Первая мрачная ночь - Маргарита Малинина

– Ну и что? Вот я, к примеру, тоже его щупала, однако это не помешало мне добежать до первого попавшегося на пути телефона-автомата и вызвать полицию, – не упустила я возможности лишний раз предстать перед предметом своего обожания в лучшем свете, в данном случае – храброй, бесстрашной, отважной и добропорядочной в едином флаконе.

На это приглянувшийся моему не любившему ранее сердцу мужчина ответил:

– А вот что. Посмотрю я на тебя, когда найдешь труп своей ненаглядной подруги в какой-нибудь канаве с топором в котелке.

– Что-о? – разозлилась я. – Типун тебе на язык, придурок!

– Сама такая, – обиделся он.

Тут уж нервы мои не выдержали. В сердцах воскликнув:

– Пошел бы ты на фиг! – я вскочила снова, лодка опять перевернулась, и мы во второй раз оказались поглощенными водой.

В целом май был жарким, но озеро, разумеется, не прогрелось настолько, чтобы даже моржующим туристам было приятно там купаться, поэтому двойное бултыхание могло оказаться роковым, в смысле привести к воспалению легких. Залезшая в наводный транспорт в насквозь промокших бриджах и футболке, я отчетливо это понимала и дала себе зарок впредь держать свои ошалевшие нервы в узде, после чего три раза чихнула, выплеснув часть бактерий в окружающую среду. А вот на Хрякина двойное купание никакого маломальского воздействия не произвело. Так глубоко он ушел в свои мысли, что и при падении, и при влезании в лодку, которая по неизвестному мне физическому закону, выгружая пассажиров, возвращалась в исходное положение, и при оказании помощи своей девушке во влезании обратно не проронил ни междометия. Оба раза. Однако мои «ай», «ух», «е-мое», «блин» и «да что ж такое творится на этом дурацком свете» звонко разлетались по всей округе, привлекая внимание мирно отдыхавшего поблизости народа.

Помолчав с минуту для установления в окрестностях должного порядка и удостоверившись в пропаже интереса нации к нашим персонам, мы возобновили дискуссию.

– Уже приехав домой, – говорил Николай, – я заметил пропажу.

– Какую? – оживилась я.

– Портмоне. Я выронил его, когда осматривал… ну, труп. Сашин. – Он немного помолчал. Я тоже не раскрыла рта, хотя все же не терпелось узнать, что же было дальше. – А на следующий день поздно вечером раздался звонок. Неизвестная женщина заявила, будто имеет веское доказательство моей причастности к убийству Сани.

– А как она узнала телефон?

– Там визитная карточка была.

– Ладно. Но почему же ты не вернулся за ним? Говоришь ведь, что заметил пропажу раньше.

– Я вернулся!

– И что же?

– И встретил тебя.

– То-то я удивилась, что автомобиль так медленно едет.

– Да, было темно, а мне нужно было найти то место, где… То самое место. Вдруг вижу: какая-то девчонка на дорогу вышла, ну совершенно некстати. Сначала я понадеялся, что за тобой должны приехать. Тогда ясно: жду, когда уедешь, до тех пор не высовываюсь. Но ты так шла, будто гулять надумала. Я стал размышлять: во-первых, глупо стоять и ждать, когда отойдешь на приличное расстояние, ведь этим я могу привлечь твое внимание и запомниться; во-вторых, раз ты гуляешь в одну сторону, что тебе мешает развернуться и пойти гулять обратно, а я уже буду рыться в ближайших кустах, а это, согласись, уже ни в одни ворота не лезет по степени вызывания подозрительности. Тогда я придумал подвезти тебя, а потом вернуться, ведь если я найду бумажник – меня никто ни в чем не заподозрит. Но ты отказалась. Короче, сел я в «БМВ» и покатил домой, лелея в душе надежду, что, может, посеял кошелек в каком другом месте.

– Хорошо. А что она еще сказала? – спросила я и смачно чихнула.

– Обрадовала, что у меня есть целых три дня для того, чтобы снять со счета две тыщи «зеленых» и обменять на портмоне, – ответил он и заботливо поинтересовался: – Тебе не холодно? А то можем…

– Нет-нет! – перебила я, закачав головой. – Все нормально. Не понимаю, неужели какой-то там бумажник представляет собой аж килограммовую улику против тебя? Может, она купила портмоне в ближайшем киоске и засунула туда заблаговременно полученную от тебя визитку?

Николай… засмеялся.

– Эх, Юля, Юля… – качал он головой из стороны в сторону, показывая этим пределы моей тупости. – Вероятно, ты и покупаешь себе кошельки в киоске или на толкучке, а мое портмоне сшито на заказ в Италии, на нем выгравировано мое полное имя. Каждая собака в банке могла подтвердить следователю, что это именно мое портмоне.

Я тогда была наивной дурочкой, верящей в справедливость, потому выдала:

– Ты мог бы сам пойти к следователю и рассказать ему все, как было! Сперва тебе, возможно, и не поверили бы, но потом они во всем бы разобрались!

– Угу, когда б я сгнил уже в тюрьме, – отнюдь не оптимистично хмыкнул Николай. – Да и не стали бы разбираться! Кому нужно?

– Ну не знаю… – Несмотря ни на что, мне было почему-то его отчаянно жаль, пусть он и притворщик. – И ты решил отдать деньги.

– Да, конечно. Две штуки совсем не деньги для спокойного сна. Ты отдала ей папку с долларами, для отвода глаз я туда положил пару ненужных документов, но в почтовом ящике портмоне не обнаружилось, хотя договаривались мы об обратном. Вечером опять звонок. Ей оказалось мало, и я должен был собрать уже пять штук гринов. Сроку дала два дня.

– Знаешь, так, наверно, говорить нельзя, и все же хорошо, что она мертва. Иначе тебе пришлось бы платить всю оставшуюся жизнь.

– Э, нет! Платить я больше не собирался! За рассеянность статьи нет, а вот за шантаж – очень даже! Придумал бы что-нибудь насчет записи телефонных звонков и снимков, на которых она получает деньги. За это она должна назвать мне настоящего убийцу. Она ведь была поблизости, когда я обронил кошелек. Я уверен, она знала побольше нашего. Потому ее и грохнули.

– Но а какой ей смысл шантажировать тебя, а не настоящего убийцу?

– А кто тебе сказал, что она шантажировала одного меня? Запросто могла тянуть бабки из обоих.

Тут меня осенило:

– Тогда ее убил тот…

– …кто убил Санька, – закончили мы хором (только я произнесла «Крюкова» вместо «Санька», мне так было привычнее).

Мы еще немного помолчали.

– Коль, – додумалась я до кое-чего интересного, – а как ты собирался с ней поговорить?

– Караулить у подъезда. Затащить в машину и поговорить по-мужски! – Я поглядела на сжавшиеся хрякинские кулаки. Да, несомненно, он смог бы отлично поговорить по-мужски.

– Постой. А как ты узнал, где она живет?

Коля понуро склонил головушку и запричитал:

– Ой, я мразь, я подонок, я подлец…

Затем обхватил голову руками и принялся раскачиваться, тихо и методично повторяя:

– Я лжец, я порядочная сволочь, я скотина…

Я, как уже говорила не раз, дура, но не слишком, поэтому его поведение натолкнуло меня на некоторые любопытные мысли.

– Коль.

– …мерзавец, я негодяй… А?

– Второй раз она ведь тебе позвонила после ресторана, да? Ну помнишь, ты еще сказал, что ждешь важного звонка? – Он кивнул. – А на следующий день договорились о походе в кафе, так? Но ведь ты уже знал о предстоящей встрече!

– Ой, я гад! – сел тот на любимого конька.

Да, богатый словарный запас. Есть у кого маме с ее неизменной «овцой» поучиться! Но я решила не останавливаться на достигнутом.

– «На сколько мне договариваться?» – пытаясь перекричать его вопли, стала едко передразнивать я. – «Ну, к примеру, в шесть, хорошо?» Лицемер! Врун! Кстати, а что ты делал в то время, когда я ждала тебя у продуктового, изнывая от неизвестности: где ты, что с тобой? Сдается мне, вместо «Рамстора» ты направился за шантажисткой, дабы выяснить ее адрес!

– Ой, козел! – во всю глотку заорал он. – Ка-кой я козе-о-л!

– Сволочь, сволочь! – поддакивала я, кивая. – Признайся, ты даже не вспомнил обо мне в тот момент! Ты меня бросил! Бросил!! Ты специально так построил разговор, чтобы я сама вызвалась с тобой ехать в кафе! Очень тонко просчитал, что упоминание о женщине вызовет во мне ревность! Уже тогда знал, что отправишь меня на встречу, а сам станешь следить! Как можно так использовать людей?!

Только сейчас я заметила, что по щекам моим текут крупные слезы. Надо было быть такой тупоголовой кретинкой! Удивительное дело: ни один человек на планете еще не заставлял меня плакать столько, сколько за полторы недели умудрился заставить Хрякин, и в то же время с этим человеком мне… хм, лучше, да, именно лучше, чем с другими.

«Лучший» заметил мои слезы, молча опустился на колени (наверно, ему это было несильно приятно: дно-то деревянное), положил голову мне на колени и тихо-тихо попросил:

– Прости меня, Юля. Если можешь, прости.

Зря он такое сказал. Сентиментальности мне не занимать, поэтому подобные фразы меня не то что не успокаивают, а производят абсолютно противоположный эффект. В результате я разревелась донельзя, а Николай, все еще держа голову у меня на коленях, нежно их поглаживал.