Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - Марк Полыковский

По сигналу ворвался с тыла в кишлак Никита Ярошенко. Лихой эскадрон, как ветер, пролетел по улицам, сея ужас и панику, сминая и кося басмаческие заставы.

Удар был смелый, напористый. Враг никогда не выдерживал такой атаки. Не выдержал и на этот раз. Оборона почти одновременно дрогнула по всей линии. Джигиты кинулись к своим лошадям и, визжа, бешено нахлестывая перепуганных животных, понеслись прочь из кишлака.

Никита Ярошенко настигал замешкавшихся, и только хорошие кони смогли спасти басмачей от наших клинков и пуль. К 1-му эскадрону присоединились два резервных. Они преследовали противника, не давая ему задержаться и укрепиться. Но о задержке Курширмат. видимо, и не помышлял. Пользуясь сумерками, он уходил на юго-запад, в Маргиланскую зону.

Вместе с бригадой в освобожденный кишлак ворвалось и наше победное Красное знамя. Рахматулла держал его своими крепкими руками и горделиво улыбался. Ему выпала честь пронести стяг революции через улицы Беш-Тентяка.

И другое знамя пронесли по кишлаку. Пронесли без почестей, волоча по пыли. Это было зеленое знамя Юлчи-курбаши. Его вырвали из рук подстреленного басмача бойцы 1-го эскадрона. Никита Ярошенко бросил его у входа в михманхану, где расположился штаб бригады, и равнодушно переступил через мертвый шелк.

— Отвоевалось… На портянки только и годится-

— Зачем на портянки! — возразил Чернов. — В музей пойдет, для истории.

— Ну, если для истории, то пусть его…

Несмотря на пренебрежение, звучавшее в голосе Никиты, он все-таки гордился своими ребятами, отбившими знамя. Это был редкий трофей, и мы подошли, чтобы лучше разглядеть его. Воздушный маргиланский шелк тек по рукам, и лишь тяжелые белые буквы, старательно вышитые кем-то, задерживались на пальцах. Арабской вязью было начертано изречение из корана. Святые слова предназначались для бога. К нему взывали басмачи о помощи. Но помощь не пришла. Знамя выпало из рук воинов ислама. И Юлчи-курбаши не первый потерял его и, уж конечно, не последний. Длинное древко, окованное позолоченной медью, при всей своей крепости не смогло удержать зеленый цвет «газавата», как не смогло удержать и самою идею священной войны.

Я убедился в этом, когда к нам в михманхану пришли кишлачные старики — аксакалы. Мы пригласили их распить с нами чайник чаю. Седобородые охотно согласились, но прежде чем пригубить пиалы с ароматным горячим напитком, полюбопытствовали:

— Ким сиз? Кто вы? Русские или мусульмане?

Часто задавали нам кишлачные этот вопрос, слыша чистую узбекскую речь наших командиров, особенно Чернова, Ярошенко, Богомолова.

— Аралаш — разные есть, — ответил я.

Старики кивнули. Они и сами видели, что разные есть— и узбеки, и русские, и киргизы, и украинцы, и чехи, и мадьяры… Это единение было удивительным и непонятным для кишлачников. Что собирало под Красное знамя людей самых различных национальностей, самой различной веры? Аксакалы старались разгадать трудную для них тайну.

Борясь с большевиками, басмачи возводили на новую власть всякую напраслину. Великое, что несла с собой революция, было неведомо народу. Были неведомы и идеи самой революции. За потоками лжи трудно было угадать истину. Однако что-то просачивалось и волновало неграмотных, веками угнетаемых людей. И это волнение высказали в своих вопросах аксакалы:

— Правда ли, что Советская власть и землю и воду разделит между нуждающимися?

— Правда ли, что самый бедный человек сможет носить шелковый халат?

— И правда ли, что грамота станет доступной для каждого?

— Правда. Правда. И правда, — отвечали мы.

Аксакалы тянули чай из пиал, покачивали головами, поглаживали седые бороды. Должно быть, мы убедили их своими ответами, по крайней мере так следовало понимать молчаливые кивки. Во всяком случае, все, что говорилось в тот вечер в байской михманхане, старики передадут односельчанам.

Еще одна любопытная деталь. Прощаясь с нами, аксакалы без страха прошли мимо зеленого знамени, не выказали внимания, к этому символу священной войны. Они правильно рассудили — то, что повержено в прах, тому поклоняться не стоит, оно мертво.

Так рассудили и остальные жители кишлака. Лишь пала темнота, как запылали очаги во дворах Беш-Тентяка. Люди варили ужин для наших бойцов. Каждый готовил по своему достатку и вкусу. Но чаще всего пахло во дворах пловом — любимым блюдом красноармейцев. Да и кто, побывав в Фергане, не полюбит это чудесное кушанье, аппетитное, ароматное, пряное и сытное. Над кишлаком курился запах жареного мяса и лука, гудели веселые голоса, поднималась тягучая узбекская песня. После долгих месяцев страха и молчания Беш-Тентяк запел…

Победа далась нелегко. Правда, смерть не коснулась наших рядов, по семь человек оказались ранеными. О последнем ранении стало известно уже после боя. В михманхану вошел Богомолов и опустился на текинский ковер, разостланный во всю длину комнаты. Помню, он еще провел рукой по густому ворсу:

— Не успел захватить Курширмат, — произнес Павел с улыбкой. Но улыбка была невеселая, будто с болью.

Пока мы с Филипповым и Черновым переговаривались по поводу пережитого, Богомолов сидел, прислонясь к стене. Лицо было бледным, губы плотно сжаты. Меня хоть и озадачил неестественный вид адъютанта, но я отнес это за счет усталости — целый день в движении, па солнцепеке — тут не будешь веселым и цветущим.

— Разрешите переобуться, товарищ комбриг, — вдруг обратился ко мне Богомолов.

— Конечно.

Он напрягся, стараясь стащить правый сапог, но тот не поддавался, или сил было мало. Тогда один из ординарцев помог ему. Из голенища прямо на ковер хлынула кровь. Павел оказался раненным пулей выше колена.

Сейчас же был вызван бригадный врач Чеишвили, который сделал перевязку. К счастью, пуля прошла через мышечную ткань и не затронула кости. На предложение врача выехать в госпиталь Павел ответил отказом:

— Товарищ комбриг, разрешите остаться в строю.

Как часто приходилось слышать такую просьбу от наших бойцов! Человек с перебинтованным плечом пли головой- был довольно обычным дополнением боевых рядов. И на этот раз я не смог отказать товарищу:

— Оставайтесь.

Усталые, разморенные жарой, мы спали как захмелённые. Ночь проходила над Беш-Тентяком, не нарушая нашего покоя. Так бы наступил и день — ясный, овеянный победой день, — но еще до зари, затемно, бригаду поднял сигнал тревоги. Дозоры донесли, что слышат отделенные раскаты артиллерийских залпов. Должно быть, бронепоезд имени Розы Люксембург ведет бон с Курширматом.

— Седлать!

И вот уже стучат бешено копыта, бригада несется туда, где грохочут выстрелы.

В ПУСТЫНЕ ХА-ДЕРВИШ

Сюда редко забредают люди. Что можно найти в безводной каменистой и песчаной степи — горячий ветер и неутолимую жажду.

Предание гласит, что когда-то в здешних местах попали в песчаную бурю двенадцать нищих монахов-дервишей. Изнуренные зноем и жаждой, ослепленные тучей мелкого песка, они перекликались и громко звали друг друга: «Ха-дервиш, ха-дервиш», пока все не погибли. В память о несчастных монахах мертвую землю и назвали пустыней «Ха-дервиш»…

Отряд Петра Митрофановича Парамонова шел в пески, преодолевая неимоверные трудности. Был полдень. Солнце стояло в зените и казалось огромным, как небо. Палящие лучи растворялись в желтой пелене, висевшей над пустыней. Это метались песчаные вихри. Из Кзылкумов летел обжигающий лицо, иссушающий губы ветер. Каждый шаг стоил усилий…

Сколько таких шагов надо сделать, чтобы добраться до намеченной цели! А идти приходится не налегке — давит оружие. Артиллерийские кони с трудом тянут две скорострельные пушки. Могучие красавцы, запряженные шестерками цугом, едва одолевают подъем. Впереди орудий — эскадрон 15-го кавалерийского полка Василия Виноградова; в коляске едет со своим адъютантом Бурчиянцем комбриг Парамонов. Чуть поодаль — национальный полк из перешедших на сторону Советской власти басмачей. Все они на прекрасных конях и вооружены карабинами и шашками. Колонну замыкает старогородская кокандская рота. Это надежная, испытанная в боях кавалерийская часть, состоящая в основном из коммунистов-узбеков. Командует ротон слесарь Евгений Сосиновский.

Артиллерия отряда, насчитывавшая всего две пушки, была главной силой, и возглавлял ее известный всей Фергане Федор Михайлович Зазвонов. Слава его родилась в боях. Кто не знал в те годы командира кокандской крепостной артиллерии, не раз громившей басмачей! Когда в 1919 году Андижан оказался окруженным врагами — отрядами Мадамин-бека и кулацкой бандой Монстрова — отряды кокандской Красной Гвардии поспешили на выручку к андижанским товарищам, однако попали в- трудное, почти безвыходное положение. В Коканде остался с гарнизоном в несколько десятков человек Зазвонов. Тревожная весть застала Федора Михайловича, как говорится, врасплох. Но не откликнуться на призыв о помощи он не мог. В невиданно короткий срок Зазвонов сумел мобилизовать почти триста человек — больных и легкораненых бойцов — и двинулся с ними к Андижану. Ему удалось прорваться к товарищам и в пути еще восстановить разрушенную басмачами железнодорожную линию.