Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев

гробами. Позднее по мере расселения людей с этим начались проблемы. Но человек всегда найдет выход. Ящик из струганых досок — чем не гроб? Человек из лона матери приходит, поживет, сколько положено, да и в другое лоно уходит — в мать-сыру землю. Через тот пресловутый гроб в разных его проявлениях.

Могила монаха-отшельника как раз сохранилась, рядом же пещерка, где нашли его нетленное тело.

— Позвольте, — удивился Игги. — Две могилы, однако, должны быть.

— Это как? — вопросил Яков.

— Ну, первая — Елеазара Анзерского, преподобного отшельника, вторая — Иисуса. Они же тут обитали, совершая пустынный подвиг, каждый — свой.

— Вместе? — спросил Добчинский.

— По очереди, — попытался объяснить Игги, но осекся. — Каждый в свое время.

— А кого тогда камнем по голове? — попытался уточнить Бобчинский.

— Елеазара, — потерянно ответил монах. — Чего-то все запутано.

Путаница, пронесенная через века трудами определенных людей делается фундаментальной историей. В историю, которую пишут в учебных пособиях, принято не верить. Историю, которую пишут в учебных пособиях, принято допускать. Все равно она в большей степени — вранье.

Так, во всяком случае, думали почти все из Анзерской экспедиции. Только Бокий ничего не думал. Он, подлец, знал.

Отшельники — это люди, которые отошли не только от мирской суеты, но и от любых церковных движений. Они всю свою жизнь изучают Святое Писание, по мере просветления отметая в нем всякий сор, наметенный вековыми политкорректными правками. Они непонятны государствам и не очень приятны церквям.

— Тойво, ты в состоянии отвлечься от Иисуса и Елеазара? — спросил товарищ Глеб. — Времени у нас не так, чтобы много. Надо искать.

Антикайнен с отрешенным видом стоял возле входа в пещеру, упершись о камень плечом. Он, конечно, слышал весь разговор, но размышлять вслух не торопился. Он, словно бы, к чему-то прислушивался.

В голове у Тойво была полная пустота. Иной раз накатывал непонятный шум, словно бы одновременное мычание нескольких сотен коров. Или, скорее, это походило на многократно наложенное эхо звука «му». Или звука «у». Стоит прислушаться — весь шум пропадает. И снова — пусто. Блин, черт его знает, что искать? Времени мало? «Time is the fire in which we burn». Время — это огонь, в котором мы горим.

— Я один слышу голос призрака, который пошаливает на острове? — проговорил Антикайнен. — Этого усопшего монаха?

— И что он говорит? — усмехнулся Блюмкин.

— «У», говорит. «Уу».

— Баранки гну, — ответил Яков. — Хорош придуриваться.

— Позвольте, позвольте, — вмешался Добчинский. — А вот сюда отойдите. Здесь слышите?

И он указал на место возле могилы немного в стороне от пещеры.

— Здесь не слышу, — отойдя в указанное место, заметил Тойво.

— Все понятно: резонансная частота, — сказал Бобчинский.

— Человек-локатор? — спросил Яков. — Ухо — горло — нос?

— Радар, — невозмутимо поправил его Добчинский.

На самом деле Антикайнен грешил на травму, от которой совсем недавно излечился, а не на свои удивительные способности. То, что когда-то вне яви — то ли в полусне, то ли в полубреду — ему доводилось общаться и со сказочным Паном, и с не менее легендарным рунопевцем Архиппой Перттуненом, в лагерном быту как-то подзабылось.

Что же тут вырисовывается? Два замечательных отшельника истинной Веры здесь обитали до скончания своих веков. Одного похоронили, точнее — перезахоронили. Другой куда-то потерялся. Точнее, о нем как-то позабыли.

Тело, что было обнаружено в каменном гробу, было нетленным, отчего сделали вывод, что оно принадлежит, вернее — принадлежало, Иисусу. Его тоже обнаружили не сразу, а только через сорок с лишним дней после того, как тот перестал выходить на связь. Но если нашли его в пещере, да еще закрытой могильным, так сказать, камнем, каким же образом покойник затворился?

— Надо искать в этом гробу аномальный камень, — предложил Добчинский. — Он не может не отличаться от прочих своими параметрическими характеристиками.

— Какими? — спросил Бокий.

— Теплопроводностью, — сказал ученый, но его товарищ Бобчинский энергично затряс головой.

— Что такое? — поинтересовался начальник экспедиции Глеб.

— Не согласен: при разной теплопроводности имели бы место разрушения на пограничных с этим камнем объектах. Трещины, сколы и тому подобное — объяснил тот.

— Ну, и что? — хмыкнул Блюмкин. — Надо искать камень возле разрушенных.

— Согласен с моим коллегой, он прав, я поторопился с выводом, — ответил Добчинский. — За год появились бы деформации, за десять — обрушилось бы несколько элементов пещеры, за сотни лет — образовался бы общий провал. И от этого гроба ничего бы не осталось, только хаотичное нагромождение скальной породы.

— То есть, по плотности все это должно быть примерно одинаково? — уточнил товарищ Глеб.

— Именно так, — хором согласились оба ученых.

Тойво не особо вслушивался в их разговоры, он думал о чем-то другом. Наконец, обратился к монаху:

— Слушай, Игги, а почему по воскресению Спасителя в одном Евангелие был единственный ангел в белых одеждах, а в других — два ангела?

— Ну, вероятно, камень могильный отпереть одному было бы тяжеловато. Запирали-то Иосиф с помощником. Вот и отпирали — два, — пожал плечами тот.

— Ну, вы даете! — восхитился Блюмкин. — Ангел же силен, как черт! Прости меня, Господи! Ему помощники не нужны!

Он непроизвольно перекрестился, позволив столь нелестное сравнение.

А Бобчинский с Добчинским в это время вытаскивали из сумки какое-то хитрое оборудование, ни на кого не обращая внимание и переговариваясь.

— Если время стремится к нулю, то может быть изменена частотная модуляция объекта.

— Нет, не частота, а проходимость по длине волны.

— Тогда изменение упорядоченного движения может создавать свои микротоки.

— Точно, и это влечет к перемене электромагнитного поля.

— В таком случае инфракрасный и ультрафиолетовый анализ бессмыслен. Надо проверить колебания и сопоставить их с прочими.

— Осциллограф!

— И та штучка Лодыгина.

— Тогда идем в этот гроб.

— Непременно.

Тойво отвернулся ото всех.

Если же допустить, что в пещере был найден Елеазар, похороненный по библейским мотивам в скале, то Иисус куда-то подевался. Ну, справедливо сказать, что вознесся. Однако вряд ли он лежал в гробу по соседству со своим предшественником, а потом именно он воскрес, а другой — нет. Конечно, пути Господа неисповедимы, но не до такой же степени.

Это в нынешнее время каменный гроб открыт для посещений. Во времена Иисуса такого не было. Тогда где мог отверженный Петровский духовник постигать истину? Не в скалу же он, право слово, залезал всякий раз, когда выходил на пост. Григорий Новак, более известный, как Распутин, на задворках