Город, где умирают тени - Грин Саймон

Сейчас Полли стояла в Весенней комнате, глядя в окно на чуть проклюнувшиеся листочки дуба, что рос напротив. Воздух был прозрачен и ясен и полон надежд на будущее. Полли, которой от роду было восемь лет, приходилось вставать на цыпочки, чтобы заглянуть в окно. Она была миловидна, с открытым симпатичным лицом и длинными светлыми волосами, аккуратно расчесанными и заплетенными в две длинные косички. На Полли было ее лучшее платье, ее самое любимое платье. Девочке исполнилось всего восемь лет, когда что-то страшное пришло в ее жизнь. Она смотрела в окно, но дорога из города по-прежнему оставалась пустой, как бы долго она ни ждала.

В доме Полли жила одна (на самом деле это было не так). Вид из Весенней комнаты, поначалу такой многообещающий, некоторое время спустя становился утомительно скучным, ведь у девочки восьми лет порог скуки довольно низкий. Который раз пришла ей в голову мысль открыть окно и выбраться на весенний воздух. Но ни разу она не осмелилась это сделать. Что-то было в доме такое, что удерживало ее от этого. Восьмилетняя Полли Казинс вздохнула и пнула стену модной, но очень удобной туфелькой. Затем повернулась к Весне спиной и вышла из комнаты.

Миновав дверь, девочка с головокружительной скоростью выросла в размерах. Оперевшись рукой о стену коридора, чтобы сохранить равновесие, она нашла что-то вроде утешения в ее ровной, неизменной структуре. Перемена была скоротечна, но стремительный ток крови по обновленному телу слегка опьянил ее, и она глубоко вздохнула. Сейчас Полли было вновь восемнадцать, и вновь она жила с матерью в их старом доме. Что-то было в этом доме еще, но в ту пору Полли не знала что. Она была высокой, пяти футов десяти дюймов, и гордилась своим ростом; длинные светлые волосы мягко обрамляли славное простое лицо. Привлекательной она не была и уже никогда не будет, но девушку вполне можно было назвать симпатичной, если бы не глаза: белесые, цвета вылинявшего индиго, необычайно холодные и всегда настороженные. Глаза человека, много думающего, но мало говорящего. Пройдя по коридору, Полли открыла другую дверь и вошла в Летнюю комнату.

Ослепительное солнце кипело в небе настолько синем, что на солнце было невозможно смотреть. Солнечный свет падал и растекался по лужайке, будто растопленный мед, и птицы в небесном великолепии парили так высоко, что казались чуть заметными точками. Полли заглянула в мир Лета — это было единственным, о чем она когда-либо мечтала, но дом (или нечто в доме) не пускал ее в этот мир. Она отвернулась от окна. Долго смотреть на Лето было невмоготу: это возвращало к жизни воспоминания о времени, олицетворявшем для нее понятие счастья. О том времени, когда она возвратилась в дом, не зная, что там ее ждет. Повернувшись к Лету спиной, девушка покинула комнату.

Уже в коридоре Полли слегка ссутулилась, потому как в одно мгновение миновали четыре года, и ей исполнилось двадцать два. В глазах пустота и смятение, волосы коротко острижены — их остригли в больнице, куда она попала из-за приступа. Ей было плевать. Плевать на все, только бы не покидать дома. Она жила в нем одна после смерти матери, и расстаться с ним не было сил. Когда Полли сказали, что она наконец здорова, первое, что она сделала, — вернулась в дом, потому что больше идти было некуда. Это был ее дом. Полли расправила плечи и, войдя в комнату напротив, выглянула из окна в Осень.

Золотые и бронзовые листочки все еще дрожали на дубе, но большинство листьев он уже растерял, и голые ветви дерева напоминали костлявые руки. Осень Полли любила больше всего. Осень приносила успокоение и была не так требовательна. Когда к Полли приходило желание, чтобы мир оставил ее в покое, именно вот таким — осенним — он ей и представлялся. В то же время мимолетность и изменчивость Осени подарили Полли откровение о том, что мир может меняться, не принуждая быть неизменной и сильной ее саму. Полли посмотрела на Осень и с неохотой от нее отвернулась. Она старалась навещать Осень недолго, боясь, что угаснет ощущение новизны, а вместе с новизною и утешение. Полли вышла из комнаты в коридор, и тридцатилетие пало на ее плечи, вернув ей истинный возраст. Оставалось последнее окно.

Чуть пройдя по коридору назад, Полли вошла в пустую — как и все предыдущие — комнату и выглянула через окно в Зиму. Морозно, ветрено, небо темное, грозное. Изморозь забелила лужайку и выискрила дорожку к дому. Зимний вид из окна она любила меньше всего, потому что это было сейчас, в настоящем, и мир жил своей жизнью без ее участия, без заботы о ее нуждах. Зима сменялась Весной, Весна — Летом, Лето — Осенью, и все повторялось бесконечно… Полли могла бы спуститься и выйти из дому в Зиму в любое время, когда ей захочется. Но покупки она заказывала по телефону и оплачивала их по почте, так что никогда не переступала порог.

Полли Казинс, тридцати пяти лет от роду, выглядела на десять лет старше. Болезненно худая, она несла на себе бремя слишком тяжелое — сбросить его недоставало сил. Совсем не такой мечтала стать восьмилетняя девочка.

Неожиданно краем глаза Полли уловила движение и с легким удивлением увидела мужчину, направлявшегося по улице к ее дому. Сначала она решила, что он заблудился. Просто так сюда никто не забредал. Смотреть здесь, кроме как на два дома, было не на что, и все, кто об этом знал, старались понапрасну не беспокоить их обитателей. Однако человек продолжал шагать, не проявляя ни спешки, ни беспокойства. Внешне он казался довольно приятным, даже симпатичным, несмотря на то что был хмур и задумчив. Остановившись у пустого дома напротив, он долго его разглядывал. Это был дом Хартов.

Полли почувствовала быстрый укол сожаления — почему он пришел не к ней? Затем чуть сдвинула брови, потому что лицо мужчины показалось ей смутно знакомым. Она хмурилась, глядя ему в спину и пытаясь ухватиться за слабый стебелек мысли, но та ускользнула, как ускользало большинство ее мыслей. Полли не расстроилась. Если мысль была важной — она вернется.

Неожиданно человек сделал шаг вперед, поднялся по ступеням крыльца и отпер входную дверь. Полли моргнула в изумлении. Насколько она знала, вот уже двадцать пять лет никто не входил в дом Хартов. Любопытство манило ее, как незнакомый друг, и она повернулась, вышла из Зимней комнаты и направилась по коридору к лестнице, не позволяя себе при этом спешить. Ей надо было миновать последнюю комнату — ту, где отсутствовало окно и дверь которой была надежно заперта, — и Полли миновала ее с высоко поднятой головой. Она слышала, как за дверью что-то сипло и размеренно дышит, но в комнату заглядывать не стала. Ничего там не было. Ничегошеньки. Спускаясь по лестнице, Полли продолжала слышать тяжелое дыхание.

Вид из окон первого этажа был один и тот же, и за окнами — одно время года. Эти окна смотрели на мир именно такой, каким он был на самом деле. Полли жила на первом этаже, переделав одну комнату в спальню. Наверху она старалась проводить как можно меньше времени. Там жило слишком много воспоминаний. Но иногда что-то звало Полли туда, и ей приходилось подниматься наверх, хотела она того или нет.

Полли подошла к окну и стала наблюдать за домом Хартов. Увидев, как незнакомец выглянул из окна напротив, она вновь вгляделась в его лицо. Теперь она была уверена, что видела его когда-то. Или где-то. Дыхание женщины участилось. А может, он был частью ее прошлого, гостем из тех лет, что были для нее потеряны? Из того времени, которое она решила не вспоминать? Мужчина отвернулся от окна и исчез, но запечатлевшийся в памяти овал его лица продолжал дразняще трепетать перед глазами. Видела, видела она его прежде — когда была очень молодой. Это лицо Джеймса Харта, который жил со своими родителями в доме напротив, когда ей было восемь лет.

Снятся ли домам их хозяева, пока те отсутствуют?

Джеймс Харт стоял в большой комнате дома, в котором вырос, и не мог припомнить здесь буквально ничего. Он был огорчен и разочарован, несмотря на то что приказал себе не ждать слишком многого слишком скоро. Пока что память подсказывала, что он в этом доме впервые, но Харт надеялся, что, побывав внутри, он что-нибудь да вспомнит. Если только случившееся здесь не было настолько ужасным, что память по принципу избирательности не решила его предать забвению. До сих пор он не нашел ответа — почему его семья уехала в такой спешке. Как сказал Дедушка-Время, пророчество было достаточно тревожным, чтобы напугать кого угодно, но что конкретно заставило его родителей бросить все и спасаться бегством? Угрожал ли им кто-нибудь, решив, что Харты, в свою очередь, были угрозой для Двери в Вечность и самого Шэдоуз-Фолла? И, может, родители поверили в это и бежали из города, чтобы спасти его от угрозы? Мысленно пожав плечами, Харт протянул руку, чтобы открыть первую дверь слева. Поддалась она без усилия и без скрипа.