Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев

Ученые по-очереди шмыгали в дыру и через оговоренные десять минут вылезали, восторженно обмениваясь своим изысканиями.

— Это такой же камень, однако с искаженным электромагнитным полем, — сказал Добчинский.

— У других камней вообще никакого электромагнитного поля нет, — дополнил Бобчинский.

— И он проводит электрический ток, но только изолированно от прочей скалы, будто изолированный проводник.

— Сюда должны бить молнии во время грозы, а по ночам над этой горой рождаются сполохи.

— Вероятно, именно в этом минерале меняется физика, потому что в нем меняется время.

Бокий не мешал ученым обмениваться мнениями, проводить экспресс-анализы и составлять какие-то таблицы. Однако от его внимания не ускользнул тот факт, что Антикайнен озабочен чем-то еще. Ах, да, «железные сапоги» и «железный хлеб» — если верить сказкам, то без них никак не обойтись. Ну, что же, придется спуститься к ламбушке — ведь другой воды поблизости, вроде, как нету.

— Что же, осталось найти кое-что еще, — сказал во всеуслышание товарищ Глеб.

Игги, словно бы предваряя вопрос своего сокамерника, заметил:

— Ключей подземных в доступной близости нет. Да и не могут они быть, раз целое озеро в нескольких десятках метров. Его и нужно осмотреть.

— Эх! — вздохнул Тойво и очень тихо добавил. — Надеюсь, у тебя не может быть сомнений, кто будет проводить этот подводный осмотр.

Конечно, если есть заключенные, их и бросят в воду, как щенят, заставят ползать по дну раком, копаться в водорослях и тине. Хоть на дворе и июнь, но вода студеная, часик в воде посидел — и всю оставшуюся жизнь можно на женщин не смотреть.

Но к удивлению сокамерников в воду полез Добчинский, натянув на себя поверх теплого белья резиновый водолазный костюм. Ламбушка, конечно, была бездонной и полна окуней, щук и прочей рыбы, но вряд ли требовалось нырять и обследовать глубины — снаряжение для прохода через портал не должно быть упрятано в полной недосягаемости. А озерные водоплавающие беспокоили искателя в самой малой степени.

— Раз на металле может быть зеленый налет, значит, будем искать медь — сказал Бобчинский. — Все, как в сказках.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Впрочем, это не относилось к Добчинскому. Побарахтавшись возле берега с пробирками с четверть часа, он сузил область поиска: только возле больших, словно бы хаотично набросанных камней, уходящих прямо под воду.

— Товарищи! — возмутился Бобчинский. — Да ведь это ступени! Вы их не могли разглядеть?

— Могли! — хором сказали прочие члены экспедиции. — Но не разглядели!

А Добчинский что-то захрюкал из ламбушки, точнее — забулькал. Если бы, конечно, он что-нибудь по-человечески сказал, обратили бы внимание, а так — все на него наплевали. И напрасно.

Он тужился, тужился, потом негодующе хлопнул ладонями по поверхности озера, так что любопытствующие щуки весом от одного килограмма и выше повыпрыгивали из воды. На щучьи выкрутасы обратили внимание все и тут же затосковали. Никто из собравшихся не был чужд хорошей рыбалке, а тут — ни снастей, ни времени!

— Что там у тебя? — недовольно спросил Бокий.

Добчинский выплюнул загубник трубки аппарата подводного дыхания и объяснил:

— Кольцо нашел каменное, но достать его не могу, как бы ни напрягался. Крышку какую-то держит.

Нечего делать: стянув с себя штаны, залез в воду Игги. Через некоторое время им на помощь пришел Тойво. Потом Бобчинский. Когда же и помощь Блюмкина ни к чему не привела, товарищ Глеб предположил:

— Может, его и не надо вытаскивать?

— Надо, надо, — обиженным тоном капризного ребенка сказал Яков. — Давай к нам!

Но тут Игги, старательно ощупав всю крышку, сунул руку в обнаруженную щель и вытащил пару металлических «портянок». По его примеру тоже самое проделали каждый из находившихся в воде. Все они затем вылезли на берег и начали клацать зубами от холода. Солнце тем временем клонилось к горизонту.

Добчинский, как самый подготовленный водолаз, нашел поблизости от первого и второе кольцо. Из-под крышки его он извлек «хлеб».

— К этим каменным рукоятям ранее поплавки привязывались, — объяснил он. — Все просто.

— Чего же ты раньше не додумался до этого, заставил нас всех задницы мочить? — недовольно проворчал Блюмкин.

Ну вот, собственно говоря, и все. Самые смелые предположения, подкрепленные годами изысканий, воплотились в находки, которые оставалось задействовать по назначению. Конечно, не обязательно, чтобы экспедиция пошла по пути далеких предков, вполне возможно, что они, мудрее и опытнее своих последователей, преследовали иную цель. Определить это можно было только опытным путем.

Они развели костер возле входа в гроб Елеазара и наскоро перекусили. Добчинский и Бобчинский выглядели вполне умиротворенно — задачу свою они выполнили, теперь от их стараний ничего уже не зависело. Разве что слегка любопытно было, как дальше дело обернется. Но, поработав с Барченко, и тот, и другой навидались всякого, что называется, околонаучного. Поэтому, поступи приказ уходить — ушли бы, не оглядываясь. Нести людям знание не входило в их функционал.

Блюмкин был вполне спокоен. Вероятно, так было и на самом деле, потому что в отличие от него даже всегда хладнокровный, как змея, Бокий, казалось, несколько нервничал. Про Тойво с Игги и говорить было нечего — они очень переживали.

Их состояние можно было понять: они ждали подвоха. В России с заключенными последнее время не церемонились. Да что там — в мире не церемонились. Тойво вспоминал незадачливую судьбу Алгота Тиетявяйнена, в мире известного под псевдонимом Майю Лассила.

Замечательный финский писатель, сгинул, словно его и не было, в мае 1918 года. Прожорливость революции измеряется в сожранных ею великих людях. Но ведь сама по себе эта чудовищная тварь пищу не ищет — ее поставляют люди.

Антикайнен в школе шюцкора зачитывался великолепной книгой «За спичками», не стесняясь, хохотал, чем приводил в изумление прочих курсантов. Разве можно смеяться над строчками? Можно, если их написал Алгот Унтола — очередной псевдоним парня из деревни Рускеала, что возле той самой Сортавалы.

Тойво знал, что писатель сначала учительствовал где-то в Раахе, а потом переехал в Санкт-Петербург. Поддержав красную революцию, Унтола ни разу не пересекся с ее лидерами — с Куусиненом, с Гюллингом или Рахья. Для неуловимого Алгота это было, вроде бы как, типично. Считая своим домом Тохмаярви, он тем не менее постоянно переезжал с места на место. Даже престижную в Финляндии литературную премию Унтола не получил — не смогли его найти. А потом он просто отказался ехать в Хельсинки.

Выходит,