Роман с Любовью - ЛИТГОРОД

И лишь когда Шелов ушел, произнесла слово «отец». Несколько раз, чтобы запомнить его звучание.

Засыпала под треск поленьев, завывание ветра за окном и шелест листьев. Что ж, не самые плохие звуки в моем новом доме. Гораздо приятнее перфоратора за стеной или стекающей с потолка воды. К хорошему привыкаешь быстро.

Проснулась я рано и какое — то время лежала, вспоминая вчерашний день. А говорят, чудес не бывает! Бывают! Еще как! Так что, «Золушка» скорее быль, чем сказка, по себе знаю.

Дверь тихонько скрипнула, и заглянула Наташа.

— Проснулись? — улыбнулась она. — Тут к вам гостья, и ей не терпится.

— Мяу.

В спальню с по — хозяйски поднятым хвостом вошла моя кошка.

— Кнопка! Кисонька моя! — воскликнула я. — Иди сюда, путешественница!

С деловым видом пушистая подружка запрыгнула на кровать и потерлась об мою руку.

— Мы уже освоили новый лоток, а покормила я ее премиум кормом. Специальным рейсом из Франции доставили в крошечных таких баночках! Пахну — у — ут! Сама бы ела! — защебетала горничная. — Ой, мне же передать вам велено, чтоб вы одевались и спускались к завтраку. Иван Аристархович без вас садиться не желает. И вот еще.

Наташа передала мне небольшой поднос, на котором лежал конверт.

— Что там? — спросила я. Почему — то открывать его было страшно.

— Нам знать не положено, — сообщила девушка.

— Хорошо, вы идите и скажите, что я скоро спущусь, — ответила я и, спохватившись, добавила: — Пожалуйста.

— Конечно, Любовь Ивановна.

Наташа ушла, а я, прижав к себе кошку, чтобы было не так боязно, все же открыла конверт. В нем лежали несколько фотографий Романа. Бровь заклеена, на скуле синяк, но в целом Тимуров выглядел так же идеально, как и на снимках в модных журналах. Миллионер вернулся из трущоб в привычный ареал обитания. Ему привычный и слишком чужой для меня. Кто бы ни был моим отцом, но в душе я оставалась все той же простой девчонкой — Любой Ивановой.

Я поцеловала палец и дотронулась им до лица Тимурова на одном из фото.

— Будь счастлив, Ромка. И не поминай лихом, — прошептала я и откинулась на подушки.

Через несколько минут я встала, бросила конверт в тлеющий камин и пошла собираться, чтобы уже с полным правом, без долгов и обязательств в прошлом, вступить в новую жизнь.

Глава 34

Прошло два месяца

— Дочка, ты снова ничего не ешь, — заметил отец за завтраком. — Не заболела ли часом? Тихая стала. Не щебечешь, не порхаешь по дому.

Смутилась, потупила взор. Щёки обожгло кипятком.

Заметил. Он всё замечает. Не удивлюсь, если и выводы сделал верные, да только ждёт, когда сама сообщу, признаюсь, поделюсь. А я… не верю до конца. Сердце колотится, как сумасшедшее от одной только мысли, что могу носить под сердцем ребёнка. Его ребёнка.

Рома!

Как бы ни прощалась, как ни уговаривала себя, что поставила точку, наши пути разошлись, у него своя жизнь, у меня своя, а думала о нём каждую минуту, каждое мгновение. Не забывала. Не могла забыть. Не хотела.

И папа не обманывался моими словами и улыбками, видел, что я не отпустила Ромку и мучаю, терзаю себя. Из раза в раз возвращаюсь в прошлое, вспоминаю особые мгновения, черпаю в них силу, ими же травлю себя.

Отец подбадривал, отвлекал, баловал. Положил к моим ногам весь мир, окружил теплом и заботой. Порой казалось, всю нерастраченную любовь, все тщательно скрываемые от окружающих чувства отдал мне без остатка. Доверил и прошлое своё и настоящее, а я здесь мнусь и стесняюсь, скромничаю. А перед кем? Перед своими?

Да, мы знакомы всего пару месяцев, но иногда жизнь проживёшь, а не прочувствуешь, не поймёшь человека, обманешься и будешь предан. Только вот и папа, и тётя Валя и даже Наташа, которая изо всех сил старалась держать дистанцию, как того требует должность, стали родными, бесконечно важными и близкими людьми.

Подняла взгляд, расправила плечи, посмотрела прямо.

— Не заболела.

— Заскучала? — сверкнув глазами, уточнил отец.

— Мы только вчера домой прилетели, — заметила с улыбкой, хотя понимала, что речь идёт вовсе не о заграничных поездках.

— Ты красивая молодая женщина, тебе нужно мужское внимание. Восхищение! Поклонение! — Отец повысил голос, энергично махнул руками словно мы всё ещё в Италии, где поневоле подхватываешь манеру местных общаться жестами. И тут же тихо пробурчал: — А я держу тебя при себе, отпустить не могу. Вцепился как клещ. А тебе замуж нужно, заниматься чем — нибудь интересным…

— Не хочу замуж, — проговорила твёрдо.

Отец прищурился, посмотрел тем особенным хищным взглядом, когда поневоле замираешь по струнке смирно и не сопротивляешься, ждёшь реакции сильнейшего и лишь нервно молишься про себя. Только вот я прекрасно знала, что мне бояться нечего, он всегда по умолчанию на моей стороне. Такая уж у нас кровь — своим верны до последнего вздоха и друг за друга горой.

— Папа, я прекрасно знаю, что ты подобрал мне два десятка подходящих миллионеров…

— Кхе — кхе.

— Миллиардеров, — исправилась, хмыкнув. — Но я тебе сразу скажу: заграницу замуж не пойду — это раз.

— Здесь не спорю, солидарен, — не стал отпираться отец и спрятал довольную усмешку за чашкой. Он обожал, когда я проявляю характер и отстаиваю свои интересы, и тщательно меня к тому подталкивал.

— Не хочу договорной брак — это два.

— Люба — Любушка, милая, здесь есть небольшой нюанс — ты моя единственная наследница. Без договора никак. И он будет на наших условиях.

Голос отца звучал мягко, но иллюзий на этот счёт я не питала. Вопрос закрыт. Договор будет, хочу я того или нет. И замужество будет, потому что империю отца мне не потянуть в одиночку, не удержать, сфера мужская и жёсткая, грязная. Не моя.

И вновь сердце бьётся не втакт, ведь думаю про себя, справился бы Рома с подобной нагрузкой? И отчего — то уверена, что у него бы всё получилось. Может, он и рассчитывал на то, когда меня соблазнял. Наверняка рассчитывал. Потому и бился о глухую стену, раз за разом прилетая из столицы, потому пытался встретиться и в Италии, и в Париже, и потому почти удачно подкараулил меня в московском аэропорту вчера, потому названивал отцу по пять раз в день.

Нос заложило от невыплаканных слёз. Шмыгнула. Потянулась с стакану, сделала глоток воды с лимоном.

— Не могу смотреть, как ты страдаешь, — резко проговорил отец, поднимаясь. — Сердце мне рвёшь, дочка. Пойдём в кабинет, за