Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) - Анна Жнец

Она подняла подбородок, расправила плечи и вдруг схватила с козел забытый кучером кнут, которым мистер Олиф погонял лошадей.

Щелкнул кнут в воздухе и со свистом ужалил снег в сантиметре от ног Джофрэ. Бородач подскочил. Ухмылка победителя сбежала с его лица. Глаза распахнулись от страха и удивления. В испуге Джофрэ попятился от дочери. А та наступала на него с кнутом в руке. Не девка — фурия! Решительная, отчаянная, бесстрашная. Настоящая богиня возмездия!

— Ни золота тебе, ни дочери! — закричала Люсиль во всю силу легких и снова ударила кнутом.

Джофрэ подпрыгнул и отбежал от нее на несколько метров. Он явно не верил своим глазам. Таращился на Люсиль. Открывал и закрывал рот.

— Не отец ты мне! И никогда им не был! Убирайся из моей жизни! И приближаться ко мне не смей. Сунешься еще раз — забью до смерти.

И вновь черное жало кнута взвилось в воздух, рассекая его с грозным пронзительным звуком.

Но не ремня в руке дочери испугался Джофрэ, а выражения ее лица — Люсиль кипела от гнева. Она словно вобрала в себя всю ярость вселенной. Куда только подевалась ее привычная робость? Перед нами был другой человек. Доведенный до крайности, уставший терпеть, бояться и подставлять щеки под удары.

— Вон!!!

Джофрэ присел, будто придавленный ее криком, а затем рванул прочь — только пятки сверкали.

Опустив кнут, Люсиль посмотрела на меня и уверенно кивнула.

— Я заслуживаю нормальную жизнь, — сказала она, но не мне, а самой себе. — Я заслуживаю.

* * *

Все мы были под большим впечатлением от случившегося и домой возвращались в полном молчании. Половину дороги Люсиль смотрела в окно. Я нет-нет да поглядывала в сторону своей напарницы и видела, как с каждой минутой меняется выражение ее лица. Сначала ее губы были плотно сжаты, а подбородок выдвинут вперед, но вот рот приоткрылся, а в глазах промелькнула тень сомнения.

Люсиль повернулась ко мне:

— Все правильно?

Сейчас на диванчике передо мной сидела та застенчивая, боязливая девушка, которую я вызволила из дома терпимости. На миг ее лицо будто утратило форму, обмякло и начало сползать вниз — потекло, словно восковая свеча под огнем.

— Я все сделала правильно?

Ее руки задрожали и нервно скомкали ткань юбки на коленях.

— Ты все сделала правильно, — я заставила свой голос звучать уверенно.

Люсиль кивнула и снова устремила задумчивый взгляд в окно кареты.

Повозка поскрипывала, тряслась на неровной лесной дороге. Жена кучера Гаэл устроилась вместе с мужем на козлах. Супруг должен был объяснить ей, куда мы едем и кому их семье предстоит служить. Нелегкий разговор. Их дочь, шестнадцатилетняя Жюли, сидела на том же диване, что и Люсиль. Она забилась в самый угол кабины, словно пыталась занимать как можно меньше места. Девчушка была очень худенькой. Явно все эти годы в Менморте не доедала. Скудное питание и тяжелый физический труд сделали свое черное дело: пока благополучные ровесницы Жюли расцветали, наливаясь женской прелестью, сама она выглядела угловатым подростком. Ей никто не дал бы больше тринадцати лет.

Ничего, теперь отъестся. И щечки округлятся, и руки перестанут напоминать тростинки. Может, даже вырастет чуток, а то больно мелкая — метр с кепкой да и то в прыжке. А ведь родители высокие. Значит, это голод не дал бедняге вытянуться.

И мать, и дочь покинули работный дом с пустыми руками, практически голые. У них не было ничего своего, никаких личных вещей. Даже одежды — один комплект.

Я купила им добротные шерстяные платья на зиму, легкие из хлопка на лето, каждой по недорогому пальто, по паре обуви для улицы и для дома.

Бедняжки до конца не верили, что теперь у них куча одежды.  Так много, что даже нужен целый шкаф! После общей спальни на двадцать человек шкаф наверняка казался им настоящей роскошью. Все, что у них было в Менморте, — маленькая ветхая тумбочка у кровати. Но в тумбочку такая гора вещей не влезла бы.

Чтобы Гаэл не боялась ехать в замок на холме, я попросила мистера Олифа по дороге расписать жене, сколько всего приятного ждет ее на новом месте.

Отдельная комната для нее и мужа. Их личная. Только для них двоих. Постель с толстым матрасом, укрытым чистой хрустящей простыней, пухлые подушки с наволочками, одеяло, пахнущее цветами. Свой стол, стул, комод. Шкаф, конечно. Зеркало! Сытные завтраки, обеды и ужины. Мясо и крупы каждый день. Даже сладости.

Уловка сработала. Мысли об уютных мелочах наполнили Гаэл смелостью. При виде суровой громады Блэквуда она не хлопнулась в обморок, не заверещала в испуге — зябко поежилась и вместе с дочерью вошла в дом. В обитель про́клятого графа.

Поужинав, мы принялись за уборку. Пока мистер Олиф приводил в порядок старую опустевшую конюшню и сарай для карет, мы с женщинами занялись первым этажом замка. Четыре пары рабочих рук — это вам не шутки! Вместе мы отмыли холл и лестницу, гостиную и кухню, сняли со всех углов паутину, повесили на окна новые шторы, а полы застелили пушистыми коврами, по которым было так приятно ходить босиком. Мы все попробовали. И я, и Люсиль, и Гаэл с Жюли по очереди скинули туфли и прошлись голыми ногами по мягкому высокому ворсу.

Замок постепенно оживал, становился уютнее, возвращал былое величие.

Впереди было еще много работы, но я чувствовала, что Блэквуд заслуживает наших стараний. Мне нравилось вкладывать в него силы.

— Мэри, что… Что происходит?

За всеми хлопотами я пропустила полночь. Не услышала ни боя часов, ни звука шагов на лестнице. Его Сиятельство застал меня врасплох. А мы застали врасплох его. С ошеломленным видом Реймон Марцелл замер на верхней ступеньке и круглыми глазами взирал на кипучую деятельность, развернувшуюся внизу.

Люсиль мела пол. Гаэл мыла окно, Жюли как