Фэнтези 2007 - Алексей Пехов

А попытайся он, к примеру, отыскать (каким образом?!) и расспросить свидетелей вчерашнего поединка, живущих на улице Малых Чеканщиков… Об этом мигом станет известно мушерифам из Канцелярии Пресечения. И вряд ли им понравится инициатива гостя.

Кто виноват? — рябой наглец.

Что делать? — искать и карать.

Как?! — Нижняя Мама его знает…

Впрочем, одна ниточка имелась. Возможно, «охотник» — завсегдатай оружейной лавки. Тогда хозяин знает рябого. Азиз-бей не в курсе их первой встречи, здесь у Джеймса есть преимущество перед мушерифами.

А если хозяин закроет рот на замок?

Что тогда?

Что он, Джеймс Ривердейл, умеет? В чем разбирается? Как приспособить его умения и знания к розыску конкретного человека?

Он — боец, фехтовальщик. Он умеет сражаться. Хорошо разбирается в оружии, в теории и практике ведения боя, знаком с различными методиками… Что это нам дает? Как владение рапирой или алебардой может пригодиться в наказании пойманного врага, Джеймс знал. Но — в поисках? Без хорошего нюха волку ни к чему клыки — добыча бегает в лесах…

Стоп!

Но ведь и рябой — фехтовальщик! Его манеру Джеймс хорошо запомнил. Боевой почерк человека, с которым дважды скрещивал клинки, ни с чем не спутаешь. Вот оно! Зацепка! Учитель или школа. Разумеется, у каждого сколько-нибудь стоящего бойца манера индивидуальная, но школа за ней все равно чувствуется. Сын часто похож на отца или деда.

Если «охотник» местный…

Если он учился здесь, в Бадандене…

Если к этому времени не покинул город…

Слишком много «если». Но шанс все же есть. Пройтись по фехтовальным залам, якобы желая скрасить часы безделья. Поупражняться в каждом день-другой, присмотреться — глядишь, и обнаружатся знакомые ухватки. На этом поприще Джеймсу…

Молодой человек сперва в запальчивости подумал: «…нет равных». Но скромность помешала закончить мысль этим приятным способом. Скажем иначе: на этом поприще он кое-что может. В крайнем случае, если поиск по школам не даст результатов, наймем частного сыскаря. Денег хватит — спасибо тирану Салиму, да продлятся его годы навсегда.

Итак, первым делом в оружейную лавку.

Если там не повезет — по фехтовальным залам.

Решено!

CAPUT IV,

в котором на пути следствия встают препоны и рогатки, выясняются обстоятельства, которые следовало бы выколоть иглами в уголках глаз для назидания потомкам, объявляется маниак, терроризирующий славный город Баданден, а также выясняется, что сколько ни говори «халва» — во рту слаще не станет

— … Да-да! Ваши устрицы превосходны!

— Устрицы?

— Ах, хабиб, простите мою рассеянность! Ну конечно же, я имел в виду кальмаров!

— Вообще-то мы обсуждали особенности заточки хирургического ланцета в сравнении с заточкой кубачинского кинжала… Но мидии действительно неплохи, раз уж вы об этом упомянули. Извините, устриц давно не привозили — на Кафских отмелях бунтуют сборщики…

Обуреваемый жаждой действия, молодой человек с трудом дождался обеда, который подали на веранду во внутреннем дворике лекарского дома. Джеймсу стоило немалого труда поддерживать застольную беседу. Мысли его витали далеко. Он отыщет рябого, припрет наглеца к стенке… Нет, он не станет его убивать. Но пару шрамов «на память» оставит непременно.

Лучше всего — на лице. Чтоб знал!

— Вы уверены, что острый соус с анчоусами подходит к садовой землянике?

— О, хабиб! Благодарю вас!

— За что?

— За добрую рекомендацию!

К концу обеда взгляд лекаря, устремленный на Джеймса, сделался профессионально-внимательным. И молодой человек поспешил ретироваться, рассыпавшись в благодарностях.

— Простите, хабиб, но я вынужден вас покинуть. У меня образовались кое-какие дела. Будьте так любезны распорядиться, чтобы принесли мою одежду. Да, и пусть подадут лошадь. Я оставлю ее в конюшне пансионата.

Ехать в разодранной и окровавленной одежде по городу, особенно днем, не хотелось. Но второй камзол, черный с серебром, а также запасные чулки, туфли и прочее ждали в пансионате. Заказать их доставку на дом аль-Басани?

Не стоит. Мы и так злоупотребили гостеприимством лекаря.

— Слушаю и повинуюсь!

Аль-Басани хлопнул в ладоши. Через минуту Джеймс, до сих пор облаченный в голубой домашний халат, ахнул, не стесняясь открытого проявления чувств. Давешний скворец и еще двое слуг принесли на веранду, помимо перевязи с рапирой Ривердейла, просто все сокровища царя Шарлеманя. Дивный новый камзол в бирюзовых тонах, белоснежная рубашка с кружевными манжетами; тончайшие лосины, туфли с пряжками…

— Это не мое… — пробормотал Джеймс, в растерянности глядя на сияющего хабиба.

— Ваше, достопочтенный!

— Да нет же, не мое!

— Осмелюсь возразить, ваше. К сожалению, вещи, которые вы носили вчера, пришли в негодность. Мы раздали их нищим на паперти храма Мученика Гасана-оглы.

— Мои вещи? Нищим?!

— Такова традиция в моем доме.

— Мой любимый камзол! Цвета корицы! С золочеными крючками!

Жизнь хабиба висела на волоске. Но волосок оказался крепче стали.

— Взамен благородный Азиз-бей Фаглах ибн-Хасан аль-Шох, живи он вечно, прислал вам этот костюм. В подарок. Вам нравится?

Камзол цвета корицы затуманился, вытесняемый из памяти новым великолепием.

— О да! Передавайте мою глубочайшую признательность благородному Азиз-бею! Я и сам при встрече обязательно засвидетельствую ему…

— Примерьте, прошу вас. Лекарь деликатно удалился.

Одежда пришлась впору — словно на заказ шитая. Оглядев себя и едва не свернув шею — зеркала на веранде не было — молодой человек нашел свой вид крайне элегантным. Прощание с хабибом, огорченным разлукой, заняло минут двадцать. Лошадью Джеймс не воспользовался: надобность ехать в пансионат отпала, и он решил пройтись пешком.

Оказавшись на улице, он с удовольствием вздохнул полной грудью. Ф-фух, наконец-то мы свободны! И можем приступить к делу, близя сладостный час мести.

— Халва! — кричали неподалеку. — Халва-а-а!

— Ассалям-алейкум, уважаемый.

— Алейкум-ассалям, мой султан.

— Вы помните меня?

— Конечно! Вы были у меня два дня назад. Решили купить ту бретту? Я заметил, как вы кругами ходили вокруг нее! Старого Мустафу не проведешь!

Хозяин сидел за низким столиком, с аппетитом поглощая миндальную халву. Но едва завидев Джеймса, он вскочил навстречу с проворством лани, которого трудно было ожидать от обладателя внушительного брюха. Торопясь вытереть полотенцем жирные руки, он едва не опрокинул монументальную, запотевшую снаружи чашу с охлажденным щербетом.