Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

Написав о свидании с Лениным в июле, Сталин имел в виду свои впечатления от первого приезда в Горки после того, как Ленин уехал туда на отдых 23 мая 1922 года.

25 мая у Ленина в Горках случился приступ болезни с частичным параличом правой руки и правой ноги и расстройством речи, но через полтора месяца он оправился настолько, что с 11 июля смог принимать деловых посетителей.

И начал со Сталина.

Сообщу в скобках, что до той встречи 12 сентября 1922 года со Сталиным, которую последний описал 15 сентября в «Правде», Ленин провёл в Горках и ещё ряд бесед, в том числе: 14 июля – с Каменевым; 16 июля – с Бухариным; с 28 июля по 3 августа – с Зиновьевым, Каменевым, Сталиным и Троцким о подготовке XII Всероссийской партконференции; отдельно со Сталиным – 5, 19 и 30 августа…

Судя по тону заметки Сталина, 12 сентября в Горках было солнечно, во всяком случае – в беседах Ленина со Сталиным, и Сталин описывал тот день весело:

На этот раз тов. Ленин окружён грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости, переутомления. Нет признаков нервного рвения к работе, – прошёл голод. Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью. Наш старый Ленин, хитро глядящий на собеседника, прищурив глаза…[1353]

Это написано с товарищеской любовью, и это точно выражало отношение Сталина к Ленину.

Сталин писал о Ленине не раз, но при его жизни – лишь эту вот заметку, и ещё – ту статью к 50-летнему юбилею Ленина, о которой читатель знает.

После смерти Ленина Сталин обращался к теме Ленина часто и всегда говорил и писал о Ленине ярко, точно, глубоко и взволнованно.

Достаточно напомнить траурную речь Сталина на II Всесоюзном съезде Советов 26 января 1924 года; его речь на вечере кремлёвских курсантов 28 января 1924 года, когда Сталин назвал Ильича «горным орлом»; лекции, читанные Сталиным в Свердловском университете в 1924 году «Об основах ленинизма»; речь «Троцкизм или ленинизм?» на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС 19 ноября 1924 года; сталинскую работу 1926 года «К вопросам ленинизма»… Знакомства со всеми этими речами и статьями достаточно для того, чтобы понять – из всех соратников Ленина политически Ленина верно понимал до конца только Сталин.

А понимал ли Сталина Ленин?

До октября 1917 года Ленин и Сталин встречались не часто, а вот с Каменевым, Зиновьевым Ленин жил в эмиграции бок о бок годами, да и с тем же Бухариным был вполне близок. Тем не менее на Пражской конференции 1912 года по предложению Ленина именно Сталин был избран руководителем Русского бюро ЦК, то есть органа, который организовывал всю практическую работу большевиков в России!

После Февраля 1917 года начинается первый период непосредственной и повседневной совместной деятельности Ленина и Сталина, и уже этот период оказался результативным и плодотворным.

После Октября 1917 года Сталин окончательно вошёл в ближайшую «команду» Ленина, и Ленин очень быстро убедился в исключительной силе нового члена своей «команды». Имеется любопытный документ – запись разговоров Ленина по прямому проводу 3(16) января 1918 года с председателем мирной делегации в Брест-Литовске Троцким.

Делегация РСФСР вела тяжёлые переговоры с немцами о заключении мира, и Троцкий их, как мы знаем, фактически, сорвал, но дело сейчас не в этом. Интересны ответы Ленина Троцкому:

«1. У аппарата Ленин. Я сейчас только получил Ваше особое письмо. Сталина нет, и ему ещё не мог показать. Ваш план мне представляется дискутабельным… Как только вернётся Сталин, покажу письмо и ему. Ленин.

2. Мне бы хотелось посоветоваться сначала со Сталиным, прежде чем ответить на Ваш вопрос… Ленин.

3. Сейчас приехал Сталин, обсудим с ним и сейчас дадим Вам совместный ответ. Ленин»[1354].

Как видим, сразу же после победы Октябрьской революции Ленин, и до этого ценивший Сталина высоко, всё больше начинал ценить его в полную силу возможностей Сталина. Мало известный факт: 23 декабря 1917 года именно Сталин на время краткого отпуска Ленина назначается председателем Совнаркома.

Переписка Ленина времён гражданской войны доказывает, что Сталин и только Сталин в ходе её был подлинным и полномочным эмиссаром Ленина во всех «горячих точках» этой войны. Троцкий изображал из себя самостоятельного, по сути, «вождя», а Сталин – будучи действительным вождём, не только формально, но и внутренне ощущал себя сотрудником и соратником Ленина.

И Ленин это видел и понимал. Тот факт, что именно Сталин был избран Генеральным секретарём ЦК РКП(б) лишний раз показывает и доказывает, что Ленин понимал силу Сталина и его потенциал.

К тому же, при всей внешней психологической, эмоциональной и поведенческой несхожести натур, политически послеоктябрьские Ленин и Сталин оказались чем-то вроде сиамских близнецов, имеющих общую кровеносную систему. Однажды мне попался на глаза некий очерк эсера Виктора Чернова, политического оппонента Ленина и Сталина, об одном из них.

Приведу цитату из этого очерка, а к кому из двух – Ленину или Сталину, эта цитата относится, пусть читатель попробует догадаться сам:

«Счастливая целостность его натуры и сильный жизненный инстинкт делали из него какого-то духовного „Ваньку-Встаньку“. После всех неудач, ударов судьбы, поражений, даже позора, он умел духовно выпрямляться… Его волевой темперамент был, как стальная пружина, которая тем сильнее „отдает“, чем сильнее на неё нажимают. Это был сильный и крепкий политический боец, какие нужны, чтобы создавать и поддерживать в своих сторонниках подъём духа, и чтобы при неудаче предупреждать зарождение среди них паники, ободряя их силою личного примера и внушением неограниченной веры в себя, и чтобы одёргивать их в моменты удачи…

Он никогда не был блестящим фейерверком слов и образов. Это не было „красноречие“ в собственном смысле: говорил он всегда не красно. Он бывал и неуклюж, и грубоват, особенно в полемике; он часто повторялся, „одно и то же твердословил“. Но в этих повторениях, и в грубоватости, и в простоте была своя система и своя сила. Сквозь разжевывания пробивалась живая, неугомонная волевая стихия, твёрдо шедшая к намеченной цели. Эта стихия, раз захватив, уже не выпускала, не ослабляла своего напора; её монотонная приподнятость гипнотизировала, несколько разных словесных варьяций одной и той же мысли пробивали себе дорогу в чужое сознание не в той, так в другой форме; как капля, долбящая камень, затверженное втеснялось в ум…

Его считали честолюбцем и властолюбцем; но он был лишь естественно, органически властен, он не мог не навязывать своей воли, потому что был сам „заряжен двойным зарядом“ ее, и потому, что подчинять себе других для него было столь же естественно, как центральному светилу естественно притягивать в свою орбиту и заставлять вращаться вокруг себя меньшие по размеру планеты… Но пышность и парадность не радовала его глаз; плебей по привычкам и натуре, он оставался прост и натурален в своем быту после октябрьского торжества так же, как и до него.