Супруг для леди - Элоиза Джеймс

Было еще только два часа пополудни, время обеда, а они уже истратили все десять поцелуев, начав прямо утром, когда Эван сорвал поцелуй, перегнувшись через разделявшую их подушку-валик, нарушив им же самим установленное правило не целоваться в спальне.

– Мы просто остановимся в следующей деревне и попросим священника обвенчать нас, – сказал он.

Но Аннабел воспротивилась этому намерению.

– Нет, – сказала она, покачав головой. – Я не хочу. Мне хочется, чтобы нас обвенчал этот твой отец Армальяк. – Они коротали время – по крайней мере когда Эван не скакал верхом снаружи кареты – за разговором, и Аннабел проникалась все большим интересом к этому серьезному, мягкосердечному монаху, которого Эван описывал так, словно тот был ему кем-то вроде отца. – Кроме того, мы доберемся до деревни только вечером, разве ты не помнишь? Мы пообедаем на свежем воздухе.

Мак обо всем позаботился. Он погрузил огромные корзины в ехавшие впереди них кареты, пообещав, что к их прибытию все будет готово. Жизнь с Маком, находила Аннабел, была весьма приятной штукой.

– Пикник, – простонал Эван. – И никаких…

– Ни одного, – твердо сказала Аннабел. Она не могла с уверенностью сказать, почему ей так нравится эта игра в поцелуи. Было огромное наслаждение в том, как они могли и не могли касаться друг друга, как она могла говорить ему «нет» – снова и снова, – а потом наконец позволить ему стиснуть ее в своих объятиях. Единственная проблема состояла в том, что они испытывали некоторые затруднения с определением конца поцелуя. В понимании Эвана один поцелуй занимал по меньшей мере полчаса. «Я шотландец, – не уставал говорить он ей. – По всей вероятности, ты привыкла к англичанам, а эти представители человеческого рода, как известно, все делают второпях».

Она была не вполне уверена, что он имел в виду, но не стала спрашивать. Очевидно, в спальне спешка была нежелательна.

Карета уже останавливалась на обед, когда Эвану пришла в голову мысль.

– Цель сего путешествия – лучше узнать друг друга, – сказал он с озорной усмешкой в глазах. – Поэтому я предлагаю, чтобы мы сделали более согласованное усилие в этом направлении.

– Разумеется, – согласилась она.

– Мы будем задавать друг другу вопросы.

– Но мы и так это делаем, – возразила она.

– Каверзные вопросы. И каждый вопрос, на который дается правдивый и искренний ответ, положа руку вот сюда, – он положил руку на сердце, – заслуживает поцелуя.

– Значит, если я отвечу на вопрос неискренне, то не получу поцелуя? – спросила она.

– Нет. Но тебе тоже придется задавать вопросы.

– А кто будет решать, был ли ответ искренним или нет?

– Тот, кто его дал, разумеется. Я начну. Итак, мисс Аннабел Эссекс, вообразите, что вы стоите перед самим всемогущим ангелом, отмечающим добрые дела и грехи. Каков твой самый ужасный грех?

– У меня их нет, – легкомысленно ответила она.

Лакей распахнул дверцу, и Эван, протянув Аннабел руку, помог ей выбраться из кареты.

– А ты была честна? – спросил он, когда она твердо встала на ноги на краю очаровательного лужка.

– Нет, – сказала она. – О, Эван, разве это не прелесть? Мак уже стоял перед ними, кланяясь и сжимая в руке пачку бумаг.

– Лорд Ардмор, я приготовил все для вашего пикника на полянке прямо вон за теми деревьями, если вы и ее сиятельство не имеете ничего против того, чтобы пройтись через луг. Там довольно сухо.

– Мак, какая прелесть! – воскликнула Аннабел, одарив его сияющей улыбкой.

– А ты сам и слуги? – поинтересовался Эван.

Мак кивком указал через дорогу в совершенно противоположную сторону. Аннабел увидела грубый стол, разложенный на солнцепеке, а рядом – нечто похожее на бочонок с элем.

– Поскольку нам предстоит долгая дорога, прежде чем мы доберемся до Уитемской общины, я подумал, что было бы неплохо расположиться здесь со всеми удобствами и, быть может, устроить послеобеденный отдых, прежде чем снова тронуться в путь. Мы сможем поужинать только в десять, а может, и того позже.

Лицо Эвана медленно расплылось в улыбке.

– Мак, напомни мне, чтобы я увеличил тебе жалованье, – молвил он. После чего протянул руку Аннабел.

Для начала мая стояла чрезвычайно чудесная погода. Небо было насыщенного бледно-голубого цвета. На небосводе парило всего несколько облачков. Сам луг был усеян цветами, головки которых яркими пятнышками выделялись на фоне травы. Они пересекли луг и вошли в ольховую рощицу, отделявшую луг от маленькой полянки. Под ольхами росли колокольчики – синие и голубые цветы, свесившие свои маленькие головки, словно пряча красоту своих цветков.

– О, взгляни! – вскричала Аннабел, опустившись на колени и срывая колокольчики. – Их так много! Я никогда не видела так много!

Эван присел на корточки рядом с ней.

– Они почти такого же цвета, как твои глаза, – сказал он, поднеся цветок к ее щеке. – Нет, не совсем. У тебя необычайные глаза, тебе это известно?

Она подавила улыбку, но та, трепеща, повисла в воздухе между ними.

– Льстец, – сурово молвила она. – Я спрошу у тебя, каков твой самый ужасный грех, и тогда сама смогу рассудить, правдив ли твой ответ.

Он криво улыбнулся ей и ничего не ответил. У нее на коленях набралась целая охапка колокольчиков, поэтому она подняла юбки, чтобы унести их, и они двинулись к одеялам, которые Мак разостлал под сенью дуба. Солнечные лучи танцевали в кроне дуба, пробиваясь сквозь листву, делая ее шафрановой испещряя одеяла призраками молодых листочков. Эван со сей серьезностью расставил колокольчики по бокалам и наполнил их водой из ручья, так что пикник из весьма церемонного мероприятия с тяжелым серебром и накрахмаленными льняными салфетками превратился в детское чаепитие.

После этого он растянулся напротив нее, и Аннабел осознала, что он едва ли вымолвил хоть слово с тех пор, как она казала, что у нее нет грехов.

– Каков твой самый большой грех? – спросила она.

– Моим грехам нет числа, – ответил он. – И думается мне, то, пожалуй, в моей душе полным ходом идет, так сказать, переворот.

– О! – вымолвила она, несколько обескураженная его серьезным отношением к сему предмету. – Тогда скажи на милость, каков твой самый последний грех?

– Вожделение, – сказал он и посмотрел на нее с ухмылкой, напоминавшей волчий оскал. – Я заслужил поцелуй за искренность.

Она почувствовала, как пузырьки смеха поднимаются у нее в груди.

– Это преходящий грех, – заявила она. – Судя по тому, что мне доводилось слышать от деревенских кумушек, вожделение – это то, что мужчина ощущает по отношению к своей супруге лишь непродолжительное время, если вообще ощущает.