К далекому синему морю - Дмитрий Манасыпов

Одноглазый помотал головой.

– Она мне не нравилась. На вкус и цвет, сама понимаешь. Тем более, служил уже по контракту, а женщин в Красном всегда было много. И даже порой красивых.

– Ой, да что ты, – Багира усмехнулась, – красивые порой. А то вы, мужики, как на подбор, каждый второй прямо Брэд Питт.

– Тсс-с, – одноглазый подмигнул, – не зови дьявола на ночь глядя. Говорят, после войны он приходит по ночам к тем женщинам, которые его звали.

– Кто? – оторопела Багира. – Питт?

– Ага.

– Тьфу ты, клоун, – она фыркнула. – В кои веки попался вроде нормальный мужик, а все туда же. Смеяться после слова «лопата»?

– Да как хочешь, – одноглазый виновато пожал плечами. – Глупость сморозил?

– Не то слово. Хотя… Хорошо, что мы с тобой помним про Питта. Могли бы про Кончиту Вурст помнить. Оно отбиралось на «Евровидение» перед самой войной.

– Не-не, – одноглазый хохотнул. – Не видел. Да у нас Зверев был – свой, теплый, ламповый.

– А мне Том Харди нравился, – Багира вздохнула, – я с ним все фильмы смотрела. Перед войной, помнишь, он нового Безумного Макса играть должен был. Жалко, не увидела. Он тебе нравился?

– Кто?

– Харди. Хотя да. Там еще Терон играть должна была. Терон?

– Нет. Только Моника Белуччи, только она.

– Почему?

– Потому что она – воплощение самой настоящей греховной красоты. И из-за глаз.

Багира вздохнула и не поверила. В глаза. Мужики такие мужики. Ага, глаза.

Глава 6

Трое без лодки

Самарская обл., аэропорт Курумоч

(координаты: 53°30′06″ с. ш. 50°09′18″ в. д.),

2033 год от РХ

Вода обожгла холодом. Рюкзак, лямкой охвативший рукав плаща, тянул вниз. Морхольд всхрапнул, захлебнулся, закашлялся. Оттолкнул липнущий спустивший пластик лодки, броском кидаясь вперед. Разом отяжелевшая одежда мешала, сковывала. По лицу ударило волной, забив носоглотку, попав в глаза. Дерьмо!

Рядом плеснуло, ударило тяжелым по ногам. Морхольд дико заорал, ничего не стыдясь. Умирать страшно. Умирать из-за какого-то карася-переростка еще и мерзко. Только рыбе это не объяснить. Да и воде, упорно тащившей его вниз, тоже.

Он нырнул, против воли и сознания, орущего – не надо, не надо! Надо! Потому как из-под черной глади, в ряби и пене, тварь прикончит его сразу. Чертов рюкзак скинуть не удалось. Рогатина торчала пером вперед, лишь бы успеть.

Тут, внизу, вода казалась уже не такой ледяной. И не мутная, практически прозрачная, ни фига не черная. Морхольд, еле шевеля ногами, крутил головой. И, увидев искомое, замер. Потому как справиться с такой-то вот сволочью, в ее стихии, с говно-копьем… было нереальным. Со дна, соглашаясь, скалилось несколько черепов.

Из глубины, рассекая воду со взвесью ила и песка, прямо на него неслось чудовище. Вытянутое тело, длинная пасть, плавники, покрытые иглами, частокол шипов по позвоночнику. Щука, етит-колотит. Крокодил просто, а не щука. Но Морхольд сдаваться за просто так не собирался.

Рыбина, изогнувшись хитрым поворотом, замерла. Секунду спустя, еле заметным глазу движением, ударила. И он ее встретил. Единственным возможным и отчаянным движением. Зажав ратовище рогатины под мышкой и ударив, как смог, косым выпадом, стараясь поддеть под жабры.

Сталь вошла в мягкие, податливые ткани легче, чем думалось. Сложнее оказалось со второй частью замысла. Пробить вязкую мякоть и зацепить позвоночник не вышло. Рыба вырвалась, дернула кверху. Легкие Морхольда жгло без кислорода, краснело в глазах. Он пробкой выскочил на поверхность, отчаянно думая о том, что дальше, и пытаясь скинуть рюкзак. Над головой просвистело. И еще. Когда щеки, содрав кожу, коснулся тросик, он понял, что спасся.

Если сможет не утонуть. Но ему не дали. Вытащили на тот, нужный ему, берег.

– Фартовый ты чувак, – человек, присевший рядом с кашляющим и хватающим ртом воздух Морхольдом, похлопал его по плечу. – В рубашке родился.

Морхольд что-то промычал, смотря в небо. Небо, низкое и мрачное, было просто прекрасным. Ничего красивее он не видел.

– Эй, с тобой говорю! – И человек, встав, присовокупил к словам пинок. В бок.

Желающий сказать «спасибо» Морхольд как-то сразу передумал это делать. И обратил внимание на творящееся вокруг.

Щука, вытащенная на берег, не трепыхалась. Голова, страшная, зубастая, блестя гладкой сизой мордой, лежала отдельно. Здоровенный бородатый вахлак в плаще от ОЗК, резиновых чулках поверх валенок и в теплых ватных штанах занимался рогатиной и рюкзаком Морхольда. Вернее, пока еще рогатиной, крутя ее в руках и одобрительно причмокивая.

Поодаль сворачивал чудо-снасти, помесь арбалета и гарпунной пушки, длинный тощий малый с лысой головой. Одежда была такой же, что и у его товарища.

Ну и любитель пинаться. Невысокий крепыш, ароматно пахнущий потом, гнилыми зубами и перегаром.

В общем, картина вырисовывалась ясная. Морхольду повезло наткнуться на самых обычных бродяг. Из тех, кто легко выручит прохожего, забрав слишком тяжелый груз или поможет женщине, показав ей немного нового в отношениях мужчины и женщины. Милые ребята, что и говорить. Хотя, как раз-таки поговорить стоило. Так, на всякий случай.

– Меня Морхольдом зовут. Помочь бы мне еще немного, пацаны.

– Ха, слышь, Ермак, – гнилозубый подкинул в руке здоровенный, хорошо наточенный нож. – Веселый нам попался человечек.

Ермак что-то буркнул, отложив рогатину и живо заинтересовавшись рюкзаком.

– Да и хрен с тобой, – обиделся гнилозубый. – Понимаешь, Морхольд, еще неизвестно, останешься ты нам торчать за спасение от щуки или нет.

– Вот оно че, – усмехнулся Морхольд, внимательно следя за чуть подрагивающим в полуметре от своего лица тесаком. – Ну да, сложно не понять.

– Умный поганец, – гнилозубый хихикнул, – а чего ж ты тогда без огнестрела, умник? Нам бы не помешало, глядишь, оставили тебе твою ковырялку, добрался бы до летунов.

Морхольд улыбнулся. Он двигался в верном направлении. Осталось только выкрутиться. Гнилозубому не понравилась эта улыбка, и, нахмурившись, он наклонился к спасенному.

Ермак, терзающий узлы рюкзака, внезапно дико завопил. Гнилозубый, вздрогнув, обернулся. Морхольд не стал терять времени. Он ударил. Два раза. По яйцам и в кадык. Сильно, до хруста, насмерть. И потом, перевернувшись набок и схватив выпавший нож, вскочил, кинулся к дылде, что пялился в сторону орущего на земле Ермака. Вернее, уже затихающего Ермака. Из распоротого горла бугая толчками выплескивалась кровь. А на груди его, булькающего и дрожащего в агонии, сидела шипящая Жуть. Вся в крови и злющая. Чертовски злющая.