях с Владом?) Пусть он обо всем узнает постепенно.

Мы отправились в спальню Жужанны. Сестра Аркадия сидела в постели и писала в своем дневнике. Как и вчера, она поспешно спрятала тетрадку, боясь, что мы прочитаем ее сокровенные мысли. Сквозь открытые ставни лился солнечный свет. Он заливал все пространство эркера, где я несколько раз видела Жужанну и Влада застывшими в объятиях. Рамы также были открыты, и спальню наполнял свежий, по-летнему теплый воздух. Комната выглядела мило и уютно, словно яркое солнце выжгло в ней все зло. Даже Брут успокоился и приветствовал нас неистовым вилянием хвоста и собачьей улыбкой. Правда, я уловила слабый запах чеснока, но Аркадию, похоже, было не до странных ароматов.

К счастью, Жужанна ничем не расстроила брата. Наоборот, она держалась с ним очень ласково и заботливо и просила не волноваться по поводу ее болезни. Распятие, которое Дуня повесила ей на шею, было скрыто ночной сорочкой, и Аркадий ничего не увидел.

Все шло замечательно. Покинув спальню Жужанны, мы прошли по коридору к большой винтовой лестнице и начали спускаться. Аркадий шел справа, давая мне возможность держаться за широкие, отполированные множеством рук деревянные перила.

Sotto voce[24], словно боясь, что Жужанна или слуги нас услышат, Аркадий спросил:

– Что доктор говорил по поводу ее заболевания? Жужанна выглядит чересчур бледной.

– По его мнению, у Жужанны анемия, – тоже шепотом ответила я.

Сердце у меня забилось, я силилась подыскать нужные слова, чтобы осторожно завести разговор о том, о чем уже давно и безуспешно стремилась с ним побеседовать.