Городской тариф - Александра Маринина

Нет, с криминальным авторитетом решительно ничего не получалось, и самый жирный крест на этой версии поставил Равиль, когда твердо заявил: эта девочка ни с кем не была. А уж он-то знает, что говорит, и за слова свои отвечает. Тогда встает вопрос: откуда у Милены деньги? То, что не честным трудом они заработаны, - очевидно, а коль так, то они по определению в любой момент могут оказаться спорными и явить собой бесспорный повод для убийства. В середине 2000 года их еще не было (судя по тому, как она одевалась и какой образ жизни вела), в начале 2001 года они уже доявились, ибо, как утверждает Седов, она в тот период занималась поисками квартиры для приобретения в собственность. Вот эти-то полгода жизни Милены Погодиной и нужно было раскопать и расписать буквально по минутам. Ничего себе задачка, если принять во внимание, что уже 2005 год заканчивается.

С версией о том, что Милену убили в качестве акта устрашения, направленного на Седова, тоже ничего толкового не получалось, хотя Сергею Зарубину удалось наметить два перспективных направления работы. Ах, как некстати сломался Павел! Почему-то в книгах и кино все свидетели дают показания вовремя, даже если эти показания и ложные, а вот что делать, если главный свидетель в глухом запое? И понять его можно: все-таки любимую женщину потерял, с которой прожил почти пять лет. А делать-то что?! Без его информации, причем данной на ясную голову, расследование продвигается с огромным трудом.

Или все-таки Канунников? Нет, то, что убийца Милены именно он, вне всяких сомнений, тут и обсуждать нечего. Но почему? Вернее, так: его наняли, пользуясь близостью Олега к намеченной жертве, или он убил Погодину по собственной инициативе? В любом случае убийство не было спонтанным, спровоцированным внезапной ссорой, ведь Олег Михайлович готовился к нему загодя, билетик-то в Прагу приобрел аж за сутки до убийства, в день убийства с утра - еще два билетика прикупил, то есть продумывал пути отступления из Москвы. И только имея на руках все три билета на разные поезда, он около двух часов дня вызвал телефонным звонком Милену к себе на квартиру, где и убил ее. Задушил руками. И скрылся. Может, ревность? Не внезапная, нахлынувшая в одну секунду, когда узнаешь об измене любимой женщины и не можешь с собой справиться, а давняя, тлеющая под спудом и в конце концов взрывающаяся невозможностью терпеть. Ведь Канунников знал Милену с девяносто девятого года, был ее любовником, потом вклинился Седов, и Милена ушла к нему. Какое-то время Олег и Милена не общались, потом встретились, может быть, случайно, или она сама позвонила ему, или он ее разыскал - стосковался, соскучился, и все началось снова, и продолжалось… Так часто бывает, уж Федор-то Иванович Давыдов это хорошо знал, за десятки лет следственной практики и не такое повидал.

- Ладно, ребятки. - Давыдов со вздохом выключил компьютер и принялся собирать со стола бумаги и прятать их в сейф. - Кому что делать, мы решили, в понедельник доложитесь. Вопросы есть?

Оперативники переглянулись, словно определяя, кто из них окажется самым нахальным. Самым нахальным оказался Зарубин.

- Нет, Федор Иванович, все ясно.

- Ну, тогда у меня будет вопрос, - голос следователя стал сухим и неприятным. - Вы когда закончите дурака валять, а? Вы когда начнете нормально работать? Мы тут с вами три часа совещались, так из них два - выясняли, кто из вас чего не сделал и почему. Вы думаете, я лопух старый и ничего не вижу? Думаете, я вашему начальству до сих пор на вас бочку не накатил, потому что считаю вас ударниками коммунистического труда? Нет, ребятки, не считаю я вас ударниками. Мне просто жалко вас, не хочу портить ваши отношения с вашим же руководством. Вот ты, Ваня, - обратился он к мрачному насупленному Хвыле, - всего месяц как из другого округа перевелся, тебя новое твое начальство совсем не знает, не хочу тебе репутацию портить. Ты, Витенька, - он ткнул пальцем в Рыжковского, - вообще салага еще, только-только из милицейской академии на землю пришел, опять же жалко твое личное дело поганить, потому как опыта у тебя - с гулькин нос. Да и у Настюхи с Сережей новый начальник. Жалею я вас, обормотов, вот и молчу. А не надо бы.

- А откуда вы знаете? - не справился с удивлением Витя Рыжковский.

- Я, сынок, всегда все знаю про людей, с которыми работаю. Ну что, по домам?

Все стали подниматься и прятать в сумки и карманы блокноты, и в этот момент зазвонил телефон. Давыдов снял трубку и, нахмурившись, слушал собеседника. Настя уже успела застегнуть куртку и сверху замотать вокруг шеи длинный шарф, когда следователь произнес:

- Ладно, давай приезжай. Я в кафе буду, за углом. Знаешь? Ага. Вот там меня и найдешь. А то я с утра не жравши. Потом, если надо будет, вернемся, скажешь мне все под протокол.

Он положил трубку и, поймав вопросительный взгляд Насти, проворчал:

- Седов оклемался. Какая-то срочная информация у него. Придется подождать.

- Всем? - безнадежно спросил Иван Хвыля.

Во время совещания он то и дело посматривал на часы и нетерпеливо ерзал, было видно, что неторопливое многословие следователя его раздражает, у него дела, он спешит, а тут…

- Всем, - зловредно припечатал Давыдов, вперив в оперативника особенный взгляд.

Настя не смогла сдержать улыбку. Она знала Давыдова давно и прекрасно понимала, что Хвылю он, конечно, отпустит. Но не сейчас, а минут через пять. Пусть парень понервничает, позлится.

Так и случилось. Они вышли из здания городской прокуратуры, дошли до кафе за углом, и уже перед самым входом следователь остановился и внимательно оглядел свою свиту.

- Ладно, - милостиво проговорил он, - ты, Ваня, иди, и ты, Витя, тоже свободен. А вы, - он ткнул пальцем в Настю и Зарубина, - со мной останетесь, будете Седова ждать.

- Минуй нас пуще всех печалей, - едва слышно пробормотал Сергей, толкая тяжелую дверь и пропуская Настю вперед.

- Ага, только пока непонятно, это проявление барского гнева или барской любви, - шепотом отозвалась она.

Давыдова здесь знали, это стало понятно с первых же секунд. Народу в кафе было много, что и неудивительно для субботнего вечера, но их тут же провели за каким-то чудом оставшийся свободным столик у окна. Следователь действительно был голоден, он заказал суп и фирменное блюдо из судака, Зарубин, не страдавший плохим аппетитом, попросил принести свиную отбивную, Настя же ограничилась одним салатом, который оказался гигантской порцией свежей зелени с редкими вкраплениями мелко нарезанных овощей. Есть не хотелось. Полученную от следователя выволочку она считала более чем справедливой и в очередной раз взялась за решение набившей оскомину задачки: уходить с оперативной работы или оставаться. Если уйти, то что о ней подумает Большаков? Он с таким трудом пробил ее новое назначение, повысил ее в должности, он так искренне просил ее остаться и спрашивал, что ему нужно сделать, чтобы она не уходила. Она ответила, он выполнил ее условие, и как после этого уйти? Как она будет выглядеть в его глазах? А если остаться и все время думать о том, что силы уже не те, что мозг работает не так быстро и четко, как раньше, и постоянно ловить себя на том, что недоделала, недодумала, совершила очередную ошибку, и ощущать на себе косые взгляды, и прятаться от этих взглядов, понимая, что она занимает чужое место, на которое можно было бы взять кого-то помоложе, посовременнее, пошустрее? А если все-таки уйти и потом рыдать ночами в подушку, тоскуя по любимой работе, и отравлять жизнь не только мужу, но и себе самой?

Свежая зелень казалась кисловато-безвкусной, как смоченная уксусом бумага, но Настя мужественно жевала, стараясь, чтобы лицо выглядело прилично.

- Охохонюшки, куда мы катимся? - монотонно причитал Федор Иванович, ловко расправляясь с обильной трапезой. - Ну вы посмотрите на этих мальцов, на Ванюшку с Витюшкой. Чему их учили? О чем они думают? Собирать информацию - это они ловки, спору нет, а человек-то где, человек? Неужто им не объяснили, что в деле раскрытия преступления не информация самое главное, а человек? От человека надо плясать, от характера его, от строя мысли, от нервной системы. Они эвона сколько бумажек мне насобирали, фамилий - что твой телефонный справочник, за год не обзвонишь, а что мы про Канунникова этого узнали? Да ничего! Перечень его одноклассников, однокурсников, товарищей по работе, с которыми он на строительстве работал, соседей по дому да по двору, и что? Что мне с этих списков-то? Ты мне не список подавай, а содержание: мол, такой-то и такой-то у него характер, то-то и то-то он любит, а вот это, наоборот, ненавидит, в таких-то ситуациях поступает вот так, а в других - вот эдак, потому как на этот счет у него твердые принципы и правила есть, а вот на эту тему он совершенно беспринципный. Для того чтобы такие сведения собрать, надо уметь с людьми разговаривать, надо уметь в душу к ним влезать и язык развязывать, а это разве наши мальчишки умеют? Не умеют они ни черта! Только и могут, что списки собрать и мне на стол положить. Охохонюшки, работа наша грешная…