Под каблуком у Золушки - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И это будет ещё одним поводом встретиться. Но теперь уже когда он это решит.
— Как думаешь, она тебе поверила? — спросила Роберта, имея в виду Рей.
Роб вела себя на удивление дружелюбно, мило и спокойно. Словно угомонилась, словно что-то отпустила. Но Кайрат не верил в её смирение.
— Трудно сказать. Она ни о чём не спрашивала.
Он отправил в рот ещё одно канапе.
— Вкусно!
— Я старалась, — улыбнулась Роберта. — И вот этот ещё попробуй.
Они ещё несколько раз поднимали бокалы за его юбилей и за картину, и за его семью. Кайрат съел пару десятков насаженных на шпажки ломтиков хлеба, промазанных разными начинками, пахнущих грибами, анчоусами, трюфельным кремом, прежде чем почувствовал лёгкое покалывание в пальцах.
Кайрат с недоумением посмотрел на свою руку, на всякий случай сжал и разжал кулак. А потом что-то словно стало копошиться в груди. Какая-то лёгкость стала распирать его изнутри, совершенно ничем не обоснованное, неконтролируемое счастье.
Он с недоумением посмотрел на Роберту. И может потому, что она улыбалась, ему тоже стало радостно. Совершенно по-детски глубоко и тупо ему нравилась эта комната, и эти стены, и эта девушка.
Кайрат подхватил её на руки и закружил по комнате в состоянии сильнейшего восхищения. И она смеялась у него в руках, и его пугал и её смех, и это неконтролируемое счастье своей неискренностью, но оно словно переполняло его вне зависимости от его желания.
Хотелось бегать, летать, восторгаться всем, что попадалось на глаза. Эти крошечные бутербродики. Он смеялся над ними так, что схватился за живот. А эти воздушные шарики! Великолепные, яркие, необыкновенные! Всё казалось нереально красивым, потрясающе живым, объёмным, чётким.
— Роб, что это? — спросил он минут через сорок своего безудержного веселья, пытаясь вернуть себе контроль над своим разумом.
— Не пытайся сопротивляться, — ответила она и потянула его в комнату.
Преодолевая ковёр, поднявшийся ему навстречу волнами, уворачиваясь от наступающих стен, отмахиваясь от выпуклых узоров покрывала, он провалился поперёк кровати в мягкое облако матраса.
Он пытался понять из кожи какого животного сделана обивка изголовья и решил, что питон. Пытался вспомнить чем питаются питоны. Даже посчитал себя питоном. И чувствовал, как с него сползает старая змеиная кожа, звеня застёжкой ремня. И галстук, брошенный на пол, тоже свернулся змеёй и смотрел на него недобро. И рубашка шипела пеной. Да, она такая белая, потому что кипит. Она кипенно белая. Он никогда не понимал значение этого выражения и вдруг его глубокий смысл дошёл до него.
И эта девушка, что улыбается, гладя его по груди. Кто она? У неё злая улыбка. Он не хотел её. Он пытался от неё отвернуться, но куда бы не смотрел, всюду были её ненавидящие глаза. Её лицо расплывалось. Он не хотел видеть её лицо. Он закрыл глаза и начал глупо хихикать, потому что вспомнил, что у той, кого он хотел видеть, светлые волосы. И он даже вспомнил её имя, а потом только отключился.
Кайрат очнулся в полной темноте. Невыносимо хотелось пить. Нестерпимо болела голова. Он пытался встать, но корабль словно попал в десятибалльный шторм, так его раскачивало.
Преодолевая сопротивление сбившегося как компас на полюсе вестибулярного аппарата, Кайрат вышел на балкон. И только упав в ледяное пластиковое кресло понял, что он голый. И захихикал, уставившись на звёзды, кружащиеся в небесном хороводе. Глупо захихикал, следя за тем в какие сложные рисунки собираются эти яркие точки, а потом рассыпаются и образуют новый силуэт. Целые картины, грандиозные полотна, состоящие из миллиардов звёзд.
«Чем эта сука меня опоила?» и «Был ли секс?» — на эти два вопроса его воспалённый разум пока не мог дать ответа, хотя, смахивая рукой эти множащиеся в небе огоньки, он пытался думать. Но даже осознавая всю искусственность происходящего, он не мог себя контролировать.
Он слизал со стола воду, что скопилась в углублении после дождя и снова отключился, пристроив щёку на пластик.
Он просыпался. Он точно помнил, что просыпался. Что женские руки поили его водой из маленькой белой кружки, а потом делали укол, и он снова засыпал.
Иногда это были тревожные сны, иногда приятные, а иногда очень болезненные. И много секса. Очень много секса. Нечеловеческого, противоестественного, неправильного. Его насиловали русалки, царапая своей чешуёй. Когтистое чудовище вырывало ему волосы, заставляя подчиняться. А потом его словно засунули в доильный аппарат, и мучительная боль в паху почти разбудила его. Тогда он открыл глаза и увидел день. Распахнутые двери, колышущиеся шторы. Он помнил, что хотел выйти. Но не смог и снова вырубился.
Сейчас он проснулся в полумраке. Шторы задёрнуты. Но даже от такого тусклого света резало глаза. Хотелось в туалет. Он попытался пошевелиться. Кровать качалась. Он нащупал край матраса и подтянулся. Потом сел. Расстояние до двери туалета казалась непреодолимым. Но сбив всё с туалетного столика, на который он налетел, хватаясь руками за шторы, отделяющие кровать от ванной, цепляясь за стеклянные перегородки, он всё же дошёл. И взвыл от боли. Даже рукой к воспалённой плоти прикоснуться оказалось больно.
Он вышел и опёрся на край ванны. Солнце слепило. Голова кружилась. Беспокойное море за окном билось о берег.
Берег! Что бы это ни было, он должен бежать! Если эта сучка нацедила с него достаточно спермы, то она сбросит его за борт, едва они покинут этот порт. Он оценил свою осунувшуюся рожу в зеркале. Плеснул воды. Пригладил руками волосы. Он словно неделю не просыхал.
«Плевать! Бежать, пока она не вернулась!»
Старушка, похожая на мисс Марпл, внимательно изучила его из-за половинок очков, открыв дверь своей каюты.
— Хочешь забрать, что оставил?
Он кивнул, и она скрылась ненадолго в недрах своей каюты.
— Какая удача, что вы не сошли на берег, — сказал он, опершись головой о стену.
— Мне говорили, что русские неделями пьют, но я не верила, — она протянула ему заботливо завёрнутый пакет.
— Теперь будете знать, что это чистая правда, — улыбнулся он. — Спасибо большое, Нора!
Он распихал по карманам документы, карточки и деньги.
— Не подскажете, это что за порт?
— Акаба. Иордания. Решили
