Перестройка - Игорь Борисович Гатин

на пятнадцать больше и наверняка мог разделать Ромку под орех, никак не влиял на отношения старшего и младшего.

Через час он уже был на Юго-Западной в квартире, которая периодически представляла из себя блатхату, поскольку Гришкины родители-геологи подолгу зависали в тундре и прочих труднодоступных местах. Веселье было в полном разгаре. По полу катались пустые бутылки из-под водки, из магнитофона надрывался Высоцкий. Ромка понял, что сделал правильный выбор, и для начала накатил гранёный стакан водки, который ему уважительно налили. Закуски было мало. То есть из закуски были только полукилограммовые пачки пельменей «Останкинские». Их оставалось ещё полморозилки, но нужно было ждать, пока сварятся. Варили в маленькой кастрюле по одной пачке, поскольку большие кастрюли валялись в мойке уже несколько дней и покрылись зелёной слизью. Никто не хотел их мыть. Вся ванна тоже была завалена грязной посудой. Накатив стакан, Ромка первым делом распорядился начать уборку и мытьё посуды. В нём мгновенно проснулся армейский старшина. Дерзкие и наглые на улице, пацаны беспрекословно принялись наводить порядок. Как это часто случается, стае просто нужен был вожак. И неважно, что он не был самым сильным. Просто он сам знает, что вожак, и все тоже знают, что он – вожак. Потом придётся доказывать, но сейчас никто не ставит это под сомнение, потому что говорит и делает всё правильно. Они и сами чувствовали, что что-то не так, но было в лом. А пришёл человек, сказал, что надо сделать, и все начали это делать, и на душе у всех полегчало. Анархия – утомительное времяпрпровождение.

Ромка работал вместе со всеми. Он и в армии всегда работал вместе с подчинёнными, хотя комбат Бреславский ругал, мол, подрываешь сержантский авторитет. Просто ему так было проще, и по хрену на авторитет. Когда кухня, ванная и гостиная (ещё до двух спален руки не дошли) сияли как у кота яйца, до курантов оставалось меньше пяти минут. Гришка достал единственную бутылку шампанского, и слегка протрезвевшие пацаны дружно протянули чистые фужеры. Новый год встретили по-человечески – шампанским под бой курантов. А потом понеслось, конечно! Гришка открыл кладовку, там оказался ящик водки…

Через час «в живых» оставалось трое: Ромка, Гришка и Бизон. Ромка – потому что позже пришёл, Гришка – потому что испытывал некую смутную ответственность, как хозяин квартиры, а Бизон – потому что весил сто тридцать два кило. По всей квартире словно взрывом разметало тела. В немыслимых позах они валялись в немыслимых местах. В дверь позвонили. Все трое с пьяным любопытством отправились открывать. На пороге стояла довольно симпатичная подвыпившая девушка. Это была Алла – соседка с шестого этажа, еврейка. Типа за солью пришла. Наша троица несказанно воспряла духом! Аллу проводили в гостиную, наперебой принялись предлагать ей водки и пельменей. В общем, ухаживали, как могли. Бизон так вообще вставал на одно колено, поднося гранёный стакан с водкой, будто это кольцо с бриллиантом. Алла жеманничала. Водку лишь пригубила, от пельменей отказалась. Но кавалеров подобная скромность лишь раззадорила. Сами они дружно хлобыстнули «За даму, стоя!» по полстакана, и водка, мгновенно инфильтровавшись в кровь, оказала на них магическое воздействие! В стремлении понравиться неглупой и хитренькой Алле, непонятно зачем явившейся в квартиру к пьяным мужикам, каждый из троих вывалился в свою «параллельную реальность». Гришка сорвал с себя одежду и начал бегать по всей квартире, крича, что он – Гел. В смысле Гела из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», только мужского рода, но столь же обнажённый и мистический. Бизон сидел, держа Аллу за руку, и плакал. Сквозь всхлипывания он, давясь словами, пытался поделиться с миром историей своей неразделённой любви к эстрадной исполнительнице Наталье Гулькиной, которая была его соседкой по лестничной клетке: «Я их – Ык! – всех убью! – Ык!» – и сжимал кулак размером с пивную кружку. Кого – их и какое отношение это имеет к любви, было неочевидно, но Алла внимательно слушала, периодически поощрительно поглядывая на Ромку, который принял образ мрачного рыцаря и в позе «демон сидящий» смотрел на мир с выражением лица героя-любовника из немого кино, когда тот собирается застрелиться. Постепенно водка добила кавалеров. Гришка во время очередного выскакивания из ванной с криком «Я – Гел!» неожиданно сполз по стенке и тут же затих на полу, широко разметав крупные ляжки и выставив приличный мужской сервиз в полном комплекте на всеобщее обозрение. Бизон пустил длинную слюну по столу, на который уронил большую голову с мощным загривком; время от времени он сладко причмокивал во сне полными красными губами. Ромка молча боролся с Аллой на кровати в спальне, пытаясь стянуть с неё колготки. Алла, к тому времени накатившая-таки прилично водочки, периодически начинала истерически смеяться и хриплым голосом повторяла одну и ту же фразу: «Рома, ты же женат!» Он лишь сопел и пытался не порвать колготки, добираясь до мокрых трусиков. Если он порвёт колготки, она точно не даст! Почему-то это было очевидно. И тут в тишине раздался треск раздираемых колготок. «Сволочь! Ты порвал мне колготки!» Больше он ничего не помнил…

* * *

Утро холодное, утро туманное… Неожиданно он понял, что спит, но накануне нажрался как свинья. Просыпаться было страшно, похмелье – штука серьёзная, но дикая жажда не оставляла шансов снова забыться. Он замычал, и тут же в голове разорвался снаряд. «Ох! Всё ещё хуже, чем казалось… Постарайся снова заснуть, и пофиг на жажду!» Ему удалось снова провалиться в спасительное небытие. Небытие не было дружелюбным. За ним гнались, а он почему-то остановился пописать и никак не мог закончить. Сначала он писал под дерево, потом в каком-то сельском туалете в выгребную яму, а струя всё не иссякала, и процесс не приносил облегчения. А ещё где-то совсем рядом журчал источник с холодной ключевой водой, но до него не добраться. И это в кольце опасности, которое всё сжималось… Он снова очнулся. Действительность ещё хуже. Надо как-то добраться до туалета и до крана с водой, но страшно даже открыть глаза. «Вика ему изменила! Или собиралась!» – он сел рывком, голова на удивление осталась цела. Такая простая, короткая мысль, которую он почему-то не мог сформулировать вчера и которая стала очевидной сегодня, оказалась сильнее боли и страха. Ромка поднялся на ноги и пошёл в туалет. Исковерканные тела продолжали лежать тут и там, за окном брезжил мутный рассвет, на кухне слышалось движение. Сильно пахло блевотиной. В туалете стриженый подросток спал, обняв толчок. Ромка оторвал его от унитаза, привалил к