Первый нехороший человек - Джулай Миранда

– Может.

Я набрала все пухлыми мультяшными буквами, в шутку.

– Во, хорошо, – сказала она. И была права. В мультяшных буквах была любовь к жизни, а не ее ли мы собирались отпраздновать?

ДЖЕК СТЕНГЛ-ГЛИКМЕН

23 МАРТА 2013 Г.

5 ФУНТОВ 6 УНЦИЙ

Мы разослали это всем друзьям Кли, ее родителям, Джиму и остальным сотрудникам «Раскрытой ладони», родственникам с моей и ее стороны, а также всем, кого смогли вспомнить, кроме Рика – его было не достать. Рик, возможно, думал, что мы с Кли – обе лесбиянки, с самого начала. Прочих наше объявление наверняка потрясло, но все они ответили одним и тем же сообразным словом: поздравляем. Кто-то – Сюзэнн и Карл, например, – вовсе не ответил. Пока Кли спала, я молча создала сообщение для Филлипа и прицепила объявление. Конечно, он уже слыхал о моей очень юной любовнице. Я уставилась на его имя на экране. Разумеется, юная юной рознь. Шестнадцать – вот это очень юно. Невероятно юно. Я взяла телефон и пролистала до снимка девочки в футболки с аллигатором-растафари. Кто она? Потому что она не Моч-Ки-рстен. Нет никакой Кирстен – это внезапно стало очевидным. Никакая шестнадцатилетняя девушка не грезит о мужчине, которому к семидесяти. Я тихонько охнула и улыбнулась. Эс-эм-эски были игрой! Маленькой забавой двоих взрослых сознательных людей. Экий же он игривый шалопай. Я стерла объявление о рождении, а затем, контрол-вэ, прилепила обратно. Как это сформулировать? Что сказать? Или лучше позвонить? Или послать эс-эм-эс? Или просто приехать?

Я оглядела свои руки: они обнимались, как две подружки невесты.

Что я вообще себе думала?

Я стерла сообщение, закрыла ноутбук и выключила свет. Кли разметалась по кровати, как падающий человек; я свернулась рядом.

Ближе к концу недели мы вместе заехали в «Раскрытую ладонь». Кли пустила свой телефон по рукам, и Накако, Сара и Ая поворковали над фотокарточкой Джека и сказали Кли, какая она стройная. Я прогуляла много работы. Джим велел не волноваться, у меня полтора месяца декретного отпуска плюс отгулы, но в глаза мне смотреть он избегал.

– Хочешь поглядеть новый баннер «ПниЭто»? – Развернул ее на полу, я подозвала Кли.

– Что скажешь, милая?

– Я ничего про это дело не знаю, Му. – Она огладила мне поясницу. Я тайком обозрела комнату – оценить отклик. Мишель покраснела. Джим вперялся в пол. Все остальные работали.

– Но это и здорово, милая, у тебя свежий взгляд.

Джим отвел меня в сторону.

– Ты же понимаешь, что у меня никаких с этим трудностей. Я за тебя счастлив.

– Спасибо.

– Но не я тут все решаю.

– Ты о чем?

– Карл и Сюзэнн здесь – с Кристофом на складе.

– Они прямо сейчас на складе?

– Ждут, когда ты уедешь.

Я вышла и прогулялась до конца квартала к складу. Они выглядывали в большое окно, а когда я подошла, быстро отпрянули. Я попросила Кристофа сделать десятиминутный перерыв.

– На самом деле, Кристоф, оставайся, – сказала Сюзэнн. – Никуда не уходи. – Кристоф замер между нами, нога зависла на полушаге.

Я протянула телефон.

– Ваш внук прекрасен. Хотите посмотреть?

– Ты знаешь, что такое персона нон-грата? – спросил Карл.

– Да.

– Это на латыни «персона не брат».

Кристоф начал было что-то говорить, но осекся. Может, он знал латынь.

– Мы тебя не уволим – ради Кли, но ты – персона нон-грата. И ты больше не в совете директоров.

Кристоф глянул на меня, ждал, как я откликнусь. Я убрала телефон. Воспринять положение дел с их точки зрения было легко: они мне доверяли – и вот, пожалуйста.

– Оставить Джека было ее решением, – сказала я.

Кристоф перевел взгляд на Сюзэнн и Карла.

– Дело не в ребенке. А в твоих непристойных отношениях с нашей дочерью.

Кристоф чиркнул головой в мою сторону.

Джек. Вашего внука зовут Джек.

– Вы не знаете, какие у нас отношения.

– Да уж догадываемся.

– Секса у нас не было.

– Да неужели.

Кристоф, кажется, тоже не поверил.

– Ее врач сказал, что ей секса нельзя два месяца.

– Два месяца считая откуда?

– С родов.

Сюзэнн и Карл обменялись взглядами облегчения.

– Два месяца будет восемнадцатого мая, – продолжила я. – Вам стоит отметить эту дату в календариках. В этот день у нас состоится половой акт. – Я осознала, что это, возможно, не те слова, но ринулась вперед. – И далее каждый день. Много раз на дню, во всех позах, по всему дому и, может, даже здесь.

Кристоф исторг шведский вопль восторга и тут же осекся. Поздно. Сюзэнн уволила его, не сходя с места – лицо у нее содрогалось от сожаления: кое-что следовало пресечь в зародыше.

У нас установился четкий ритм. Мы спали, сидели два часа с Джеком, отдыхали, сидели с Джеком еще час, возвращались домой к восьми, до полуночи смотрели телевизор и шли спать. Спали мы подолгу, потому что у нас была любимая поза – Кли обнимала меня сзади, и наши тела совмещались как две буквы «S».

– Немногие так могут, – говорила я, сжимая ее руку.

– Все так могут.

– Но чтоб вот так идеально совпадать, как мы, – нет.

– Любые два человека так.

Иногда я смотрела на ее спящее лицо, на живую плоть его, и меня переполняло от чувства, до чего шатко это – любить живое существо. Она могла умереть попросту от обезвоживания. Едва ли безопаснее, чем влюбиться в растение.

Через две недели возникло чувство, что так мы всегда и жили. Мы все еще часто целовались, обычно гроздью мелких поцелуев. Аббревиатура наших ранних глубоких поцелуев. И так получалось даже сокровеннее, поскольку лишь мы одни знали, что́ эта аббревиатура сокращает.

– Не следует тут давить на них, чтобы нам его отдали, – сказала Кли. Поцелуй.

– Нет, конечно, нет. – Поцелуй в ответ. Еще один. Третий. Она отстранила голову.

– Ты сегодня утром немножко давила.

– Правда? Что я сказала?

– Ты сказала: «Не можем мы ждать». Но мы можем. Мы можем ждать хоть вечно, если ему так лучше.

– Ну, не вечно. Не состарится же он в реанимации для новорожденных.

– Пусть состарится – если так лучше для него. Когда скажут, что можно забирать, мы спросим: а вы на сто двадцать процентов уверены?

Но вышло иначе – не переговорами. Джеку сделали МРТ, результаты нормальные. На следующий день он выпил две унции молока, стул показал здоровый, и его объявили готовым к выписке. Нужно было заполнить анкеты; ему сделали уколы. Подмахивая наши документы на выписку, доктор Калкэрни сказал, что Новорожденный Мальчик Стенгл полностью здоров:

– Младенцем, впрочем, быть нетрудно. Через годик узнаете больше.

Мы с Кли переглянулись.

– Но он полностью выздоровел, – сказала я, прилежно ровным тоном.

– Да, но как с любым ребенком – никогда не знаешь, побежит он или нет, пока он не побежит.

– Ладно. Ясно. А помимо бега? Нужно ли нам присматривать за чем-то еще – в будущем?

– А, в будущем. Ну да. – На лицо доктора пала тень. – Интересуетесь, не случится ли рака у вашего сына? Не собьет ли его машина? Не будет ли у него маниакально-депрессивного психоза? Или аутизма? Или бед с наркотиками? Не знаю, я не ясновидящий. Добро пожаловать в родительство. – Он развернулся и ушел прочь.

Мы с Кли стояли, разинув рты. Карла и Тэмми знающе переглядывались.

– Не волнуйтесь, – сказала Тэмми, – если что-то пойдет не так, вы поймете. Мать чувствует.

– Просто проследите, чтобы он все вехи прошел, – сказала Карла. – Улыбка – первая. Вы должны увидеть, как он улыбается, до… – она посчитала на пальцах. – …четвертого июля. Не от газов улыбается, а по-настоящему. – Она распахнула рот и изобразила бестолковую, младенческую улыбку, затем спрятала ее обратно. Тэмми вручила мне и Кли по игрушечной кукле с подвижной челюстью и проводила нас в комнату с телевизором. Мы ошалело уселись, держа в руках кукол.

– Младенческое искусственное дыхание, – прошептала медсестра, нажимая на пульте «пуск». – Когда досмотрите – выходите. – Она выбралась на цыпочках вон и осторожно прикрыла за собой дверь.