Эмигранты - Андрей Феликсович Величко

метров триста. Интересно, участок земли пойдет в комплекте с домом или за него придется вносить отдельную плату? Недолго думая я спросил об этом у Натаниэля:

– Наверное, вместе с домом, но какого размера участок вы имеете в виду?

– Примерно сто пятьдесят на триста футов. Нам ведь придется построить еще оранжерею для попугаев и небольшой дельфинарий.

На самом деле строить можно было вообще что угодно, хоть вавилонскую башню, потому как тут был важен не столько результат, сколько процесс. Ибо в силу крайней малочисленности наших дипломатов глупо было надеяться, что они смогут спокойно бродить по Лондону и незаметно для местных служб вербовать осведомителей. А вот когда в процессе строительства здесь начнет колбаситься неконтролируемое количество посторонних, появятся какие-то шансы на успех. Конкретный же выбор объектов был сделан из соображений подкинуть местным пищу для размышлений о способах нашей связи с метрополией. Свифт с Темплом уже интересовались насчет попугаев, ну а теперь пусть англичане сами догадаются, что дельфины тоже чрезвычайно умные животные и прекрасно поддаются дрессировке.

Вечерний ужин у короля прошел в расширенном составе. С нашей стороны, кроме меня, присутствовал и Мере-тики, только что под именем отца Юрия возведенный в ранг чрезвычайного и полномочного посла. С английской же имелось два господина средних лет и две дамы. Одна на вид лет тридцати с небольшим, чуть полноватая шатенка, а другая – голубоглазая блондинка, которой лично я на вид не дал бы больше двадцати. Обе были довольно привлекательны. Ну и сам Вильгельм, естественно, плюс периодически появляющийся неизменный камердинер.

После взаимных представлений выяснилось, что мужчина помоложе является видным экономистом и членом палаты общин сэром Чарльзом Давенантом, а постарше – бароном Гастингсом. Дамы оказались его дочерьми, баронессами Марией и Элеонорой.

Как ни странно это может звучать, но, увидев их, я первым делом напряг обоняние и принюхался.

Еще до отправки в прошлое я прочитал достаточно много материалов об этих временах, и среди них был отчет русского посла об аудиенции у Людовика XIV. Он начинался словами «его величество смердел, аки дикий зверь».

Не знаю, то ли у посла было особо чувствительное обоняние, то ли англичане по чистоплотности превосходили французского короля, но лично я про них так бы не сказал. Они, конечно, попахивали, но терпимо, в пределах допустимого. Но то, на что я готов не обращать внимания в процессе беседы с мужиком, при хоть сколько-нибудь тесном общении с дамами представлялось мне совершенно неприемлемым. Так что я извинился, быстро сбегал к своей команде и велел обеспечить как минимум две бочки горячей воды и иметь в виду, что ее может потребоваться больше, после чего вернулся к королю и его гостям.

Всю первую половину ужина мы беседовали с Давенантом – сначала о предстоящих торговых операциях, а затем и вообще об экономике. И тут я услышал странную вещь. Оказывается, по общепринятым среди здешних экономистов взглядам, производительными классами, которые увеличивают богатство страны, считаются те, у кого доходы превалируют над расходами! А те, у кого, наоборот, вместо сбережений только растущие долги, суть непроизводительные потребители, бремя для общества. То есть примерно его половина, куда входят беднейшие крестьяне, рабочие, матросы и солдаты. Черт возьми, подумал я. Так ведь Австралия готова оказать вам бескорыстную услугу, забрав их всех и почти не потребовав платы за это! Ну разве что пусть возместят нам транспортные расходы, и все. Вот, оказывается, откуда берет начало господствующая в двадцать первом веке точка зрения, что самый уважаемый член общества – это спекулянт чужими деньгами: ведь у него наибольшее превышение доходов над расходами.

– Если же вы желаете поглубже ознакомиться с основными направлениями английской экономической мысли, рекомендую труды Грегори Кинга, – начал закругляться Давенант. После чего, как и положено в неплохо срежиссированном спектакле, инициатива тут же была перехвачена другими действующими лицами.

– Ах, сэр Давенант, – томно вздохнула старшая из баронесс, Мария, – я понимаю, что вы с герцогом обсуждаете необычайно важные вещи, но пожалейте же наконец и дам! Мы буквально сгораем от любопытства. Ваша светлость, ну неужели вы так и не расскажете нам о себе? Ведь мы даже не знаем, женаты вы или нет!

Не только вы, подумал я, тут никто этого не знает, потому как во время плавания я не говорил с англичанами на подобные темы. И выложил на стол две фотографии:

– Да, разумеется, женат, вот снимки моих жен.

– Одна из них умерла? – не поняла блондинка.

– Почему? Обе живехоньки. Просто по нашим законам число жен не ограничивается, лишь бы муж был в состоянии их кормить и… э… иногда удовлетворять.

Король остался невозмутим, барон хрюкнул, Давенант принял вид оскорбленной невинности, Мария томно вздохнула, а Элеонора стала внимательно изучать фотографии, изредка поворачиваясь и бросая взгляды в стоящее у стены зеркало на подставке. Небось сравнивает, подумал я. И, будем объективными, у нее есть основания признать себя победительницей на этом мини-конкурсе красоты. Впрочем, девочка не знает, что я перестал оценивать женщин исключительно по внешним данным еще лет шестьдесят назад, но само ее старание внушает определенный оптимизм. Как ответственно она относится к порученному ей делу!

В общем, я еще минут двадцать развлекал общество байками об австралийской жизни, потом Давенант откланялся, а только этого и ждавший камердинер вмешался в беседу:

– Ваша светлость, я тут подумал про попугаев посольства. Разумеется, им будет построено соответствующее помещение, но пока его величество предлагает разместить их в зимнем саду дворца. Если вы не против, дамы вам его покажут.

– Обе? Нет, спасибо, мне просто неудобно отвлекать на такую малость сразу всех. Госпожа Элеонора, можно попросить вас на время стать моим гидом?

И вот после ужина мы с младшей баронессой оказались в этом самом зимнем саду, где я незамедлительно перешел к сути проблемы:

– Дорогая Элли, вы не против, если я буду так вас звать? Замечательно. Позвольте вам признаться, что, увидев вас, я был мгновенно сражен вашей несравненной красотой в самое сердце. И не будьте столь жестоки, скажите мне – готовы ли вы ответить взаимностью прямо сейчас?

– Здесь? – охнула собеседница, с сомнением глядя на какие-то акации, среди которых происходила наша беседа.

– Ну что вы! В моих апартаментах. Но позвольте предостеречь – я буду любить вас исключительно по-австралийски, ибо иные способы мне неизвестны. Согласны? Тогда пошли, не будем терять времени.

На раздевание дамы ушло минут пятнадцать, несмотря на ее посильную помощь в этом процессе. После чего я осмотрел ее одежду и, обнаружив искомое, то есть пару крупных платяных вшей, свернул тряпки и отнес в соседнюю комнату, приказав подвергнуть химобработке. Сам же вернулся к баронессе, сгреб ее в охапку и, не обращая внимания на неуверенный писк, погрузил в надувной бассейн и приступил к отмыванию.

После третьей смены воды я решил, что пока сойдет и так, Элли была вытерта, а потом отнесена на уже застеленную чистыми простынями кровать, где мы наконец-то приступили к делу.

Проснувшись где-то часов в десять, я с удовольствием посмотрел на спящую Элли и признал, что девочка оказалась очень и очень даже ничего, причем дело не только в моем восьмимесячном воздержании. С ней ведь даже поговорить в перерывах было приятно, не говоря уж обо всем прочем. И то, что баронессу мне совершенно явно подложили, впечатления нисколько не портило.

Я встал, умылся, оделся, потом сходил посмотреть, не высохло ли одеяние дамы, вчера прокипяченное с лизолом и сейчас висевшее поперек ванной комнаты на натянутой леске. Убедившись, что еще нет, достал из сумки свой халат. Мне он был примерно до колен, так что Элли будет как раз до пяток – вполне сойдет хоть и за экзотическую, но вполне приличную одежду. Вытащил было блокнот с ручкой с целью подарить даме, ибо наговорил я ей довольно много и не собирался останавливаться на достигнутом – так пусть записывает, чтобы потом не запутаться при докладе. Но, подумав, решил, что это пока рановато, и извлек бусы из мелких искусственных сапфиров. Или это называется ожерельем? В общем, блестит, и ладно, надо же сделать девочке приятное.

К моему возвращению она уже проснулась. Я показал ей наш туалет, после чего заставил умыться и вычистить зубы. Затем протянул халат и, когда она в него влезла, подарил бусы. Она обрадовалась, но зачем-то вознамерилась позвать горничную. Оказалось, чтобы та ее причесала.

– Без нее никак не получится? – поинтересовался я.

Выяснилось, что получится, но, во-первых, знатной даме неприлично причесываться самой, а кроме того, у нее нет расчески. Я тут же вручил ей этот инструмент и объяснил, что по австралийским обычаям ничего неприличного в этом нет, так что вперед, дорогая, завтрак у нас через пятнадцать минут.

Причесываясь, она успела рассеять мое недоумение относительно крыши у кровати. Оказалось, это против клопов, а то ведь некоторые забираются на потолок и пикируют оттуда на спящую жертву.