Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

книжки и был вынужден уходить на другой конец поселка к знакомому играть в шахматы. А она… Она была в состоянии подарить внуку целый мир. Но в разумных временных пределах, поскольку огромное количество сил у нее отнимали подготовка к умным лекциям и проверка студенческих работ. Потому более чем раз в году и всего на неделю внук не мог отвлекать ее от такого важного государственного занятия. Ведь ей приходилось бросать свои лекции и тетради и, помимо гречки-размазни, начинать варить еще и манную кашу, а также выносить горшок и ловить подвижного как ртуть карапуза, норовившего то упасть в колодец, то залезть на сетку-рабицу, а то и вовсе открыть замок калитки и выбраться на улицу.

– Вот станет он постарше, – говаривала она дочери, – будешь привозить его к нам чаще. Дед будет играть с ним в шахматы, а я смогу доверить ему косить траву. Тогда пожалуйста. А сейчас… сейчас мы пока просто не приспособлены к тому, чтобы возиться с таким маленьким ребенком.

Маленькому ребенку между тем на сложности, которые он создавал в жизни взрослых, было, конечно же, глубоко наплевать. Таща за собой по ступенькам на второй этаж за хвост старого кота, он другой рукой умудрялся попутно отковыривать от стены с любовью и тщанием наклеенные фотообои. И тут же, оступившись, кубарем катиться вниз, оглашая весь дом невыносимыми воплями. Ей приходилось бросать привычную возню с паровыми котлетками и бежать дуть на разбитые коленки, заливая их зеленкой, приклеивать оторванные фотообои и часами искать ошалевшего и раздраженного кота, который прятался не где-нибудь, а на участке вредного соседа. И для того чтобы найти несчастное животное, приходилось вступать в долгие переговоры с ним, а затем, старательно обходя кусты жимолости и облепихи, чтобы – не дай бог! – не задеть их юбкой, – тщательно выбирая, куда ступить, чтобы не раздавить фасоль и горох, ловя в это же самое время чутким ухом странный стеклянный грохот в своей кухне и сильно подозревая, что внук добрался до ее любимых бокалов, вытаскивать кота, взъерошенного и царапающегося, из-под соседского сарая и трусцой бежать с ним обратно – спасать посуду…

Словом… О какой тишине и ограниченном общении могла идти речь в ту неделю, когда внука привозили на свидание с бабушкой и дедом? От этих «родственных набегов» они отдыхали потом как от тяжелых затяжных боев под Москвой, о которых рассказывал ей в свое время отец.

В тот день она, найдя наконец кота, перешагивала с ним через легшую «рабицу» и вдруг увидела, как славный продолжатель ее рода, едва удерживая ручонкой большое красное яблоко, от души кусал его своими молочными зубками, а шаловливой ножонкой с наслаждением поддевал выглядывавшие из травы другие. Когда случайным движением внуку удалось отправить одно из яблок аккурат в окно кухни и он вострубил победу, она в ужасе бросила кота и помчалась спасать свое имущество, спиной уже ощущая собирающуюся на соседском участке грозу.

Подхватив внука, гладя его по непокорной голове, уворачиваясь от молотящих по ней ножек и колотящих ручек, она ласково попыталась уговорить чадо не трогать соседские яблоки, громко и внушительно рассказывая, как сложно устроены человеческие отношения, с каким уважением надо относиться к старшим и к чужому труду, как нехорошо не беречь имущество и брать без спросу чужие вещи. Малыш меж тем упрямо выдирался из бабушкиных рук, орал истошным голосом, фонтаном рассыпая во все стороны бисеринки слез и со всей дури лупил ее по голове недоеденным яблоком. Сколько бы продолжалась эта душераздирающая сцена – неизвестно, если бы внимание уже изнемогшей бабушки и отчаянно отстаивавшего свои права внука не привлек странный звук. Оба одновременно замерли.

Сосед с остервенелым выражением лица, удерживая в руках прыгающую электропилу, елозил ею по нависающей над их участком яблоневой ветке…

– Что вы делаете?! – отчаянно закричала она. – Зачем? Неужели для ребенка пожалели яблоко?

Но сосед, желчно сплюнув в их сторону, не ответил и не прекратил своего изуверства до тех пор, пока яблоня, тихо охнув, не уронила полную плодов ветку в покорно легшие под ее тяжестью травы…

Через три дня внука увезли. Он наконец смог вернуться из шахматной ссылки, она – к своим тетрадям и лекциям, а яблоня… Яблоня начала болеть.

Она хирела с каждым днем, внезапно сбросив все свои плоды, свернула листики и скорбно наклонилась в сторону хибары соседа. Он и она, периодически глядя в окно, молча качали головами и осуждающе переглядывались друг с другом, при этом строго соблюдая ту самую тишину, которую настолько распугал внук, что она все никак не могла вернуться в их большой дом и улечься по своим привычным углам еще несколько месяцев. И только с первым снегом им удалось окончательно восстановить нормальный образ жизни, водрузить на его законное место в кресло у камина облезшего, продрогшего и одичавшего кота, купить новые, похожие на прежние бокалы и наконец вернуться к столь чаемому минимализму общения.

Лишь ранней весной они нарушили дорогой их сердцу порядок тем, что два вечера подряд спорили: пора ли уже поставить этот самый забор или все же подождать, когда яблоня окончательно умрет? Спор был разрешен в пользу забора. Ибо яблоня в этот год не зацвела. И потому вскоре по участку, безжалостно сминая свежескошенную траву и забивая ее аромат бензиновыми парами, заелозили гусеницы трактора, заходили сапоги рабочих, зазвучали смех, грубые шутки и грохот молотка по железу, которые снова изгнали из их дома привередливую тишину. Это было настолько травматично, что он срочно купил горящую путевку в Турцию и умчался творить к морю. А она, совсем уж переутомленная идущими экзаменами, тем не менее старалась подольше задерживаться в Большом городе и не гнать машину, возвращаясь домой.

К июлю новенький забор высился во всей своей красе. Проклятия, которые посылал из-за него сосед, хотя и доносились до их слуха, стали почти неразборчивы, и ими, казалось, можно было пренебречь.

Однако интеллигентность… ох, это мерзкое качество, которое, как и рабство, совершенно не выдавишь из себя по капле, как советовал когда-то великий классик! Совесть мучила ее ночами, ведь когда все же удавалось разобрать крики соседа, получалось, что из-за тени от их забора погибли окончательно не только яблоня, но и все его посадки этого года.

Впрочем, вскоре выяснилось: и он тоже не может работать, ибо выбит из колеи видом, открывающимся с его балкончика: сосед бродил по участку в растерянности, безуспешно пересаживая на редкие оставшиеся солнечные участки малину, смородину и помидоры… Но главное… главное, яблоня теперь стояла бесстыдно-беззащитно голая, почерневшая, каким бесстыдно-беззащитно голым бывает труп в морге на столе патологоанатома.

Чтобы хоть как-то компенсировать