Когти Каганата - Константин Жемер

– Русским стал, – хохотнул Семечка.

– Не перебивай, когда я разговариваю на самом интересном месте, – прикрыв от сдерживаемого гнева глаза, одёрнул подчинённого Фитисов. Гигант сник и командир продолжил:

– Абрам вспомнил за такую вещь как Родина, где он имеет жить, вспомнил за такую вещь как комсомол, где он имеет членство и, наконец, вспомнил за великое имя Сталина. И Абраму стало немножко стыдно за свою мимолётную трусость. Тогда он поцеловал свою старенькую маму, потом поцеловал своего старенького папу, и пошёл, записался добровольцем, попросившись защищать родной город. Тока германская авиация потопила ту баржу, на которой он переправлялся в Сталинград. Потопила прямо посреди Волги. Почти все, кто был на барже, потонули, а Иван-Абрам – нет. Когда же он вынырнул на поверхность, у него появился выбор, куда плыть – на тот или на этот берег. И он сделал свой выбор – поплыл сюда. А за день до этого у меня в группе как раз двоих убило, и начальство сказало: коль нужно пополнение, сходи на Волгу, може, кого себе подберёшь из выплывших после бомбёжки. Ну, я прогуливаюсь себе по берегу, дышу воздухом – глядь, уцепившись за бочку, плывёт какой-то Гвидон. Вот так мы встретились с Иваном-Абрамом.

– Поразительно! – воскликнул внимательно слушавший Артюхов. – Какая невероятная судьба – дважды переплыть Волгу! Понятно, почему у человека такое необычное прозвище…

– Как же вам может быть понятно, уважаемый, если я о том ещё ни словом не обмолвился? – искренне удивился Фитисов.

– Да, но…? – Артюхов явно не желал отказываться от сделанного умозаключения.

– Абраша, сделай одолжение, объясни товарищу профессору, откудова взялось твоё прозвище, – попросил Фитисов.

Человек с драматичной судьбой ухмыльнулся, и сказал:

– В театре мне часто приходилось исполнять арию Ивана Сусанина из одноимённой оперы. Иваном-Абрамом ещё тогда прозвали.

Глава 8

О том, как быстрее привыкнуть к жизни на войне

«Остаток же их побеже посрамлени, а трупиа мертвых своих великих воевод наметаша три корабли и потопишася с ними на мори, а прочим яскопаша ямы и вметаша их в ня безчислено; а инии мнози язвени быша и той нощи побегоша».

«Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра»

21 сентября 1942 года. Сталинград.

Что касается оставшегося члена разведгруппы, а именно самого Фитисова, то следует особо отметить его способность невероятно быстро превращаться из заносчивого шутника во вполне серьёзного и грамотного офицера. В полной мере это качество проявилось в тот момент, когда они вдвоём с Крыжановским остались в землянке для уточнения деталей предстоящей операции. Говорили, казалось, совсем недолго, однако, когда вышли из землянки, уже начало смеркаться.

– Обождём, когда нам окончательно сделают ночь, а потом тихонечко двинемся за линию фронта, – обратив лицо к небу, объявил моряк. – Пока предлагаю отужинать. Меню у нас сегодня королевское: помимо положенных по рациону каши типа «шрапнель» и сухарей ржаных отечественного производства, имеется тушёнка американская «второй фронт», также немецкое песочное печенье и шнапс. Из трофейного ещё есть свиная колбаса, тока она не совсем свежая.

Герман сглотнул слюну – в последний раз он ел утром в самолёте. Хотел сказать, мол, плевать на свежесть – пускай колбасу тоже несут, но не успел – в окопах истерично закричали: «Полундра, воздух!» и тотчас невдалеке рвануло так, что заложило уши, и на голову посыпались комья земли. Фитисов молниеносно схватил его за руку и, больно дёрнув, заставил броситься ничком.

Дальше всё вокруг мгновенно теряет прежнюю суть: разрывы следуют один за другим, а в коротких промежутках между ними душу рвёт невыносимый вой и свист, превращающий реальность в сущий ад.

– Не пугайтесь, это на «Фоккерах» специальные сирены воют – давят на психику! – орёт прямо в ухо Фитисов. И Герман отвечает ему тем же манером:

– Прошу, найдите моих коллег – профессора и индуса… С ними ничего не должно случиться… А меня оставьте... О себе сам позабочусь…

Фитиль не спорит: понимающе кивнув, он ужом скользит в боковую траншею. Герман остаётся один. С трудом поднимается на четвереньки и, стряхнув с себя насыпавшуюся сверху землю, садится, привалившись спиной к стенке окопа. Трясущимися пальцами достаёт папиросу, закуривает. Происходящее проникает в сознание, будто сквозь вату. Бойцы бестелесными тенями проносятся мимо, и занимают предназначенные им боевые позиции в окопе, кто-то страшно кричит, истекая кровью, а другой неподвижно сидит неподалёку, почти в такой же позе, что и Герман и, не мигая, смотрит на него безразличными мёртвыми глазами. Герман и сам глядит вокруг отстранённо: кажется, будто время остановилось… Но нет, просто это контузия, причём, самая лёгкая из всех возможных. От неё лекарство известно – хорошенько потрясти головой, да, собрав волю в кулак, выматериться как следует. Это он и делает, после чего встаёт во весь рост и видит поблизости штабного «солдата Швейка», и «Демосфенакомиссара» тоже видит. Только эта парочка теперь уж прежним делом не занимается: старший батальонный комиссар осторожно выглядывает с биноклем из окопа, а «Швейк» присел рядышком и держит в каждой руке по автомату «ППШ», за поясом же у него заткнуто две гранаты – одним словом, верный оруженосец.

– Проклятье, ну, где же эта артиллерия?! – прямо рычит от негодования политработник. – Хвалёный бог войны, так его разэтак?! Почему молчит?! Нас же сейчас сомнут как пачку папирос!

Герман тоже решает выглянуть из окопа и видит немецкие танки – много танков, не менее двух десятков. Медлительные, приземистые машины, знакомые ещё с того памятного военного парада тридцать девятого года в Берлине, когда мирная Германия отмечала юбилей своего фюрера. Герман стоял тогда на пару с Шеффером у окна Рейхсканцелярии, смотрел на проходящие внизу колонны боевой техники и строил догадки: против кого создана вся эта чудовищная мощь?! Теперь какие сомнения – она движется прямо на него, на Германа! Краем глаза он замечает, как справа скатывается на дно окопа матросик. Убит? Ранен? Нет, в блещущих из-под каски глазах нет ни смерти, ни страдания, лишь один страх. Безмерный, неодолимый страх!

– Эт-то что ещё такое?! – увидав струсившего бойца, громогласно вопрошает комиссар. – Бациллу танкобоязни и паникёрства подхватил? А ну, вернись на позицию, краснофлотец, а не то я тебя живо вылечу! Погляди-ка на своих товарищей – никто не боится, все готовят гранаты…

Страх в глазах матроса сменяется стыдом, и он поспешно занимает своё место. Воодушевив подчинённого, удалой политработник вновь принимается за прежнее дело, а именно – посылать молитвы пополам с проклятьями богу войны. И, видно, не зря, ибо с неба на идущие немецкие танки начинают, наконец, сыпаться снаряды. Вначале возникает один огромный столб огня и дыма, который почему-то невероятно долго, не опадая, держится в воздухе, затем рядом встаёт второй чёрный взрыв, и вот они уже вырастают из-под земли, словно грибы после дождя. И горят, горят зловещие гитлеровские танки!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});