Разведка боем - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вы держали в руках эту книгу?
— Вы можете проверить. Она есть в специальном отделе Ленинской библиотеки.
— А… Сожжение?
— Материалы следствия хранятся в архиве. Если нужно, я сообщу вам детали.
— Но вы-то откуда знаете?
— Из мемуаров дедушки.
— А дедушка у нас кто?
— У меня дедушка, Андрей Александрович Кирик, первый заместитель генерального прокурора СССР, советник юстиции первого класса, в переводе на воинское звание — генерал-полковник. Сейчас — персональный пенсионер союзного значения. А кто дедушка у вас — не знаю. Могу выяснить, дедушке это — телефонную трубку поднять.
Препод, нужно сказать, не испугался. Так, самую малость.
— Это шуточное выражение, «кто у нас дедушка». Я пошутил.
— А я нет, — но продолжать Суслик не стал. Опять закрыл папку, передал её преподу. — Занятие отработано?
— Да, да, конечно. Перерыв.
— Что-то ты жестко с Натанычем, — сказал Простой Человек Женя.
— Совсем нет. Сомневаться в словах студента без особой на то причины невежливо. Вот я и поправил его, как сумел.
— Ну… У тебя получается, что этот Богданов и вправду вампир какой-то.
— Так вампир и есть. Не в мистическом смысле, а в материалистическом. Он не оборачивается летучей мышью, да, но питается человеческой кровью с целью продления жизни. Пусть питание внутривенное, хотя есть сведения, что поначалу он пробовал внутрь. Как томатный сок. Ещё в Карпатах, в пятнадцатом.
— А вот насчет трупной крови, — спросил Игнат. — Трупная кровь, полученная от здоровых людей. Это как понимать?
— Ты бы, Игнат, не немецкие учебники штудировал, а нашего товарища Стручкова. Про трупную кровь у него и написано. Достижение советских учёных, я от себя ничего не добавил.
— Но если человек здоров, почему он стал трупом?
— В тридцатые-то годы? Автомобили появились массово, трамваи пустили. Зазевался человек, переходя улицу, и — под машину.
— Ну, разве что под машину…
В учебную комнату вернулась Гурьева.
— Родила!
— Поздравляю! Но как, Нина? За десять минут?
— Ты, Сеня, не остри. Я звонила. Ленка родила. Девочка, два шестьсот.
Аплодировали все. Ну да, первый ребёнок в группе.
— Восторгами сыт не будешь. Давайте на коляску скидываться! — сказала Лена.
Ну, скинулись. По три рубля. Для студента три рубля — сумма немаленькая. И на коляску хватит.
— Ты, Чижик, тоже три рубля вносишь!
— Три, только три! — и подмигнул немножко.
Нина поняла. Девушки, они только с виду наивные, а так — очень даже сообразительные.
После общей хирургии мы из третьей городской больницы возвращаемся в институт. Исторический материализм важнее ста ракет. Я возвращаюсь, девочки же — в редакцию. Работать.
Едем втроем, без пассажиров.
— Ты, Чижик, что там насчёт трёх рублей запел? — спросила Лиса.
— То и запел, — и я в самом деле запел:
Сегодня обнаружил ровно в восемь, Что потерял единственный трояк. Я произнес слова, что произносят, Босой ногой задевши ночью о косяк— И что означает это вокальное упражнение? — вопрос Ольги не дал перейти ко второму куплету.
— Именно то, что я спел: до конца жизни я буду беднее на три рубля.
— Чижик и романс о трех рублях, это сильно. А если серьезно?
— А если серьезно, я не хочу играть в доброго волшебника. И вам не советую. Вы уже видели: раз помогли — большое спасибо. Десять раз помогли — принимают как должное. Двадцать раз помогли — почему так мало?
Конечно, я могу дать больше. Например, сто рублей. Могу и дам. Могу и тысячу — но не дам. Человека в сложную минуту нужно поддержать, тем более хорошо знакомого человека. Поддержать, но не брать на содержание. Человек принял решение — человек несет всю ответственность за то, что принял.
— То есть сто рублей ты всё-таки дашь?
— Дам. Но не сам. Через вас. Вы, поди, тоже решили… поддержать? Вам можно.
— А тебе, значит, нет?
— Тебя, Надя, точно не запишут отцом ребенка. А меня очень даже могут.
— Ты думаешь, Ленка способна на это пойти?
— Мать на многое способна пойти ради блага ребенка. Как она это благо понимает. Или родители подскажут. Или отец ребенка. Мол, с Чижика не убудет алименты платить. На суде спросят: поддерживал материально? И если будут свидетели, что да, поддерживал, дал за три, скажем, года, три тысячи рублей, то наш суд, самый гуманный суд в мире, решит: пусть платит. Да что три тысячи, и трехсот хватит. Даже за сотню зацепиться могут. В интересах ребенка, да. И не убудет.
А с Чижика очень даже убудет. Даже не потеря репутации. Просто не хочу и не стану.
И да, сколько там наше государство решило выплачивать одиноким матерям? Двенадцать рублей в месяц? Сто сорок четыре рубля в год, получается. Вот давайте этой суммой ограничимся и мы. Удвоим помощь. Мало? Пусть Ленка требует алименты с настоящего отца. Знаете, то, что она его не называет, тоже заставляет быть осторожным.
— У тебя, Чижик, паранойя. Ты от Фишера заразился, во всём подкопы видишь — сказала Пантера.
— Нет никакой особенной паранойи у Фишера. Америка — полицейское государство, и за Фишером следить могут с пелёнок. Потому что выделяется, потому что мать училась в России, да много причин. Ну, а у меня…
— Ты знаешь, он прав. Раз поможешь, пять поможешь, а потом садятся на шею, и погоняют. Вот как у Чехова с роднёй вышло, — сказала Лиса.
Дело, конечно, не в чеховской родне. У Лисы своя родня. И смотрят они на Надежду, как на дойную корову. Мы-де тебя вырастили, давай, отрабатывай теперь. Больше, больше, еще больше. Братьев нужно поднимать, они-то несчастные, а ты в Америку летаешь, на машине разъезжаешь,
