Третий глаз - Владимир Фалеев

Закончив рассказ об артисте, преподаватель вышел из-за рояля и приблизился к Даше. «Будь моей женой», — сказал он ей. Все, что Даша испытала несколько лет назад, повторилось теперь во сне, только в еще более ярких красках… Звучала волшебная музыка… Преподаватель протягивал руки… «Игра — это не только техника. Люди знают слова, но не всякого хочется слушать. Я сделаю тебя первоклассной пианисткой… Ты хочешь этого?» — «А где же великий артист?» — спросила Даша. «В годы войны он оказался на территории, занятой немцами… Гитлеровцы наступали на Ленинград и артиста застали на даче… И он согласился петь за кусок хлеба в рижской опере…» — «Ах, он предатель!» — воскликнула Даша. Педагог шутливо ловил ладони Даши, она сердито отталкивала его руки. Он рассказывал, как Николай Константинович вернулся из Риги в освобожденный Ленинград, как его арестовали и как он работал банщиком в северном городе, потом опять пел на какой-то провинциальной сцене… «Предатель, предатель», — шептала Даша, вырываясь из рук педагога. «Талант артиста угасал, жена и сын погибли». — «Предатель, так ему и надо!» — шептала Даша во сне.

Открыв глаза, она опять услышала горячую речь Сергея Афанасьевича:

— Об отъезде, брат Лука, не хлопочи, погода нелетная, я тебе самолет под окошко подкачу!

Глянула на часы — уже утро. Вышла из спальни. Муж в майке расхаживал по комнате, сжимая и разжимая кулаки, лицо серое, щетинистое, глаза безумные. Сергей Афанасьевич лежит на шкуре в пиджаке и сапогах. В распахнутую балконную дверь пробиваются ветер и шум дождя.

Кваша проворно поднялся с пола, ключи или мелочь зазвенели в карманах, он подвалился к телефонному аппарату, быстро манипулируя пальцами, набрал на диске цифры.

— Алле! Совет спортивных обществ… Это чья квартира? Ага! Ты знаешь физинструктора комитета профсоюза железнодорожников… да, да, Митрофанова!

По-хозяйски обсуждая с кем-то, как отыскать инструктора по физкультуре, Кваша дал адрес квартиры Ивушкина, говоря, что Зота ждут здесь безотлагательно. Ворона не верила своим ушам: тут готовилась какая-то расправа над Стрелецким, привлекался Зот… Но не мог он быть соучастником! Усевшись на медвежью шкуру, Кваша опять сучил ногами и, выпячивая живот, весело звал предполагаемого Зота: «Иди сюда, сын мой!» Выскочивший из спальни Димка, увидев веселого Квашу, смеялся.

Пропел мелодичный сигнал дверного звонка; Лука пошел отворять дверь, и ворона увидела: в прихожую шагнула знакомая фигура в мокрой курточке и сапогах — такой же огромный, как муж, только совсем белесый Зот. Он остановился там, где прихожая заканчивается и дверь открывает комнату. Смешанные чувства, как шквал звуков, обрушились на ворону, она не знала, что сказать физинструктору, желая предупредить его о цели мужчин использовать доверчивость Зота и боясь их расправы, ей хотелось повиниться во всем, крикнуть Митрофанову: «Ты видишь, кем я стала? Я доверилась своим чувствам и Павлу. Я ошиблась…»

— Проходи, проходи, друг! — Кваша указал жестом вошедшему на диван, сам сделал знак Луке, чтобы тот орудовал на кухне. — Догадываешься, зачем тебя пригласили?

Митрофанов стоял невозмутимый, как всегда свежий, розовый, на его белых волосах, бровях и бородке поблескивали капли дождя.

— Вот он, будущий первопроходец! — Кваша указал на голозадого Димку, который возился с игрушкой на полу. — Его нельзя оставить без папы и без мамы! А робот сделал женщину вороной.

— Сергей Афанасьевич! — не выдержала ворона. — Зачем вы издеваетесь надо мной!

— Помолчи, ворона! — прогудел из кухни Лука. — Иди в спальню…

— Мы не собираемся демонтировать робот и прятать его части в поленнице дров, — продолжал Кваша, — но священная месть необходима. Электронный мозг совсем нас извел. Он разрушает нашу инфраструктуру…

Зот, как показалось вороне, моргал с улыбочкой, соглашаясь с Сергеем Афанасьевичем, и этим поощрял того.

— Ты, дорогой друг, имеешь прогностический дар… Ты гений, знаешь истину, предвидишь будущее, и тебе известно прошлое… Помоги разломать ЭХМ!

Не теряя самообладания, Зот медленно поднял руку, показал Сергею Афанасьевичу ладонь, потом медленно повернул ее так, чтобы увидели Лука Петрович и ворона.

— Слова используются, как яркие платья, для прикрытия тайных намерений, — проговорил он тихо, но внятно; вороне почудилось, что он блаженно засмеялся. — Люди руководствуются в жизни не теориями, а личными интересами, не истинами, а желаниями. Искусство красноречия, метафорический язык позволяют разыгрывать маскарады, вовлекать в игру воображения простаков или бойких говорунов, целые толпы людей и даже народы… Ради своих скрытых целей создаются мифические города счастья, внушается вера в то, что сзади находятся неприступные крепости знаний. Миражи окутывают сознание. На маскараде пестрых слов шныряют и обделывают делишки оккультисты, шарлатаны, астрологи, медиумы, цыганки, гадалки, теурги, шуты, лжефилософы и хитрецы… Вы пригласили меня строить ложные аэродромы, маскировать ваши цели, устраивать представления для публики…

— Чур! Чур! — замахал руками возмущенный Кваша. — Что ты мелешь! Только подтверди, что видел, как Стрелецкий совращал замужнюю! — Кваша выкинул руку в сторону вороны. — Нужна улика! А ты видел, как робот запирался с нею в купе вагона… Видел? Мог видеть!

— Веру внушают с детства, ее вбивают угрозой, — пожал плечами Зот. — Я служу только истине, — и повернулся, чтобы уйти.

Кваша вскочил на ноги и, грохоча сапогами, звеня чем-то металлическим в карманах, кинулся к Зоту, цепляя его ручищами за плечи:

— Стой, друг! Ты от нас так не уйдешь!

Ворона испугалась за Зота: муж и Кваша, не спавшие всю ночь и планировавшие какое-то мероприятие с участием физинструктора, не могли отпустить его так скоро.

— Ты жег хутора на линии! — Кваша держал за руку Зота. — Ты распространяешь слух, будто бы можешь читать чужие мысли и внушать нам свои! Это преступно! Мы за это тебя за ушко да на солнышко…

Плечи Зота расправились, он вытянул шею, поднял голову, и ворона увидела, как Квашу словно неведомой силой отшибло от физинструктора.

— Я служу только истине, — медленно повторил Зот.

— Ха-ха! Слуга истины! Сатана! — заорал Кваша.

«Кваша не может поверить в честность Зота», — догадалась ворона, думая, что надо было как-то помочь Митрофанову.

— Ваши желания тоже истина, но это ваша истина, — проговорил Зот. — Вы верили, что я должен прийти к вам, и я пришел. Наука, когда она абсолютно честна, предсказывает затмение Луны, метеоритный дождь, плохое самочувствие, связанное с влиянием изменяющейся атмосферы, урожайность полей, указывает на болезни, строит ракеты и ведет их без катастроф во Вселенной… Мы многому верим и не ошибаемся, заглядывая вперед на день, на год, на всю жизнь. Благодаря истинным знаниям можно предсказывать…

— Благодаря третьему глазу! — перебил Зота Кваша.

— Благодаря третьему глазу можно предвидеть все, что угодно, — подтвердил спокойно Зот. — Тут нет никакой мистики, ибо есть процессы систем, они свершаются неумолимо… Я не в силах их предотвратить…

— Ага! Сценарий нашей жизни записан в наших генах! — обрадовано вспомнил Сергей Афанасьевич. — А мы только играем роль, которая кем-то была уже сыграна! Так?

В этот момент в открытой настежь балконной двери сверкнула молния, и вороне показалось, что на балконе взорвалась бомба. Наступила тишина. Когда же страх прошел, ворона увидела, что все спят. Лука Петрович откинулся на диване, смежив глаза, он держал на коленях спящего Димку, который свернулся у него в руках калачиком; Кваша спит на медвежьей шкуре, вытянув ноги в сапогах, а сама ворона сидит на полу возле косяка двери, ведущей в спальню. «А где Зот? — Ворона крутила головой. — Не приснился же он!» Она клюнула мужа в руку, но проснулся первым Димка. Раскрыв глазенки, мальчуган стал громко звать дяденьку Зота, но того нигде не было. Очнулись от забытья Лука Петрович и Кваша, тоже недоумевали: неужто их усыпил Митрофанов? Оба помнили молнию за балконной дверью и оглушительный раскат грома…

Смущенно и стыдливо усмехаясь, Лука Петрович признался, что успел увидеть во сне то, что с ним когда-то было, будто речка вышла из берегов. «Эй, начальник, масло утопло!» — кричала ему повариха. И Лука помнит, как сунул ноги в раструбы сапог, как шагнул из палатки в кромешную тьму под проливной дождь, как, перевязав себя для страховки веревкой, вступил в ледяную воду, она обжигала ноги, охватывала кольцами тело, и он нырял и выбрасывал фанерные ящики с маслом на берег, а повариха, дергая за веревку, торопила его не мешкать в воде, а то простудится…

— Все это увидел как будто бы вторым зрением, — сказал Лука. — Сам себя наблюдал со стороны… Героем был. Никто меня за это даже не отметил… Что бы это значило?