Том 5. Жизель. Ступай к муравью - Джон Уиндем

Старик уселся на табурете поудобнее и прислонился спиной к побеленной стене. Когда-то он сам тщательно обтянул сиденье табурета заячьей шкуркой, ибо был страшно худ — кожа да кости. То, что это был его личный табурет, на ферме было хорошо известно всем ее обитателям. Солнце припекало, ремни, из которых старик намеревался плести кнут, выскользнули из скрюченных пальцев, и он начал клевать носом.

Двор был пуст — лишь куры рылись в пыли, скорее из любопытства, чем в расчете найти зерно, но привычные звуки говорили о присутствии и других обитателей фермы, которые в отличие от старика послеобеденным отдыхом не пользовались. Из-за дома время от времени доносилось шлепанье пустого ведра о воду в колодце, сменявшееся царапаньем, когда полное ведро тащили наверх и оно цеплялось за сруб. Из сарая, что на другом конце двора, слышались монотонные ритмичные удары. Голова старика склонилась еще ниже — он задремал.

Вдруг за грубой оградой фермы раздались новые звуки, становившиеся по мере приближения все более отчетливыми. Что-то громыхало, дребезжало, а временами пронзительно скрипело. Старик был глуховат, и новый шум его сначала не обеспокоил. Потом он открыл глаза и, поняв, откуда доносится скрип, выпрямился, с любопытством глядя на ворота. Скрип стал еще громче, и над оградой появилась мальчишечья голова. Мальчик улыбнулся старику, его глаза светились восторгом. Молча он еще быстрее зашагал к воротам и вошел во двор, с гордостью волоча за собой ящик, поставленный на четыре деревянных колеса.

Старик вскочил с табурета. В каждом его движении сквозила тревога. Обеими руками он замахал на внука, как бы гоня его прочь. Тот остановился. Выражение радости и гордости на его лице сменилось удивлением. Молча смотрел он на старика, так настойчиво гнавшего его обратно.

Пока мальчик стоял в недоумении, старик, продолжая одной рукой подавать ему те же знаки, приложил указательный палец другой руки к губам и заковылял навстречу.

Мальчик наконец повернул назад, нерешительно и неохотно, но было поздно. Стук в сарае прекратился, и на пороге появилась пожилая женщина. Ее рот был распялен, как будто в крике, хотя из него не вырывалось ни звука. Нижняя челюсть бессильно отвисла, глаза, казалось, вылезали из орбит. Потом она перекрестилась и завизжала.

Визг распорол мирный послеобеденный покой. Тотчас за домом со звоном упало ведро, и из-за угла выглянула молодая женщина. Ее глаза широко раскрылись. Тыльной стороной левой ладони она зажимала себе рот, правой рукой — крестилась.

Какой-то юноша показался в воротах конюшни и застыл, пригвожденный к месту.

Еще одна молодуха выбежала из дому, за ней маленькая девочка. Женщина остановилась так резко, как будто налетела на что-то. Девочка тоже замерла, не понимая причины всеобщего ужаса, и уцепилась за материнскую юбку.

Под их взглядами мальчик окаменел. Удивление в его глазах при виде всех этих лиц постепенно переходило в испуг. Он переводил взгляд с одного искаженного страхом лица на другое, пока не встретился с глазами старика. То, что он в них увидел, по-видимому, его подбодрило, вернее, сняло напряжение. Он судорожно сглотнул. И когда мальчик заговорил, голос его вздрагивал от подступивших слез.

— Дедушка, что случилось? Чего они на меня так смотрят?

Пожилая женщина ожила, словно голос мальчика разрушил колдовские чары. Она схватила прислоненные к стене сарая вилы. Нацелив острия на мальчика, женщина стала медленно заходить между ним и воротами. Она жестко сказала:

— Марш! А ну давай в сарай!

— Но, ма… — начал мальчик.

— Не смей меня так называть! — крикнула она.

В резких чертах ее лица читалось что-то похожее на ненависть. Лицо мальчика скривилось, и он зарыдал.

— Иди! — гневно повторяла она. — Туда!

Мальчик — олицетворение недоумения и горя — попятился. Затем резко повернулся и кинулся в сарай. Мать захлопнула за ним дверь и задвинула засов. Смерила взглядом остальных, как бы бросая им вызов и ожидая возражений. Юноша молча скрылся в сумраке конюшни. Обе молодые женщины тихонько ушли, захватив с собой и девочку. Остались только женщина и старик.

Оба молчали. Старик стоял неподвижно, пристально разглядывая ящик на колесах. Внезапно женщина закрыла лицо руками. Она тихонько стонала, покачиваясь из стороны в сторону, а слезы так и текли сквозь пальцы. Старик обернулся к ней. Его лицо ничего не выражало. Наконец женщина немного успокоилась.

— В жизни бы такому не поверила! И это — мой Дэвид! — проговорила она.

— Кабы ты так не кричала, никто бы и не узнал, — ответил старик.

Понадобилось какое-то время, чтобы смысл слов старика дошел до нее. Лицо женщины снова окаменело.

— Это ты научил его? — подозрительно спросила она.

— Я стар, но еще не спятил! И к тому же люблю Дэви, — добавил он.

— Ты нечестивец! То, что ты сейчас сказал, — богохульство!

— Зато правда.

— Я богобоязненная женщина. И не потерплю Зла в своем доме, в какое бы обличье оно ни рядилось. А коли оно встречается на моем пути, я всегда знаю, в чем состоит мой долг.

Старик уже набрал воздуха, чтобы ответить, но промолчал, только качнул головой. Затем повернулся к женщине спиной и заковылял к своему табурету, как будто состарясь на несколько лет за эти считанные минуты.

В дверь кто-то тихонько постучал. Потом раздался шепот:

— Ш-ш-ш!

На мгновение Дэви увидел квадрат ночного неба и на его фоне чью-то темную фигуру. Потом дверь опять затворилась.

— Ты ужинал, Дэви? — спросил голос.

— Нет, дедушка. Ко мне никто не приходил.

Старик крякнул:

— Так я и думал. Боятся они тебя все. На-ка, возьми. Тут холодная курица.

Рука Дэви пошарила и нащупала протянутое стариком.

Мальчик обгладывал куриную ногу, а старик шуршал в темноте, отыскивая, на что бы присесть. Нашел и со вздохом сел.

— Плохо дело, Дэви, паренек. Послали за священником. Он придет завтра.

— Ничего не понимаю, дедушка. Почему они ведут себя так, будто я сделал что-то дурное?

— Ох, Дэви! — укоризненно сказал старик.

— Но я же ни в чем не виноват! Честно!

— Брось! Ты же каждое воскресенье ходишь в церковь и всегда молишься. О чем ты молишься, ну-ка, скажи!

Мальчик начал бормотать слова молитвы. Спустя минуту старик остановил его.

— Вот, последняя фраза. Повтори.

— И оборони нас от Колеса? — повторил удивленно Дэви. — А что такое Колесо, дедушка? Я знаю, что это что-то ужасно скверное, ведь когда я спрашивал, мне говорили, что это грех и о нем надо помалкивать. Но так и не объяснили, что это такое.