Жизнь волшебника - Александр Гордеев

забито. Пройдёшь небольшую формальную проверочку, и всё. Ну, вроде того же спарринга. Только

с двумя-тремя противниками сразу. Непорядочно в нашу команду с нерасквашенной сопаткой

входить. Не по-джентельменски! Ха-ха-ха!

– Но как же мне к вам, ведь я никого не убил? – удивляется Роман. – Судьбе не было угодно,

чтобы я убийцей стал…

– Э-э, брось эти сантименты. Просто не успел. Ты очень прилежный ученик. По духу ты наш. И,

надеюсь, ещё докажешь это…

А ведь тут-то Махонин совсем другой. Это не тот благородный Мастер, которого уважали все.

Здесь в его улыбочке и в смехе мерцает дьявольское.

– Но зачем здесь такая команда? – спрашивает Роман.

– Это только высшему командованию известно, – отвечает Махонин, небрежно, без всякого

подобострастия кивнув вверх. – Направят нас куда-нибудь. Миров много, а мы всюду нужны, поле

нашей деятельности обширно.

– Как же вас направят?

– Да просто впрыснут в какую-нибудь реальность, мы, естественно, разлетимся там в разные

стороны, как брызги из клизмы. Родимся, со временем определимся и сольёмся, чтобы выполнять

свою задачу. А задача эта проста – всегда и всюду воевать… Мы – волки войны. Возможно, и ты –

наш.

А вот у знакомых солдат Романа – обида.

– Конечно, наши души вернулись домой, и нам здесь неплохо, – рассуждает один из них. – Но

ведь нас просто взяли и вышвырнули оттуда как лишних, как мусор какой. Тот мир устроен красиво,

но унизительно. Чудовищно, что в нём позволяется одному существу отнимать жизнь у другого.

Ведь если жизнь дана свыше, она должна и отниматься свыше. Боольшего унижения, чем быть

убитым, просто нет. Тот мир, казалось бы, всём хорош и прекрасен, но даже одна эта особенность

говорит о примитивности его устройства.

Роман слушает и удивляется: так философски рассуждает солдат, вчерашний школьник. Только

здесь он уже не мальчишка, а самостоятельная Душа, побывавшая в теле молоденького солдата.

Но, похоже, здесь все такие.

– А как много там красивого и необычного! – добавляет другая Душа. – Только здесь осознаёшь,

какое это счастье – знать цвет, запах, вкус. Не всякий пласт реальности так богат палитрой чувств

и ощущений. Другие этажи жизни скуднее. А любовь? В других реальностях свои прелести, но

любовь лишь там! А что уж говорить о такой замечательной особенности, как возможность

оставлять после себя существ, сохраняющих твои черты! Хотя мы-то никого после себя оставить

не успели …

533

– А что? – ещё не совсем освоившись там, с удивлением спрашивает Роман. – О каких других

реальностях вы тут всё время говорите? Разве отсюда есть ещё какие-то окна, какие-то выходы,

кроме как в ту реальность, из которой мы вернулись?

– Сколько угодно, – отвечает ему кто-то. – Здесь мы словно в лифте, из которого можно выйти

на любой этаж. А сколько всего этажей в этом огромном доме мироздания, не знает никто. Лифт

постоянно движется, развозя души по этажам.

– Но как это возможно, чтобы существовали ещё какие-то реальности кроме нашей!? –

восклицает Роман. – Какая фантазия способна придумать что-то совсем иное?

– Да уж, конечно, не наша, – усмехаясь, произносит чья-то Душа. – Здесь фантазия, как

таковая, замечательна тем, что она истинно беспредельна. Но это пока ещё не для тебя. Ты ещё

не имеешь права этого знать.

– Почему не имею? – с обидой удивляется Роман. – Мы же были в одной колонне.

– Возможно, ты ещё вернёшься. А вот мы уже несовместимы с той жизнью, из которой выпали.

Тебе эти знания ни к чему, ты всё равно оставишь их здесь при выходе в жизнь. Информация в

Мироздании расписана точно по своим пластам и не может мешаться. Это позволяет всем

реальностям оставаться стабильными, не разрушаясь знаниями, которые ей не принадлежат. И

только здесь, в этом лифте, место абсолютного знания. Когда ты придёшь сюда без шансов

вернуться, абсолютное знание откроется и тебе.

– Так, значит, вы считаете, что тот мир, в котором вы были, – говорит Роман, с удовольствием

отделяя себя от них, – не очень-то и хорош?

– Думаю, что с одной стороны, – отвечает одна из Душ, – Отец или Наблюдатель, как

называешь его ты, с этим миром явно переборщил. Красок на него не пожалел, но, кажется, не до

конца осмыслил. Наверное, он и сам догадывается об этом. Если бы там было всё гармонично, то

он не пытался бы поправлять его, посылая от своего имени разных учителей и пророков Но всё

это без толку. Мир как был несовершенен, так несовершенным и остаётся.

– Ведь это же такая нелепость, – снова отзывается Душа Василия Маслова, – что поводом к

лишению жизни человека там являются какие-то политические причины. Надо ж было людям дойти

до такого скотства, чтобы так примитивно обесценить свою единственную жизнь (ведь пока мы в

форме людей – для нас эта жизнь единственная). Помните, как приблизительно, но спокойно

сообщают там по телевизору: погибло пятьдесят – пятьдесят пять человек. Подумаешь, какая-то

разница в пять человечиков! А если в этой приблизительности именно твоя жизнь? Возможно, и

про нас там сейчас говорят: погибли не то один, не то два прапорщика. Эх… Ты-то как, Рома?

Держишься ещё? Ты здесь пока что как призрак… Не спеши оттуда уходить. Всё равно там не

плохо. Эх, хорошо, если бы моей жене и детям дали квартиру за то, что я погиб…

– Я сам пока не знаю, где я больше – там или здесь, – отвечает Роман. – Пробиваюсь в жизнь

какими-то редкими проблесками, да ещё снами, которые снились там.

Общаясь с мёртвыми, Роман осознаёт, что он хоть и близок к ним, но всё-таки ещё живой. В

разговорах с мёртвыми ничего особенного нет: такие же разговоры, только с неживыми. Здесь

вообще все отношения чуть иные. Мёртвые друг с другом даже не спорят. Они здесь как актёры

одного закончившегося спектакля: вышли из ролей и уже просто друзья. Мнения об отшумевшей

жизни расходятся не во многом. Возможно, вся однобокость представления о мире, а отсюда и всё

несовершенство мира живых в том-то и состоит, что мёртвых там не слышат. Их мнение в

представлении о мире не учитывается.

Странные встречи происходят здесь. Вот и Ангел, который по мере возможности оберегал

Романа всю жизнь, отводя всё, что удавалось.

– Я всегда догадывался, что ты есть, – говорит ему Роман, – мне почему-то всегда нравилось

даже само слово «ангел». Даже просто произнося «ангел» я всегда чувствовал, будто во мне что-то

вздрагивает, будто я кого-то окликаю, а он оглядывается.

– Это хорошо, что ты догадывался обо мне, – отвечает Ангел, – чувство ангела есть не у всех.

Хотя, конечно, твоя суть