Журнал Наш Современник 2001 #4 - Журнал Современник

Донская армия была практически брошена “добровольцами” на произвол судьбы. Лишь немногие казаки смогли попасть на отплывающие в неизвестность корабли. Шолохов воссоздал эти картины с полной достоверностью, опираясь на свидетельства очевидцев, и в первую очередь Харлампия Ермакова, которому, как и большинству верхнедонцев, не “посчастливилось” попасть на пароход.

“Пароходы увозили в Турцию российских толстосумов, помещиков, семьи генералов и влиятельных политических деятелей. На пристанях день и ночь шла погрузка. Юнкера работали в артелях грузчиков, заваливая трюмы пароходов военным имуществом, чемоданами и ящиками сиятельных беженцев” (3 — 4, 494).

А в это время вооруженные винтовками деникинцы защищали пароходные трапы от казаков:

“— Теперь мы вам не нужны стали? А раньше были нужны?.. Вша тыловая! Сейчас же пропускай нас, а то...” (3 — 4, 495).

“Новороссийская катастрофа” — с таким названием вошел в казачью историю заключительный акт трагического сотрудничества казаков с неудачным Главковерхом Вооруженных сил Юга России генералом Деникиным”, — говорится в Казачьем словаре-справочнике. Как свидетельствует там председатель Донского правительства Н. Л. Мельников, во время Новороссийской эвакуации были брошены три четверти Донской армии, не говоря уже о колоссальной массе беженцев. “Казачьи офицеры на суда, захваченные добровольцами, не допускались, около пароходов были сооружены баррикады, охраняемые караулами с пулеметами”. По данным Мельникова, из 40 000 донцов в Крым из Новороссийска было вывезено 10 000 казаков, добровольцев же было вывезено 35 000, хоть на фронте их было всего 10 000. Добровольцы “предали в руки большевиков десятки тысяч казаков и калмыков. Всем им пришлось пережить жуткие дни пленения. Кое-кого расстреляли, кое-кого замучили в застенках Чека, иных посадили за проволоку умирать на голодном пайке, а самых счастливых тут же мобилизовали, поставили в свои ряды и отправили на Польский фронт “оборонять Родину”, такую же единую и неделимую, но уже не “белую”, а “красную”.

Так была практически уничтожена Донская армия, на 2/3 состоявшая из повстанцев.

Павлу Кудинову посчастливилось попасть на пароход в Крым, а оттуда — за границу. Кудинов сообщал следователю: “В составе штаба 3-го корпуса командующего генерала Гусельщикова... отступал вместе с Донской армией до Новороссийска, а в январе 1920 года эвакуировался в Крым... после разгрома белой армии в Крыму я в ноябре месяце 1920 эмигрировал за границу”.

Большинство казаков именно из Крыма ушли в эмиграцию. Но ушло их очень малое количество.

Начало эмиграции для Кудинова было таким: “Сначала 7 месяцев жил в г. Константинополе (Турция), потом весной 1921 года выехал вместе с женой и братом в Грецию, где пробыл до октября месяца того же года. Возвратившись в Турцию, получил разрешение на отъезд в Болгарию”. На вопрос, чем занимался, ответил так: “В Турции работал на фабрике, в Греции на виноградниках, прибыв в Болгарию, занимался торговлей, имел бакалейную лавку от 1926 г. до 1934 и дальше занимался все время фотографией и свиноводством”.

В ходе другого допроса Кудинов уточняет: в Турции “работал чернорабочим на цементной фабрике”, “затем около 8 месяцев вместе с братом Евгением работал в Греции — на винограднике. Затем мы вернулись в Константинополь, а оттуда в составе 28 белогвардейцев-эмигрантов выехали в Болгарию. В Софию мы приехали в начале 1922 года. В сентябре переехали в город Князь-Александрово, где и проживал до настоящего времени”.

Об обстоятельствах казачьей эмиграции в Турцию и Грецию можно судить по воспоминаниям другого верхнедонца, казака Коренюгина-Зеленкова, вернувшегося в 1922 году по объявленной советским правительством амнистии из-за границы домой. Он рассказывал о переполненности кораблей, в результате чего более 30 000 казаков и офицеров не успели погрузиться, о суматохе и панике, царивших на причале во время погрузки. “Первая остановка эвакуированных была в Константинополе. Пять суток транспорт держали на рейде, пока не были выгружены остатки еще боеспособных врангелевских частей, солдат и офицеров перегружали на другие транспорты и отправляли на греческие острова Лемнос, Мудрое, Галлиполи. Раненых, больных и штатских выгружали в Константинополе, значительную часть беженцев направляли в Грецию, где их использовали на всяких черновых работах: они рыли ямы, ломали камень в карьерах, работали поденщиками. Часто можно было видеть, как бывший полковник в накинутой на плечи солдатской шинели, служившей ему и одеждой и постелью, на улицах Афин протягивал руку, голодный просил милостыню, или часами стоял на берегу моря, смотрел в туманную даль, за которой находилась его родина. Рядом жена или дочь фабриканта предлагали себя за фунт хлеба или стакан сладкого чая”.

Видимо, под впечатлением подобного приема русских эмигрантов Кудинов и написал письмо в Вешенскую в 1922 году, в котором он предупреждал своих соотечественников: “Я откровенно говорю не только вам, но и каждому русскому труженику, пусть выбросит грязные мысли из головы, будто где-то на полях чужбины Врангель для вас готовит баржи с хлебом и жирами. Нет! Кроме намыленных веревок, огня, плача, суда, смерти и потоков крови — ничего!”.

1922 год был особым годом для русских эмигрантов: в связи с пятилетием советской власти была объявлена амнистия. 26 апреля 1922 года в Болгарии был зарегистрирован “Союз возвращения на Родину”, созданный для репатриации эмигрантов, оказавшихся за границей. Многие этим призывам поверили, — вернулся домой даже руководитель группы по прорыву красного фронта генерал А. С. Секретев, подписавший обращение “К войскам белой армии” с призывом ехать домой. Вернулось несколько тысяч казаков. В 1922 году “Союз возвращения на Родину” был ликвидирован, а значительная часть вернувшихся была арестована. Так одна жестокость сталкивалась со встречной жестокостью, образуя исторические жернова, перемалывавшие судьбы людей.

Кудинов сумел натурализоваться в Болгарии, но политической деятельностью, как подчеркивает на допросах, первое время не занимался. Но после возникновения в Восточной Европе так называемого Вольноказачьего движения он оказывается в его активе, печатаясь в журнале “Вольное казачество”, выходившем в Праге. “В “Вольном казачестве”, — сообщает он следствию, — я был корреспондентом-сотрудником. Писал в него статьи и стихотворения”. Павел Кудинов был еще и самодеятельным поэтом, всю жизнь писал малограмотные стихи и поэмы, некоторые плоды его литературного творчества у него изъяли при аресте. “Тетради с воспоминаниями — 2 штуки, тетради с разными стихотворениями — 4 штуки, несколько поэм”. Главной публикацией Павла Кудинова в журнале “Вольное казачество” был его “исторический очерк” “Восстание верхнедонцев в 1919 году” (1931, № 77 — 85, 1932, № 101).

Вольноказачье движение возникло в Праге в 1927 году и являлось главной организацией казачества за рубежом после окончания гражданской войны. У основания его стояла группа донских и кубанских казаков под руководством генерала Донской армии и историка Быкадарова и кубанского казака Игната Билого, который, начиная с декабря 1927 года, был главным редактором журнала “Вольное казачество”.

Политической идеей Вольноказачьего движения было создание некоего государственного образования, которое объединило бы казачьи земли Дона, Кубани, Терека, Урала под названием “Казакии”, естественно, после ликвидации советской власти в России. Идеологи Вольноказачьего движения опирались в этой своей иллюзорно-романтической идее на убеждение, будто “казаки ведут свое начало от особых национальных корней” и потому “имеют естественное право не только на самостоятельное культурное развитие, но и на политическую независимость”.

В политическом отношении они опирались на постановление о формировании Казачьей Федерации, принятое Верховным Кругом Дона — Кубани — Терека в Екатеринодаре 9 января 1920 года — за полтора месяца до рокового исхода из Новороссийска. Этим Кругом, где были представители Дона, Кубани, Терека, было принято решение об установлении “Союзного государства, основанного на указанных выше территориях, с возможностью расширения пределов за счет других казачьих регионов”.

Отношение “добровольцев” к этой новой казачьей инициативе с самого начала было отрицательным, поскольку она разрушала целостность России.

Судя по материалам следственного “Дела”, Павел Кудинов находился в русле Вольноказачьего движения, но занимал в нем свою особую позицию.

“По существу, идеология Вольноказачьего движения не умирала никогда в казачьих душах и под властью царей, — говорится по этому поводу в “Казачьем словаре-справочнике”. — Она питалась памятью о былой независимости, сознанием этнической и бытовой обособленности Кавказа, стихийным влечением разрешить насущные общественно-политические вопросы самостоятельной казачьей волей”.