Древо миров - Андре Олдмен

— Лучшее доказательство того, что он состоял в заговоре с аргосцами, — сказал король. И добавил задумчиво: — А может быть, не только с аргосцами…

— Жаль, — сказал Дагеклан, — граф не дал исполнить моего обещания.

И, заметив вопросительный взгляд Конна, объяснил:

— Десять лет назад я обещал, что убью его собственной рукой.

Глава одиннадцатая

Бегство

Открылся путь нерукотворный,

И хлад заснеженных полей

В лицо ударил…

Большое полированное зеркало в золоченой раме, украшенной асгалунской эмалью (на эмалевых вставках изображены были пастухи с дудочками и кудрявые овечки), отражало очаровательный образ, достойный самого утонченного пера пиита.

Если бы живописец решил запечатлеть сию дивную картину, он взял бы краски розовую и золотистую. Розовой была полупрозрачная ткань роскошного пеньюара, а золотистой — тело его обладательницы. И тело это было прекрасно, более того — совершенно. Глаза молодой женщины, смотревшейся в зеркало, пылали от гордости.

Старая служанка Сарра, бывшая при Эльтире еще в кормилицах, только что обрызгала ее благовониями: волосы и брови — настоем фиалки, лицо и грудь — коринфским ирисом, ноги — горной сердцелаской, живот и бедра — розовым экстрактом с добавлением капельки мускуса. В довершение Сарра мазнула за ушами юной аргоски майораном и отступила в сторону, любуясь своей госпожой.

Эльтира была дочерью ученого затворника, но отец ее был достаточно богат, чтобы не стеснять дочь в ее желаниях. Эльтира же не обманывала его надежд: она умела читать, играть на музыкальных инструментах, неплохо пела и даже рисовала маслом. Она могла наизусть продекламировать «Прекрасного пажа» Земфира Аргосского или прочесть отрывок из «Повести о Дастане и Юлии» несравненного Нуния Каспара. Романтические истории возвышенной любви были ее излюбленным чтением. Герои сих произведений всегда блистали красотой, и дочь Альфреда-летописца старалась не отставать: она всячески лелеяла свою красоту, следила за великолепием тела и даже отправила Сарру обучаться к знаменитому на весь Аргос мессантийскому лекарю Лубио Спуту, у коего Сарра много чему научилась.

— Скажи, кормилица, способна я очаровать благородного мужчину? — спросила Эльтира, поворачиваясь к зеркалу боком и стараясь разглядеть свое милое личико в профиль.

— О, госпожа, — отвечала Сарра с пылом, который вовсе не слабел оттого, что подобные разговоры велись между ними каждый вечер и каждое утро, — поистине, боги были в прекрасном настроении, когда позволили вашей матушке появиться на свет. Я ее хорошо помню, красавица была знатная, многим головы кружила… Да и родитель ваш, признаю, тоже из себя видный. Ежели бы не укрылся он среди разных там книжек да рукописей, при дворе мог бы блистать. И как у таких прекрасных людей может быть дочь дурнушка? Тоже скажете…

— Ах ты, лукавая! — погрозила Эльтира кормилице тонким пальчиком. — Я тебя не о родителях спрашиваю. Я тебя спрашиваю, есть во мне… есть во мне что-то такое, что заставляет мужчин терять головы и набрасываться друг на друга с мечами и копьями?

— Да ведь вы и сами отлично знаете. Сегодня только не меньше сотни рыцарей лишились жизней из-за ваших прекрасных глаз. Хвала Иштар Пресветлой, и этот урод Арракос среди убитых. Ох, как вспомню его рябую морду да глаза безумные — мороз по коже…

— А что ты скажешь о короле Конне?

— О, это совсем другое дело! Я видела когда-то его отца, Конана-киммерийца, он приезжал в Мессантию, когда подписывали договор о присоединении Аргоса к Аквилонии. Шуму было!.. Так вот, Конан Великий видный был мужчина, даром что весь в шрамах, а кулачища такие, что быку, сказывает, мог голову проломить. И сынок в него статью пошел, да только он покрасивше будет, тут и спорить нечего. И манерами утонченный, а родитель-то ну чистый варвар был…

— Сарра! — Эльтира слегка топнула ножкой, обутой в мягкую вечернюю туфлю и притворно нахмурилась. — Ну как ты говоришь о моих будущих родственниках!

— Да ведь Конан-то киммериец сгинул, поговаривают, за морем…

— Все равно, я не хочу, чтобы ты непочтительно отзывалась об отце моего будущего мужа. А скажи, как ты думаешь… Конн правда меня любит?

— Ну, какие глупости! — всплеснула руками кормилица. — Да всем известно, что он из-за вас сна лишился, еще когда в Аргос приезжал, чтобы рукописи у вашего отца читать. Он тогда еще предложение хотел сделать, да советники отговорили.

— А сейчас, значит, насоветовали?

— А вот и нет! Конн, говорят, наперекор всем пошел, и потому многих против себя возбудил. Теперь, не иначе, война с Аквилонией будет… Да только нам-то что за печаль? Через три дня вы станете королевой, королевой всей Хайбории!

И, не сдержав слезы, старая кормилица опустилась на колени и крепко обняла ноги своей прекрасной и удачливой госпожи.

Глядя на отражение своей гибкой стройной фигурки, озаренной мерцающим светом свечей, Эльтира улыбалась. С того момента, когда она впервые увидела в замке Альфреда молодого короля, она желала обладать им со всей пылкостью своей цветущей молодости. Конн был воплощением ее девичьих грез: мужественный, сильный, способный подчинять, но не грубо, как делали это большинство мужчин, а красиво и романтично, как о том говорилось в сочинениях троверов и менестрелей.

Бежав из Аргоса от домогательств рябого Арракоса, она искала лишь спасения и вовсе не надеялась, что ее мечта столь скоро осуществится. Но — словно фея махнула волшебной палочкой…

Из-за полуоткрытой двери на балкон вдруг донеслись негромкие звуки лютни. Это была мелодия «Желтых рукавов», нехитрой пуантенской песенки.

Миг — и Эльтира очутилась на балконе.

Среди строений дворца было множество проходов, улочек и небольших площадей: собственно, тарантийский дворец был настоящим городом в городе, его постройки возводили на протяжении нескольких веков, и расположение их было весьма причудливо. Балкон комнаты, в которой поселили Эльтиру и ее служанку, выходил в небольшой дворик, вымощенный булыжником. Посреди дворика журчал фонтан, а возле него стоял высокий человек в плаще и темной бархатной маске, и перебирал струны лютни.

Эльтира узнала его. Она узнала бы короля среди сотен мужчин и под любой одеждой.

— Ваше Величество! — воскликнула она, наклоняясь над перилами балкона. — Я не заслужила подобной чести!

— Вы ошибаетесь, прекрасная дона, — с легким поклоном отвечал Конн. — По закону я лишился короны до свадьбы. Так что под вашим балконом всего лишь влюбленный гранд, явившийся исполнить музыкальную пьесу своей невесте.