Когда Джонатан умер - Тони Дювер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такое распределение детских занятий походило на жизнь фермера, который был обязан с утра до вечера кормить бесчисленное количество животных. Коровы, свиньи, утки, голуби и куры, гуси, которых нужно откармливать на паштет, ягнята, над которыми нужно трястись, цыплята, которым нужно дать рисовый пудинг, дать зелени кроликам, блюдца –кошкам, салат – черепахам, мух – хамелеону, мышей – удаву; затем нужно вычесать лошадь, причесать жирафа, помыть слона, погладить собак, смазать велосипеды, полить цветы, похоронить мёртвых, пощекотать крокодилов, и уложить спать китов. Всё это составляло неизмеримое тело, вокруг которого без устали суетился мальчик. Его тело, сам мир.
– Мне нравится география. Она мне нравится больше всего. У меня есть все карты. Я видел в магазине даже трёхмерные с горами. Они пластиковые, можно всё увидеть. Можно даже налить воду туда, где реки. Я не пробовал, я не могу её купить. Но я думаю, ты мог бы!
– Вот для чего, посмотри на этот рисунок. Сделать такую же штуку. Это просто Франция с Луарой, Сеной, Гаронной, Роной и Рейном. А ты знаешь, как называются эти мелкие, которые в них впадают? Не знаешь! А я знаю. Потому что я учил.
– Она не трёхмерная, как у них. Я не знаю, у них сверху картинка, вот и всё. Знаешь, я много их сделал, но я выложил только его, потому что он лучший.
– Она идёт с другим рисунком, она того же цвета. Это когда она ест, она спит, она просыпается, это Земля! Да, это был сон. Я не знал, как это сделать, чтобы вернуть её туда. Можно сказать, что это люди мечтают, они думают, что с ними что-то происходит, а потом это неправда! Как-то так, наверное. Более или менее. Да неважно. Это всё потому, что ты хочешь сказать мне, что ничего не понимаешь.
– Но ведь ты приедешь в Париж? Приедешь?
Джонатан смущённо пожимал плечами:
– Если твои родители увидят меня… особенно твоя мать.
– Понятно.
Серж пребывал в раздумьях с тех пор, как узнал о злодеяниях Барбары. Труднее всего ему было понять тактику своей матери. Как только Серж и Джонатан повстречались, ложь этой женщины стала бесполезна; так для чего она лгала? У Джонатана были свои представления на этот счёт, но их было нелегко объяснить ребёнку. Во-первых, Барбара была легкомысленной: она действовала и реагировала на устройство мира, на вещи и на людей, практически не задумываясь. Она была искусной лгуньей и легко могла обмануть саму себя.
Во-вторых, она не была злой. Она не понимала важности чего-либо: и её доброта, и её жестокость проистекали из той же неспособности замечать в определённый момент что-либо, кроме себя, и только себя. Она была одним из тех людей, которые убивают, не желая убивать, и которые спасают жизнь, не ведая об этом. Близорукая, с огромным эго.
Ну и, наконец, она чувствовала, что имеет на своего сына исключительные права, которыми она может пользоваться по своему желанию, и которые оправдывают её в любом конфликте. Серж служил ей запасным человеком, когда с ней больше никого не оставалось. Он был куклой, на которой она могла экспериментировать с теми действиями, которые позднее она опробовала бы на менее скромных жертвах. Партнёр по репетициям, сценографии и изысканиям. Отсюда нелогичность в её поведении по отношению к нему: это зависело от пьесы.
Но было ясно, что во всех этих театрах персона Джонатана была врагом и опасностью. Барбара, вероятно, не думала о нём особенно плохо; его беда, его чёткая квалификация как безусловного врага, заключалась лишь в том, что Серж предпочитал его, а не мать.
Это и было главной проблемой. Если этот мужчина встретится с этим ребёнком, Барбара почувствует себя оскорблённой; и поскольку Симон определённо казался слишком бесхребетным, чтобы выгородить их, всё их будущее, казалось, было в руках или в когтях этой женщины. Значит, им нужно будет её перехитрить. Вопрос был в том, как?
– Ты можешь приходить, когда её нет! – предложил Серж.
– А как я узнаю?
– Я тебе скажу!
– А если она вернётся, когда я буду у тебя дома?
– Ну, мы что-нибудь придумаем.
– Хорошо. Но дважды это не сработает. У неё зуб на меня и она сразу поймет, почему я прихожу.
– Так что нам делать?
Они ничего не придумали. Пока это означало только то, что они не могли планировать заранее. Это будет партизанская война, основанная на уловках и импровизациях.
Эта ситуация ужасно напоминала Джонатану супружеский адюльтер с его жалкой конспирацией – чтобы встречаться и любиться без ведома ревнивого мужа. За исключением того, что здесь мужем была мать, потому что женой был маленький мальчик.
– Мы всё равно должны что-то придумать, – настаивал Серж.
Но он был такой женой, на которую муж имел неограниченные права, каких больше не существовало в современных любовных треугольниках. Наслаждение такой властью в этом безымянном браке – материнстве – объясняло ответ Джонатана на другой вопрос Сержа:
– Но что она может с тобой сделать?
– Она может вызвать полицию, – сказал Джонатан. – Знаешь, она в сущности неплохая. Нет, серьёзно. Но у нас с тобой нет никаких прав, ни на что, вот и всё. И она никогда нам их не отдаст.
– Я мог бы убить её. Только вот…
Джонатан опустил глаза. Сам он скорее помышлял о самоубийстве. Но ребёнок был прав. Смерть Джонатана тоже была бы убийством: самоубийства не существует. Всегда кто-то убивает кого-то.
Однако им нужно было уйти от этих разговоров о смерти. Разум Сержа, слишком энергичный, слишком прямолинейный, не подходил для такой деликатной ситуации, какая была у них. Джонатан заставлял себя свыкнуться с неопределённостью. Всё тщетно. Представления Сержа ограничивались его собственным опытом. Как, например, объяснить ему, что их любовные встречи были совсем не тем, что он думает, не тем,
