Первый нехороший человек - Джулай Миранда

Гулять по магазинам оказалось новым удовольствием, как и сидеть в машине, или в ресторане, или идти от машины до ресторана. Каждый раз со сменой декораций мы тоже делались полностью новыми. Мы слонялись по универмагу «Глендейл-галерея», рука об руку, гордо вскинув головы. Мне нравилось смотреть, как мужчины пялились на нее, и как менялись у них лица, когда я брала ее за руку. Я! Женщина, по возрасту совершенно не подходящая – да и вообще никогда не подходившая, даже в соответствующем возрасте. Тот, кто сомневается в удовлетворении, какое можно получить от не слишком умной подруги вполовину младше, просто никогда такой подруги не имел. Это приятно во всех отношениях. Все равно что носить что-нибудь очень красивое и при этом есть что-нибудь очень вкусное, постоянно. Филлип знал – он знал и пытался мне это сообщить, но я не слушала. Не могла не думать, слыхал ли он вести о нас с Кли.

Она была не просто молода – она была рыцарь: придерживала двери, носила сумки – ни за что не платила, поскольку денег у нее не было, но показывала, что́ будет на мне хорошо смотреться. Отвела меня в магазин белья, чтобы я подобрала себе «занавески», как она выразилась. Выбранное ею было все кружевное и девчачье на вид, совершенно неприличное для человека моего возраста, с моим телом. Жесткие лобковые волосы «соль с перцем» торчали из тюлевых розовых трусиков, но она не обратила внимания – просто попросила меня надеть их сразу в примерочной.

– Занавески нацепила?

– Да.

Она обняла меня за плечи.

Когда Тэмми Свиной Лик спросила нас, были ли мы тело к телу, Кли и я покраснели. Мы ни разу не были вместе нагишом.

– Прикладывать к телу помогает регулировать сердечный ритм и дыхание малыша, и, конечно, это полезно для связи мать-ребенок.

– Нет, – прошептала я, сообразив, о чем речь, – мы его еще не прикладывали к себе.

– Кто первый?

– Шерил, – быстро сказала Кли. – Потому что мне очень нужно в туалет.

Тэмми глянула на меня. Она думала, что я – мать Кли, вплоть до того, как увидела нас целующимися в лифте. Я сняла блузку и лифчик и повесила их на спинку стула. Тэмми подобрала Джековы трубки и провода, осторожно поднимая его из ящика. Он гримасничал и извивался, как гусеница. Она положила его мне между грудей и обустроила ему конечности так, чтобы его кожа и моя соприкасались как можно больше, а затем укрыла нас розовым хлопковым одеялом. И ушла.

Я глянула назад. Кли была в туалете. Грудка Джека надавливала на мою и отступала; приборы молчали. Он засопел, и его громадные черные глаза метнулись вверх.

Привет, – сказал он.

Привет, – сказала я.

Мы оба ждали этого с тех пор, как мне было девять. Я откинулась и попробовала расслабиться, накрыв ладонью обе его ноги и попу. Я чувствовала себя статуей чего-то добродетельного. Вот оно. Вот оно в самом деле. Пребывать в этом мгновении было трудно, оно скакало, как солнечный зайчик. В другом конце палаты Джей Джей устроился на груди у своей матери в том же положении, укрытый таким же розовым одеялом.

– Как его зовут? – прошептала она.

– Джек, – прошептала я.

– Правда?

– Ага.

– Так его зовут, – сказала она, показывая на Джей Джея.

– Шутите.

– Нет.

– Не двигайся. – Кли. Она сделала фотографию телефоном и поцеловала меня в ухо.

– Угадай, как зовут того ребенка, – предложила я.

– Джек, знаю, – сказала она. – Это мне подсказка была.

– Ты назвала нашего ребенка в честь другого ребенка?

У Кли сделался раздраженный вид.

– Мы их не знаем – и никогда больше не увидим. Я решила, это хорошее имя.

У мамы другого Джека лицо было одновременно польщенное и обиженное. Кли погладила нашего Джека по родничку, как ни в чем не бывало. По-настоящему ли это все для нее? Думала ли она, что все это временно? Или, может, в этом и есть суть любви: не думать.

Глава двенадцатая

Она теперь вела себя немножко больше как гость – складывала одежду и делала из нее опрятную стопку у меня на туалетном столике, нечаянно сбивая все мои лосьоны и украшения. Первые несколько дней по возвращении мы пытались есть за кухонным столом и разговаривать, но я чувствовала, что не ее это, и потому садилась с ней на диван, и мы по вечерам смотрели телевизор. Я даже время от времени ела обеды из микроволновки; у всех у них была одна и та же бурая сладость, даже у соленых. Я промывала ее разобранный на части молокоотсос и помогала надписывать бутылочки датами; она фотографировала нас и украшала снимки с помощью приложения «Сердцеватель». Мы были дети, которые играют в семью, – замечательно было даже чистить зубы бок о бок, делая вид, что мы к такому привыкшие. Она, вероятно, думала, что со мной все это происходило и прежде: у меня случился запоздалый припадок увлечения сожительством – идеи из меня так и перли. В первый же выходной я купила меловую доску и повесила ее рядом с календарем, над телефоном.

– Для телефонных сообщений. Мелок вот тут, в тарелочке. Есть все цвета плюс белый.

– Мне все звонят на мобильный, – сказала она, – но я могу записывать сообщения, которые для тебя. Если ты хочешь, чтобы я снимала трубку. Обычно я просто жду, пока автоответчик включится.

– Пиши на доску вообще что угодно. Вдохновляющие высказывания, например, – каждое воскресенье можем писать цитату недели. – Я написала «НЕ СДАВАЙСЯ» голубым мелком, стерла. – Это просто пример. Можем по очереди.

– Я не очень-то много знаю цитат.

– Или отметки – если нужно вести чему-нибудь счет, можешь их здесь ставить.

На мгновение она задержала на мне взгляд, затем взяла фиолетовый мелок и оставила в верхнем левом углу маленькую отметку.

– Именно, – сказала я, кладя мелок обратно в тарелочку.

– Хочешь, скажу, что это значит?

– И что же?

– Каждый раз, когда думаю: Я тебя люблю.

Я сначала уложила все мелки в аккуратный ряд и лишь затем подняла взгляд. Не улыбается, нет: серьезная, увлеченная. Видно было, что она уже давно собиралась сказать что-то подобное женщине.

– Видишь, как оно высоко в углу? – Ее губы – у моего уха. – Я оставила много места на будущее.

Тэмми сказала, что пора попробовать приложить его к груди.

– Возвращайтесь к кормлению, в четыре часа. Первый ребенок, да? Дежурная медсестра покажет, что к чему.

Я глянула на Кли. Она щурилась в потолок.

В четыре нас ждала новая медсестра – Сью. Она глянула в планшетку.

– Насколько я понимаю, мать… – Ее взгляд погулял между нами двоими. – …будет кормить впервые?

– Вообще-то нет, – сказала Кли твердо. – Я решила остановиться на насосе.

– О, – сказала Сью. Она оглядела палату в надежде, что подтянется еще какая-нибудь медсестра.

– Лин – ваша замужняя фамилия? – спросила Кли, потрогав бейдж медсестры хамоватым пальцем.

Сью Лин улыбнулась своей планшетке, поправляя на ней авторучку, пока та не упала на пол.

– Нет, в смысле, да, я не… Думаю, ничего, если вы будете кормить из бутылки.

Я смотрела, как Кли вразвалку дошла до кувеза.

– Разве это не значимо – чтобы она кормила грудью? – спросила я. – Для связи?

Сью вспыхнула.

– Да, конечно. В следующий раз пусть кормит грудью.

Но Кли не стала – всякий раз увиливала. Я научилась держать крошечную бутылку, как карандаш, дразнить его губы, пока они не раскроются, направлять соску ему в верхнее нёбо.

Это молоко Кли, не мое.

Важно отдавать должное кому надо. Он сосал и глотал, не сводя с меня взгляда.

Фотография, которую Кли выбрала для объявления рождения Джека, – та самая, со мной, которую она сделала телефоном. Пока я собирала объявление на своем ноутбуке, она массировала мне плечи.

– А можно надпись чтоб повеселее? – сказала она.

– В смысле, другой шрифт?