Заговор двух сердец - Кэтрин Куксон

Когда наверху грохнуло что-то тяжелое, а крики Жозефины перешли в визг, Тилли выскочила из комнаты, и по лестнице взбежала на второй этаж. Непроизвольно она закрыла уши руками — вопли Жозефины и Вилли ужаснули ее. Ворвавшись в музыкальную комнату, Тилли остановилась и просто-напросто окаменела: посредине стояла Жозефина, разрывая на мелкие клочки ноты и разбрасывая их во все стороны.

— Прекрати! Немедленно прекрати! — Теперь и Тилли тоже закричала. — Жозефина, слышишь, прекрати немедленно!

Девушка тут же остановилась, но затем схватила лежавшую на пианино скрипку, размахнулась и швырнула ее так, что она ударилась о комод и разлетелась в щепки.

— Нет! Ты рехнулась. Сука. Слышишь? Ты — сука.

Тилли замерла и уставилась на сына. Вилли, стоя на коленях, шарил руками в поисках разбитой скрипки. Люк подарил ему инструмент на день рождения. Скрипка была прекрасной и стоила немало. Но не это заставило Тилли оцепенеть. Ее сын, ее мягкий и вежливый сын, назвал девушку, которую считал сестрой и любил, сукой. Тилли впервые слышала, чтобы он ругался.

Она повернулась к Жозефине, которая перебежала комнату и теперь стояла над Вилли. Не обращая внимания на присутствие Тилли, как будто та была невидимкой, девушка взвизгнула:

— Может быть, я и сука, но не такая как твоя свинарка и коровница. Ладно, я сука, а ты, Вилли — ублюдок. Глупый одноглазый ублюдок.

В жизни Тилли были моменты, когда гнев настолько поглощал ее, что она не могла отвечать за свои поступки, как в тот раз, когда она вцепилась ногтями в лицо Альваро Портеса. Вот и теперь она прыгнула вперед, схватила Жозефину за плечи и рывком швырнула на середину комнаты. Та еле устояла на ногах, а Тилли в бешенстве проорала:

— Не смей! Не смей так называть моего сына! Ты меня слышишь?

Жозефина как будто опомнилась, но гнев все еще пылал в ее глазах.

— Ну и что? — бросила она. — Он и есть ублюдок. Мало того, что он ничего не видит, так ты еще держала его в неведении насчет этого… да и других вещей тоже.

Тилли с ужасом смотрела на этот темный сгусток ярости, извивающийся от собственной злобы. И она толкнула ее с такой силой, что девушка упала бы, не ухватись она за край фортепиано. По другую его сторону стоял Вилли, держа в руках разбитую скрипку. Но он смотрел не на инструмент. Нет. Его лицо было повернуто, голова слегка наклонена — он пытался разглядеть две мутные фигуры.

Неожиданный приступ гнева, охвативший его, постепенно проходил, и теперь его охватывало чувство глубокой тоски и печали, причем горевал он не о себе и не о том, что услышал, а о двух женщинах, которых любил и которые сейчас ранили друг друга словами, потому что его мать кричала:

— Он не ублюдок, а вот ты — да. Слышишь, девушка? Ты — незаконнорожденная дочь моего покойного мужа. Почему я тебя удочерила? Вовсе не потому, что твоя мать от тебя отказалась — она бы уж сумела тебя использовать. Нет, я взяла тебя, потому что считала это своим долгом. Но сейчас я кое-что тебе скажу, моя дорогая, и ты сама этого захотела: я не думаю, что мой муж — твой отец. Хотя он и клялся и божился, что ни в чем не виноват. Но твоя мать, ее отец и брат хотели денег, вот и назвали его. Вот твоя мать была падшей женщиной. Теперь решай сама, кто из вас ублюдок?

Господи! Господи! Тилли закрыла лицо руками, шатаясь подошла к стене и прислонилась к ней. Что она наговорила? Что случилось? За несколько минут, не помня себя, она разрушила жизнь девушки. У них все было так славно до сегодняшнего дня… Нет, это неправда. В последнее время Жозефина сильно изменилась, изменялось и ее отношение к матери.

Тилли, как во сне, подняла глаза и посмотрела на обоих. Их лица уже не были так враждебны. Оба, с одинаковым интересом, смотрели на нее, и как будто не узнавали.

— Простите. Мне очень жаль, — жалобно произнесла она. Затем, задержав взгляд на Жозефине, тихо добавила: — Пожалуйста, прости меня.

Жозефина вопросительно повернулась к Вилли, потом снова взглянула на Тилли. Когда она заговорила, голос ее был спокойным, будто не она только что орала и визжала.

— Нечего прощать. Мне тоже следует извиниться. А то, что ты сказала, не такая уж для меня и новость. Вот только жаль, что все не обнаружилось раньше. После всего сказанного мне придется многое пересмотреть: что же я чувствую и как я выгляжу. Ведь, как я поняла, я не полностью индианка, не мексиканка и даже не испанка. Но я всегда знала, что английской крови во мне нет. Скорее всего, твой муж действительно не был моим отцом. Если бы он был моим отцом, то мы с Вили были бы родственниками, хотя и несколько дальними. — Девушка взглянула на Вилли. — Даже не знаю, как бы это называлось. Ведь Вилли родился от одного человека, а я — от его сына, так что мы не сводные брат и сестра. — Она пожала плечами. — Да и не хотела бы я, чтобы моим отцом был твой муж.

Тилли пристально рассматривала маленькое, изящное личико. Слова, которые Жозефина употребляла, манера говорить абсолютно не вязались с ее внешним обликом. Так что все сомнения насчет Мэтью исчезли. И в каком же они теперь родстве? Если в Жозефине нет ничего от Мэтью, тогда она может… выйти за Вилли замуж. Ну вот наконец она призналась себе в том, о чем давно догадывалась. Жозефина любила Вилли. И это стало очевидным, после того, как Вилли познакомился с дочерью Симона Бентвуда и заинтересовался ею. Дружба молодых людей беспокоила Тилли — она хорошо могла себе представить, как отнесется к этому Симон, тем более что Вилли почти слеп.

И вдруг Тилли подумала: неужели в ее жизни никогда не будет покоя? Не будет дня в полном ее распоряжении, когда она сможет пойти, куда захочет, и будет делать то, что захочет. Вот именно — то, что захочет. Если бы она могла себе это позволить, то подобрала бы юбки и рванула бы к коттеджу, прямо в объятия Стива. Да-да, кинулась бы ему на шею, потащила бы его в постель. Странно, как с годами меняется человек. Она никогда не любила так, как сейчас, хотя внешних проявлений этой любви практически не было.

— Я могу поговорить с тобой наедине, мама? — Последнее слово Жозефина произнесла нерешительно.

Тилли это заметила. Она взглянула на девушку, которая перестала быть ей дочерью, даже приемной, и спросила:

— Ты извинишь нас, Вилли?

Юноша некоторое время всматривался в них, прищурив левый глаз, потом круто развернулся и вышел из комнаты. Жозефина заговорила сразу же:

— Ты так не волнуйся, мама. Рано или поздно все бы обнаружилось. Вот только жаль, что все случилось так поздно. Я ведь много думала о том, откуда взялась. Я ждала возможности поговорить с тобой. Очень неприятно, что все случилось именно так.